– Спокойной ночи… Грегори.
– Франческо! Вставай!
Кажется, кто-то додумался выстрелить из револьвера прямо у меня над ухом или засунуть бешеного индюка под подушку. Иначе я совсем не понимаю природу и причину крика у себя в комнате! Я даже подскочил на кровати – а Грегори уже катается от смеха по полу, прикрывая рот рукой.
Я в панике смотрю за окно и сразу облегченно выдыхаю. Только утро. Солнце уже взошло, но до обеда, по всей видимости, далеко. Значит, мы не опоздали, значит, у меня еще есть пять минут, чтобы оторвать Грегори голову. Терпеть не могу, когда меня будят диким ором или, не дай бог, холодной водой. Я с высоты кровати прыгаю на Грегори и слышу только жалобное «ох!», когда мои колени упираются ему в живот. Я вешу достаточно, чтобы прекратить его издевательства.
– Если ты еще раз так сделаешь, я выброшу тебя в окно! Дурень! Какого черта ты устроил?! – кричу я так громко, как могу. Грегори морщится и пытается вырваться. Ну уж нет, дорогой, страдай. – Грегори! Грегори! Грегори! Грегори! Ты чего нос воротишь! А! – И тут мою голову посещает поистине гениальная мысль, я складываю губы и начинаю свистеть, надеясь, что Рей не кинется на зов со стадиона.
– Нет! Хватит! А-а-а! – вопит он мне в ответ.
Мы дурачимся до тех пор, пока в дверь не начинает колотить Хантер с самыми изысканными проклятиями. Благо отец не дома, хотя не исключено, что он все слышал. Думается мне, мало кто на ранчо мог пропустить такое мимо ушей.
Я останавливаюсь и отстраняюсь, тяжело дыша. На лице невольно расцветает улыбка. Удивительно, но между мной вчера и мной сегодня не одна ночь – пропасть. Вчера я как будто совсем потерял опору, провалившись в отчаяние. Благо нашлись и люди, и кони, на которых я мог положиться.
Волосы Грегори запутались ото сна, утреннее солнце подсвечивает его веснушки. Иногда мне кажется, что их количество меняется не по дням, а по часам. Мелькает и другая мысль: а ведь, скорее всего, Грегори отныне живет с нами. Куда ему еще идти? Придется отдать гостевую комнату ему. Так-то на ранчо никогда не помешают лишние руки.
– Франческо, утро выдалось прекрасным… но мне очень хочется есть. Не мог бы ты встать с меня и позволить утолить голод? – Грегори решил привлечь мое внимание, заметив, как я опять ухожу в себя.
Закатив глаза, я поднимаюсь.
– Не надо тут всего этого! Я с утра ем, как свинья, ничего не знаю! – Он тоже встает с пола и начинает искать свои штаны, пока я прихожу в себя. Еще бы часок поспать… – Я на завтрак ем больше, чем на ужин. Вот если бы мне дали целого индюка с утра, я бы кости обглодал. А вообще это все из-за жизни с оравой братьев!
– Хорошо-хорошо, иди вниз. Патриция уже, вероятно, накрыла стол и ждет, – не успеваю я договорить, как хлопает дверь. Удивительно. Я что-то раньше не замечал прожорливости Грегори… хотя домой мы вернулись с пустыми мешками.
Я опять смотрю в окно. Тишина. Сейчас она ощущается… непривычно. Раньше она меня напрягала, особенно после смерти матушки. В одно мгновение вместе с разговорами, постукиванием посуды, перекличками ушла и жизнь из-под нашей крыши. Потом начались ссоры Хантера с отцом, причитания Патриции. Наверное, тогда я и проникся по-настоящему долиной. Звуки природы умиротворяли, дышали жизнью.
Я всматриваюсь вдаль, чтобы порадовать глаза резными листьями кленов. Наш край недолго носит нефритовые украшения весной, меняя их на дешевые пестрые побрякушки к осени. Но в долине влажно, поэтому трава почти до октября зеленая, туда мы даже не водим скот на выгул. Мне нравится думать, что место, значащее так много, застыло в колдовстве времени.
Я ложусь на подушки лишь на несколько мгновений, подкладываю под голову руки и улыбаюсь. В солнечном луче играет пыль. Душа – сосуд, который не поддается законам алхимии, созданный Богом, чтобы смешивать время и чувства. К такой мысли я прихожу, едва подумав о скачках. А азарт переполнил этот сосуд до краев. Я вскакиваю с кровати и впопыхах влезаю в штаны, чуть не путаясь в ногах.
– Да ладно! Если уснет, я его водой разбужу или стяну за ногу с кровати!
Я спускаюсь с лестницы чуть не кубарем и слышу обрывок разговора. Без сомнений, это Грегори бахвалится. За подобное я бы выдергал его рыжие волосы один за одним.
– Он вчера устал при спуске с горы, но сегодня точно готов к скачкам.
– Я готов не только к скачкам, но и надрать тебе зад, – бросаю я так небрежно, что это совсем не похоже на угрозу. Грегори, впрочем, куда больше волнует ножка индейки. Ничего-ничего, это тебя так Патриция балует, как гостя, вот станешь жить под нашей крышей, и будут тебе бобы, бобы и еще раз бобы. – Сколько вообще время? Мы не опаздываем? Телега готова?
– Как никогда, – говорит с набитым ртом Джейден и, слава богу, не улыбается. Радуется идейке. Хантер кривит лицо. Братья похожи как две капли воды, и так забавно наблюдать совершенно противоположные эмоции, когда они сидят друг напротив друга.
