В окне маячит испуганное лицо Патриции. Грегори совсем забыл о ней. Что она думает о нем? Считает героем или трусом? А может, он глупец. Ребенок, не способный ни на что. Не важно. Вот теперь по-настоящему не важно.
Братья кидаются в стороны, но поздно: огонь почти добрался до ящиков с порохом. Грегори расставляет руки в стороны, чтобы, не дай боже, ни одна рыжая крыса не сбежала. Все это время он смотрит Патриции в глаза, а когда понимает, что время на исходе, шепчет одними губами:
– Беги…
Патриция успевает пробежать не так много, когда взрыв накрывает ее. Она падает на колени, прикрывая голову руками. Улицу озаряет пожар, пламя уже перекинулось на два соседних дома. Оно может сожрать весь город. Легкому дождю, что моросил все это время, не победить огонь. Горожане ищут золото, им не до того. Золото – Левиафан, как и предрекал Франческо, пожирает все на своем пути.
Патриция встает и подбегает к Алтею, но тут все же решает обернуться – и осознание пулей пронзает ее сердце. Посреди дороги лежит Грегори. Никого из его братьев нет. Минуту назад он ведь подорвал себя вместе со своей семьей.
Патриция бросает отвязывать лошадь и кидается к нему.
– Грегори…
– Что ты делаешь… – Подбежав, она понимает: он весь в крови, левая рука и нога сломаны, кисть раздроблена. – Пат… ци… что ты делаешь?
– Что? Что мне сделать, Грегори? – Слезы сами бегут из глаз. – Скажи, чем я могу…
– Поспеши к холму, я умоляю…
Он захлебывался кровью. Из бока торчит кусок древесины. Красное пятно расцветает на рубахе все ярче.
– Кх, Патриция, спаси брата…
– Но ты…
– Прошу. – Грегори говорит тихо, его слова было тяжело разобрать. – Меня поздно спасать, но Франческо… Прошу тебя. – Грегори смотрит ей в глаза, мучительно собираясь с силами. – Пусть… пусть бросает ранчо. Проси его на коленях… оно погубит вас всех. Золото… золото уже вынесло приговор вашей земле. Долину… Долину не спасти… прошу… Но все еще можно спаси Франческо.
– Грегори, это все я… – В очередной раз вина захлестывает ее петлей.
– Уже не важно. – Из его носа течет кровь. – Когда-то я сказал Франческо, что свобода – это выбрать, как ты уйдешь из жизни. Я выбрал и ни о чем не жалею. Я защитил то малое, чем одарила меня судьба. Я защитил вас. Моя семья заслужила, и я тоже. Здесь и сейчас последний из Ридов покинет этот свет… – Он прижимает уцелевшую руку к груди. – Но мое сердце теперь тоже принадлежит долине, принадлежит вам…
Он закрывает глаза и шепчет небесам:
– Скоро увидимся… мама.
Рука Грегори обмякает и падает на пыльную дорогу. Медь его волос потускнела, окрасилась в цвета крови и пепла, а на губах… на губах застыла улыбка. Патриция смотрит на него еще несколько долгих, тяжелых мгновений. Как же так?.. Почему молодой парень, взявший на себя ответственность за весь мир, умер посреди дороги, умер на руках девушки, чье сердце подвело ее? Умер героем. И может быть, хоть ненадолго отсрочил то, что неминуемо.
Патриция прижимает тело Грегори к себе, содрогаясь в рыданиях. Город горит, людей все нет. Они где-то в долине, творят безумие. Патриция дает себе пять минут. Пять скоротечных минут, чтобы попросить прощения перед Грегори, чье счастливое лицо будет сниться ей до конца жизни. А потом она должна вернуться домой и спасти хоть кого-то.
Патриция встает и идет к Алтею. Он недоумевает, отчего его рыжий верный друг лежит так неподвижно.
– Они были не правы… Грегори. У тебя был дом. С той самой первой встречи.
Она вспоминает последние слова Грегори и опускает руку себе на живот.
Глава 15
– Чтобы тебя койоты разодрали, кляча!
Поверить не могу! До холма, где захоронен Рей, полчаса галопом, а лошадь Патриции встала на полпути – едва мы добрались до кленовой рощи. Я пытался ее подгонять, но, кажется, у нее в роду значатся ослы. И теперь я иду в кромешной тьме с топором наперевес, проклиная упертую скотину.
Но через пять минут я понимаю: мне скорее повезло. То и дело по соседним тропам вспыхивают чужие факелы. Я и с завязанными глазами могу добраться до холма, мне свет не нужен, а вот чужакам без него не обойтись. Так я смогу напасть неожиданно.
Я зол. Очень зол за это предательство, за безрассудство! Люди… жители моего города будто одичали. И выместить гнев мне пока не на ком. Остается только хлюпать грязью и идти вперед. Время от времени я срываюсь на бег, когда дорога становится лучше, но стараюсь беречь силы. Видят небеса, они мне еще понадобятся.
Не оставляет мысль: что сейчас делает Грегори? А моя семья? Разобрались ли они со взрывом, ищут ли виноватых? Вряд ли возможны сомнения насчет того, кто причастен к покушению. И какая ирония: если бы Джейден убрался в подвале раньше, то взрывчатку туда бы не заложили, ну а забудь он это сделать, – мы все вместе взлетели бы на воздух. Лишний раз убеждаюсь: в жизни нельзя спешить. Все происходит в нужное время и, главное, в лучшее.
