Я убью каждого, кто вздумает хоть прикоснуться к захоронению Рея.
– Ты. Мушкет.
Я жестом велю рабу с оружием подойти и, не говоря ни слова, вырываю мушкет, протягиваю руку за патронами. Хватит тратить время на разговоры и споры – я просто забираю лошадь у сестры и легко, словно ничего не произошло и мои ноги не трясутся от ужаса, запрыгиваю в седло. Грегори и Патриция испуганно смотрят на меня, не зная, как поступить. Останавливать меня сейчас – такое же безумие, как прыгать под копыта мустанга на аллюре. Я задерживаю взгляд на Грегори. Моя решимость на мгновение меркнет, но стоит представить, что горожане могут сотворить с могилой Рея, – и я снова в бешенстве. И все же эмоции, которые плещутся в глазах Грегори, словно штормовое море, тревожат. Страх бежит по коже мурашками. Откуда это дурное предчувствие? Весь грязный и разбитый, я наконец отворачиваюсь от Грегори и тяну руку к другому рабу:
– Топор.
Нужно спешить.
– Вот господин.
А затем кобыла получает по бокам.
Интерлюдия 3Город в огне
– Мы должны что-то сделать! Франческо в ярости! Он погубит и себя, и других безумцев…
Грегори переводит на Патрицию глаза, а она продолжает что-то говорить. Вот только слова ее смешались и потеряли смысл, голова идет кругом.
– А что, если у них тоже оружие? За мешок золота он может получить и пулю! Грегори, прошу! Мы должны спасти Франческо! Спасти ранчо!
Она права. Лихорадочно думая, стараясь сосредоточиться, Грегори переводит взгляд на дом и шепчет:
– Для начала нужно сообщить все Джейдену, Хантеру и мистеру Дюрану. Потом организовать несколько… рабов, чтобы помочь Франческо выгнать воров с земли. А я… я должен защитить его от лихорадки.
Грегори разворачивается и идет к конюшням. После гибели Рея Дюраны перегнали Алтея в другое стойло с лошадьми. Алтей будто понимал, что с его другом случилась беда и не никак не мог успокоиться. Он не привык быть в одиночестве, поэтому ему нашли компанию.
Грегори идет все быстрее, а злость все отчаяннее. Не верится, что отец пошел на подобное. Он мерзавец и подонок, но ведь даже у сделок с сатаной есть правила, которым необходимо следовать. А ведь стоило сразу заподозрить неладное, когда он не удрал в первый же день. Слишком уж лакомый кусок лежал прямо перед носом, тут уже не до чести и правил. Благо хотя бы отец Франческо получил обговоренную сумму. Но какой же ценой! Вероятно, отец и братья подкупили кого-то из рабов, чтобы те сложили динамит в подвал. Отец знал: Колтону не победить Франческо на скачках. По возвращении домой семейство Дюран ожидал неприятный сюрприз. Вот только смерть Рея и нежелание Джейдена делать уборку даже сейчас помешали им воплотить свой безумный план. Пострадала лишь куча мусора и… один человек.
Патриция уверенным шагом идет за Грегори. У общего стойла ее перехватывает Хантер. Поток ругани доносит: Хантер уже тоже в курсе происходящего. Он кричит что-то Грегори, но тот не отзывается, все мысли – о Франческо. Нет ничего важнее сейчас. И, увы, лишь один человек может разобраться с семьей Ридов. Тот, в ком течет их кровь. То, как отец думает, Грегори знает наизусть, его мотивы ясны, осталось понять, какого черта он задумал теперь. Необходимо отрезать змее голову, а не искать противоядие.
Грегори выводит Алтея из стойла и с удивлением обнаруживает Патрицию. Она не ринулась с братом на помощь Франческо, ждет. Но время на разговоры лучше не тратить. Грегори проходит мимо нее, собираясь вскочить в седло, но не успевает:
– Грегори, ты выбираешь не тот путь, нужно… – Она схватила его за рукав истрепанной рубашки.
– Нет, Патриция, с точностью да наоборот. – Он говорит четко, но старается, чтобы голос звучал мягче. – Я делаю правильный выбор. – Он вырывает руку, и ладонь бьется о бедро, выбивая из кармана спички, деньги и ключ от комнаты Франческо. Грегори судорожно подбирает все обратно. Нельзя потерять ключ!
– Но Франческо побежал совсем в другую сторону…
– Это не значит, что, решив отправиться к своей семье, я отрекаюсь… от вас. – Грегори зачесывает ладонью волосы назад, проклятые, они бьют по глазам. Надо постричься, когда все кончится. – Я хочу разобраться со своим отцом. Он обещал покинуть город. Если я не смогу воззвать его к рассудку, то хоть буду в курсе планов. Так я смогу защитить… ранчо.
– Я пойду с тобой.
– Не нужно, Патриция. – Грегори сглатывает от накатившей неловкости. – Там опасно, зачем? Братьев моих стало меньше, но их численное преимущество никуда не делось. Помоги лучше здесь…
Но она снова делает шаг и еще раз дергает его за рубаху.
– Я подслушаю ваш разговор и все расскажу шерифу. Буду свидетелем! Грегори… – в ее глазах блестит решимость, – я одного тебя не пущу.
Какая же странная девушка… а ведь стоило удивиться, еще когда открылось ее умение держаться в седле. Неужели на Диком Западе они все такие?
– Ладно, – сдается Грегори. – Хорошо. Бери лошадь. Но как только станет опасно, ты даешь деру прямо до ранчо! Ты меня поняла? Патриция?!