– Все готово, Франческо, в лучшем виде. – Патриция ставит передо мной тарелку с едой и садится рядом. – Все собрано, чтобы вы отправились на скачки. Алтея решили оставить в конюшне. – Она выделяет интонацией «вы». Понятно, Патриция с нами не едет… Оно и понятно! Чертов Колтон!
– Волнуешься? – спрашивает Хантер, и я выдыхаю. Хоть кто-то беспокоится о моем самочувствии.
– Вчера немного перенервничал, сейчас у меня ощущение, будто я собираюсь на прогулку, не более. – Я начинаю есть, но намного аккуратнее Грегори и уж точно аккуратнее Джейдена. – Я давно тренирую лошадей. В любом случае это мое призвание. Про Рея вообще молчу.
– Ему и наездник не нужен, лишь легонько хлыстом по боку, и он сам домчится до финиша, – ухмыляется Хантер. – Кстати, удивлен, что скачки еще не стали повальным увлечением. Отличное занятие для наших краев. Уверен, скоро не только в паре городов построят ипподромы. Лошади – то, чем мы вправе гордиться.
– Без сомнений.
Улыбнувшись брату, я продолжаю есть. Грегори легко влился в нашу небольшую семью. Пару раз я, правда, замечаю его косой взгляд, когда несколько рабов помогают Патриции убирать со стола или приносят еду. Он тактично молчит, но его недовольство не заметил бы лишь слепой или Джейден. Брат наконец-то начал оправляться после пожара. На шее, руке видны следы ожогов, но его это, похоже, никак не волнует. Думаю, и девушки точно так же продолжат строить ему глазки. Справедливо, с учетом того, что Хантера всегда интересовали книги, а меня – лошади. Я улыбаюсь мыслям. Только сейчас на завтраке, меня отпустило… по-настоящему. Несмотря на судьбоносные скачки, я в мире с собой. Я из вредности несильно пинаю Грегори под столом. Лишь бы не подавился. Будущее мне неподвластно, прошлое не изменить, зато у меня есть настоящее и им надо наслаждаться. Особенно индейкой.
В дом входит отец. И, даже не посмотрев на меня, сразу подходит к Джейдену и отвешивает ему подзатыльник.
– Ты, паршивец, сколько будешь бока свои отлеживать? Ну все свои дела уже закончили! Мы даже с Грегори крышу успели залатать! Никаких скачек, если не разберешь подвал. Даю тебе полчаса, пока Франческо одевается… – Отец окидывает меня взглядом. – Ты что, разучился рубашки застегивать? Или тебе прислуга и для этого нужна?
– Нет отец…
– Встали все, и живо собираться! Джейден, хоть в кальсонах поедешь, но пока подвал не освободится от ящиков с хламом, никаких скачек! Слышал меня?! Откуда там их еще так много взялось?
Джейден не возражает отцу, а просто, проглотив огромный кусок индейки, как змея мышь, выбегает из-за стола. Я тоже не хочу нервировать отца, поэтому, переглянувшись с Грегори, встаю и направляюсь к лестнице. Но краем уха услышу:
– Патриция, а ты останься…
Кажется, кого-то ждет очередная порция наставлений от отца. Ситуация с Колтоном так или иначе легла тенью на честь нашей семьи. Скачки решат многое. С удовольствием сегодня пожму ему руку, когда буду забирать победную ленточку. И улыбаться буду широко-широко.
Пока я уже стою на воображаемом пьедестале, Грегори идет сзади и пыхтит, бурчит о своем. Вероятно, недоволен прерванным завтраком. Надеюсь он не сожрет меня в комнате, печальный будет исход.
В комнате я нахожу подготовленную одежду. Удивительно, но и для Грегори принесли пару штанов и рубашку. На ипподроме мне предстоит переодеться в специальную, более удобную одежду, а пока стоит появиться красиво. Слышу очередной недовольный выдох за спиной. Понимаю, рабский труд теперь и меня угнетает, в этой жизни мне и так грехов предостаточно. Но я решаю больше пока не терзаться. Рей не сможет везти мою голову, набитую тяжелыми мыслями.
– Прекрасно…
Слышу шепот за спиной и с интересом смотрю на Грегори в отражении зеркала. Любопытно, о чем он. А он смотрит в окно, на мое ранчо, а потом переводит глаза и на меня. Так мы и замираем: я в попытках застегнуть пуговицы на рубахе, а он – со своей в руках. Время словно застыло. И я, и Грегори словно позируем для картины. Хотелось бы мне запечатлеть этот момент.
Я жадно хватаюсь за утекающие секунды, еще ни разу они не казались мне настолько ценными. Я желал стать чем-то вечным – искусством, но стану лишь отражением в воде. Невесомое касание ветра – и волны рябью развеют один из лучших моментов моей жизни. Хрупкий. Одно слово, чтобы описать целый мир.
– И не говори, Грегори.
В отличие от него, я произношу это уверено и четко. Магия момента не исчезает, когда мы продолжаем одеваться.
Мы собираемся дольше положенного: я решил, что Джейдену нужно больше времени, чтобы разобрать завалы в подвале, а мне в голове. Но когда мы все же спускаемся, все уже сидят с недовольными лицами. Особенно Джейден – весь чумазый, мятый, уставший, тяжело дышащий. Много же там хлама накопилось. Патриция не поднимает глаз, отец в ужасном настроении. Я решаю следовать своим же указаниям и не забивать себе голову. Нам еще предстоит дорога до ипподрома и встреча с соперниками. Конечно, хотелось бы плюнуть каждому Риду в лицо, да боюсь,