Кленовая роща совсем небольшая, и уже вскоре я вижу, как деревья редеют, а там и до холма рукой подать. Я перепроверяю патроны в карманах, проверяю предохранитель на мушкете, крепче сжимаю топор. Никогда до этого я не убивал людей, никогда не хотел расправы над кем-то так сильно.
Дождь усилился, это уже не просто легкая изморось. Холодно, целиться не удобно, да еще и скользко. Ни за что нельзя потерять топор, на него надежды больше, чем на Бога. Я делаю последний шаг. Мозаика из резных листов расступается, и я вижу то, что не являлось мне даже в кошмарах. Вижу все, о чем говорили на проповедях в церкви. Вижу истинное грехопадение человеческой души.
Я вижу золотую лихорадку.
Золото – не просто чудовище. Оно – созидатель миражей. Его блеск рисует в людском воображении беспечное будущее, которое так легко достичь. Создается обманчивое представление, что река, земля, пещеры усажены золотыми самородками и только руку протяни – получишь, сколько душе угодно. Но главный обман страшнее. Не может человеческая сущность быть сыта богатством, жадность – зверь с непомерным голодом. Больше, больше, еще больше.
И вот… посмотрите на меня. Я стою под дождем, грязный, с топором и мушкетом наперевес. Я защищаю свою землю, защищаю память о своем друге, пока жадные твари разоряют его могилу. Проклятье. В тот день гроза, что вымыла первые самородки, забрала с собой и разум всего Коттон-Тауна и обрекла нас на гибель.
Безумцы выкапывают труп Рея. Далекая молния, блеснув, поджигает силуэты мерзавцев ослепительно-белым светом. Их немного. Четверо. Патронов у меня достаточно, чтобы не жадничать свинцом.
Гнев отступил, и на его место пришло хладнокровное желание разорвать каждого на куски. Я, не выдавая, себя и не сводя с ублюдков взгляда, ровным шагом направляюсь к холму. Уже у подножия целюсь – решаю дать им шанс, раз мир так жестоко подбросил их под мою горячую руку. Я стреляю и нарочно промахиваюсь. Мушкет – оружие, которое дает время подумать, поэтому я начинаю его перезаряжать, молясь, чтобы порох не отсырел. Но когда я поднимаю голову…
– Какого?!
Ответный выстрел. Пуля взрывает землю, как голодный кабан – корни дуба. И, если я начал с предупреждения, то они целились на поражение, просто промахнулись. Думаю, они даже не узнали меня. Скорее всего, это первые, кто добрался до могилы, и они не собираются делить добычу с кем-то еще.
Становиться убийцей по глупости я не собираюсь, но и мертвецом тоже. Пока один из косоглазых перезаряжает мушкет своего деда, я вспениваю кровь в плече другого мерзавца. По долине катится истошный крик. Я понимаю, что, скорее всего, меня прикончат раньше, чем я успею перезарядиться, поэтому мушкет летит в траву. Вот момент, ради которого я хранил силы. Я взбирался на этот холм сотни раз и даже во власти бурбона и безумия не смог бы представить, что буду бежать с топором в руках. Земля под ногами хлюпает, дождь стал слабее, а значит, я – легкая добыча. Однако вместо выстрела гремит щелчок. Все. Конец вам всем. Порох промок.
– Убью.
Первым я бросаюсь на мужчину средних лет с мушкетом. Неизвестно, что еще они принесли с собой. Пуля в спину заберет последний шанс спасти долину.
Крича, я замахиваюсь топором, а, когда мужчина вскидывает мушкет, защищаясь, от меня следует подножка такой силы, что собственные кости трещат. Мужчина теряет равновесие. Я дважды бью его тупой частью топора – по плечу и левому боку, а потом толкаю ногой с холма. Умрет, так умрет. Мне терять нечего.
Удивительно, но он не успевает даже вскрикнуть. А когда я оборачиваюсь к остальным, то на мгновение цепенею. Они даже не собирались помогать ему! Не помогали своему товарищу! Все просто. Меньше людей, меньше дележки. Глупцы! В могиле Рея нет ничего, кроме моего сердца. Да жаль, оно не стоит и цента. Одно воспоминание о том, по какой причине я здесь, – и ярость вновь берет надо мной вверх. Я вижу, что они успели сделать.
Мы похоронили Рея достаточно глубоко, чтобы койоты или лисы не пытались его выкопать, обернули в ткань. Теперь она торчит из ямы, полной отчаяния. Даже дойдя до тела моего друга, они не потеряли надежду найти золото.
Ноги подкосились. Силы, и так подточенные, иссякают, но я сжимаю топор сильнее. Черная мокрая земля разбросана по холму, где еще недавно мы с Реем лежали и отдыхали после длинного дня. Здесь листья клена давали мне не только тень, но и спокойствие, которого я уже, видимо, никогда не почувствую вновь. Здесь и сейчас все то хорошее, чем полнилась моя жизнь, перестало существовать.
Ублюдки пытаются зажать меня в клещи. У одного лопата, у другого – мачете. Готовятся отбивать золото. Ничего. Сейчас будете отбивать свои жизни. Мачете со свистом проносится так близко к моему уху, что оно вспыхивает фантомным пламенем. Мне необходимо уложить этого парня: лопата – грозное оружие, но всего одно попадание мачете по телу, и я труп. Не найдя и куска золота, они скинут меня в яму к Рею и даже закапывать не будут.