– Хорошо, не кричи…
Пока Грегори седлает Алтея, Патриция выводит незнакомую лошадь – и вот они вдвоем уже спешат к выходу с ранчо. Не стоит бросаться в галоп на территории поместья, рабы снуют туда-сюда. Да и надо прийти в себя. Как только ветер начнет свистеть в ушах, когда кровь вскипит от стука копыт, разум сузится до одной мысли: «Быстрее бы добраться». А сейчас Грегори нужно пять минут. Пять минут, чтобы отчаянно попытался понять свое место в этом суматошном мире.
Вечная дорога. Лишения. Омерзение, с которым относились к семье Ридов. Бродяга, оборванец, рыжий – самое безобидное, что кричали Грегори вслед. Но тогда он хотя бы мог покинуть места, где ему делали больно. Удивительно, но прибытие на ранчо Дюранов отобрало то единственное, что оставалось в его распоряжении… надежду. Он не заметил, как намертво прирос к этой земле.
В эти жалкие пять минут в эпицентре бури Грегори наконец понимает все слова Франческо о доме, долине, сердце. Вот почему он взял мушкет и ускакал защищать то немногое, что уцелело. Вот только… уцелело ли? Куда идти потом? Что делать? Позади – догорающее кострище и хаос, долину затопила ненависть. Безнадежно.
Но, в отличие от Франческо, который прирос стопами к траве своей земли, Грегори ведь осознает важность самой жизни. Если придется покинуть это место и вновь двинуться в путь, он переживет. А Франческо? Он тоже наверняка. Он скоро поймет: его отчаянное сопротивление убивает эту землю. Но Грегори не отступится. Вдруг потеряно еще не все? Он попытается сохранить и долину, и Дюранов.
Грегори оглядывается на пустое поместье, в которое постучался хаос, потом скользит взглядом по силуэту Патриции – и дает Алтею команду изо всех сил. Сегодня нужно обогнать ветер. И саму судьбу.
– Пошел!
В этой скачке Грегори с грустью вспоминает Рея. Вряд ли есть еще на свете такие кони, как этот. В него будто вселился дух долины, истинной свободы и непокорности. Он скакал так быстро, что становилось одновременно дурно и хорошо. Алтей прекрасный конь, но ему никогда не сравниться с Реем. Грегори осознает это, пока они поднимают пыль по дороге. Лошадь Патриции отставала футов на сто. Грегори не решается гнать Алтея в аллюре, боясь, что его ноги не готовы к таким перегрузкам. Но Алтей мчится, как может, и от топота его копыт хлопковые коробочки отваливаются и взлетают ввысь, напоминая морскую пену на восточном побережье. Море… Грегори нравились северные штаты, нравилось жить у океана. Правда никто и никогда его не спрашивал.
Коттон-Таун кажется незнакомым – и враждебным. Грегори то и дело ловит долгие, настороженные, а то и полные ненависти взгляды. Неудивительно: рыжий чужак, перемазанный пеплом, кровью и грязью, на чужом коне, а за ним – девушка на коне, девушка, о которой ходят мерзкие слухи. А еще город как-то опустел. Грегори с Патрицией миновали уже пару кварталов, но практически нигде не горят окна, нет даже пьянчуг в канавах. Спиной Грегори чувствует напряженный взгляд Патриции. Да ему и самому не по себе. Их пьянчуга шериф то ли спит на дороге, то ли мертв. Непонятно. Однако времени проверять нет.
Он спешивается на два дома раньше, чтобы Алтея не заметили, и жестом велит Патриции сделать то же самое.
– Как и договаривались. Ты идешь к восточному окну, а я зайду в дом и… пообщаюсь с семьей.
Наверное, она видит, как яростно он сжимает челюсть, поэтому просит:
– Грегори, не заходи далеко…
Поздно. Каждый зашел за свою черту.
Грегори быстро шагает к дому, не без удивления отмечая, что там свет горит. Керосиновая лампа стоит прямо у окна. Зрелище печальное: все побито, измазано краской, кое-где валяется яичная скорлупа. Грегори нетрудно представить, какая злоба переполняет сейчас сердце отца – униженного, проигравшего все. Переступать этот порог опасно. Шансов вернуться целым и невредимым мало. Но колебаться нельзя. И очень хочется посмотреть подонкам в глаза.
Патриция, пригнувшись, уже обходит дом сбоку. Не стоило брать ее. Не стоило. Грегори какое-то время наблюдает за ней, а потом аккуратно срывает со своей шеи ключ и тоже подбирается к окну, стараясь дышать через раз.
– Ты точно идиот. Осел – и то умнее тебя. – Это голос Перри. Он, конечно, не самый умный парень в Штатах, но поумнее братьев. – В подвале порох, на чердаке порох, даже тут порох! Да мы живем на пороховой бочке. А ты вздумал зажечь лампу? Может, мне сразу выстрелить тебе в лоб?
– Себе выстрели в лоб, умник. Ничего не видно. Писать сложно, – отвечает кто-то еще. – И так половину букв не помню, а теперь еще и не вижу. Надоело!
– Сиди и пиши. Времени немного.
А вот уже этот голос легко узнать из тысячи… Отец. Значит, они все дома. Ждут, пока горожане разорвут друг друга, а сами строят очередные козни.
Ноги дрожат, руки дрожат, а язык прилип к нёбу. Страшно. Впрочем, неудивительно. Грегори распрямляется и, решившись, быстро вставляет ключ в дверь.