Еще пара опасных взмахов мачете. Лопата ударяется в землю рядом с ногой. Гнев отступает, и я понимаю: дела мои плохи. Единственный шанс – застать их врасплох, поэтому, когда тот, что с мачете, вновь делает неудачный замах, я бросаю в него топор. То с какой легкостью он вонзается в его бедро, вероятно, дробя кость, пугает даже меня. Еще один оглушительный крик летит к подножию холма. Но радоваться некогда, я бросаюсь на того, что с лопатой. Он, как назло, самый крупный. Я мертвой хваткой цепляюсь за черенок лопаты, понимая, это последний выпад. Пан или пропал.
– Сдохни, ублюдок, – слышу в ответ. – Это мое золото.
Меня тянут на себя и бьют коленом в грудь, стараясь вышибить воздух, но я приподнимаю бедро, отдавая взамен часть равновесия, и избегаю удара. Руки заняты, ноги дрожат, пальцы скользят от крови и дождя. Сжав зубы так, что скрип слышен, наверно, в городе, я перетягиваю лопату на себя из последних сил и бью парня лбом по челюсти. Такого он не ожидал, поэтому разжимает руки. Не имея сил ни на что больше, я со стоном бросаюсь на него, и мы летим в яму, полную воды, грязи, смрада.
Я упал так, что попал своему противнику локтем куда-то в печень – громкий стон тому подтверждение. И в это мгновение мне становится мало. Я хочу заставить его прочувствовать весь мой ужас. Всю глубину ада, который они устроили. Я замахиваюсь и бью его по лицу, потом еще раз и еще. Мужчина подо мной борется, но я этого почти не замечаю. Удары сыплются градом, крик ревет громом, до тех пор, пока я не начинаю избивать уже неподвижное тело. Не знаю, жив он или нет. Я точно нет.
– А-а-а!
Я кричу: руки неожиданно сводит судорогой и… будто выворачивает в разные стороны. Боль, не давая мне и секунды передышки, расползается по груди, спине, животу, к ногам. Кажется, я… умираю? Я заваливаюсь на бок, и моя голова опускается прямо в лужу из дождевой воды и гнили. Тело дрожит, выламывает, выкручивает. Но ничто не сравнится с болью, которая разрывает мою душу. Она вспыхнула как стог сена, стремительно пожирая остатки разума. Дождь льет по полной, а я так и лежу, пустой, раздавленный, обессиленный. Стеклянные глаза мертвеца глядят на меня, а я молю Бога о тьме. Я хочу потерять сознание. Но ни слезы не упало в месиво из земли, крови и ошибок. Эту могилу разорили, чтобы я мог лечь и умереть. Не знаю, сколько времени проходит, но в одно мгновение мне чудится, что со мной заговорил Бог.
– Поднимайся, Франческо…
Насколько самонадеянно смеяться Богу в лицо? Я не могу даже шевелить языком.
– Кажется, он потерял сознание. – Голос Бога смахивает на голос Джейдена. – Ну и запах…
– Нет. Глазами хлопает.
Я понимаю, что не умер, но мне все равно.
– Братец, поднимайся! – Теперь и Хантер просит о невозможном. – Джейден, помоги мне, он тяжелый и совершенно невменяемый.
– Неудивительно, он завалил четверых парней. – Для Джейдена было мало места в яме, но им каким-то чудом удалось меня вытащить. – Хантер, что нам делать? Он совсем плох… Мы даже не можем сказать ему…
– Тс, молчи.
Я чувствую… что-то. И мои мертвые глаза смотрят на Джейдена.
– Что сказать?.. – шепчу я. Правда, ощущение, будто это вовсе не я, а моя копия рядом с братьями. Я отталкиваю руки Джейдена, встаю и, шатаясь, иду к лопате. Сил нет, есть только отчаянная мысль. – Нам нужно закопать могилу. Вместе с этим подонком или нет, решать вам…
Я даже не могу нормально взять лопату: не владею телом. Хватаю ее за конец черенка, волочу по земле к клену, опираюсь и глубоко дышу. Перед глазами плывет. Братья переглядываются, явно что-то скрывая, но мне не до их игр. Я должен закопать могилу Рея. Пусть спит спокойно… Я поднимаю голову, разворачиваясь именно в тот момент, когда молния на мгновение меняет ночь на день.
Черенок падает из моей руки. А я падаю коленями в землю. Вот и все…
Внизу десятки, нет… сотня людей копает мою землю. Они носят туда-сюда какие-то ящики, бочки, доски. Они изъели долину, как термиты древесину, они срубили уже десяток кленов. На реке появились очертания какой-то постройки. Все так, словно это и не наша земля. А ведь граница ранчо проходит на пятьдесят миль дальше. Моя земля кровоточит от паразитов, и набей я карманы патронами, их не хватит, чтобы ее спасти. Сколько их! Бродяги, рабы, горожане, азиаты – все начали стягиваться на блеск золота, которое видело всего два человека. За один несчастный месяц мое богатство, моя гордость, моя жизнь уничтожена. Золотая лихорадка проникла в умы людей и собиралась убить меня. На ее руках кровь Рея, смерть Колтона, смерть моего ранчо. Никаких денег не хватит, никакой стены не выстроишь между людской жадностью и совестью.
В этот день, в эту самую секунду я потерял все. Не осталось ничего… Ничего.
Вот и все, чем окончилась моя «победа».
Я стремился победить на скачках, показать язык судьбе, унизить врагов и что в итоге? Рей погиб, спасая меня, а я… я так и не обогнал само время. Моя гордыня стала тем камнем преткновения, о который сломал ногу мой друг. Победил?! Я победил! Да вот только как мне с этим жить? Вот Франческо, забирай ранчо, получай бесплатную аренду, делай, что душе угодно! Смотри на него, смотри, как оно умирает вслед за Реем. Здесь нет смысла оставаться. Я грудью встал на защиту земли, которой дорожил, хотя никому она не была так нужна, как мне. Ни Патриции, ни Джейдену, ни Хантеру, черт возьми, ни даже моему отцу. Я вцепился в нее. Получай, Франческо, получай!
Но по-настоящему моя жизнь рушится лишь несколькими секундами позже – когда я поднимаю глаза на братьев. В тот самый момент Бог отчерчивает на моей земле «до» и «после». Хантер с Джейденом переглядываются. На что-то решаются. И в шуме дождя громом звучат слова.
– Франческо… Грегори… он. – Джейден запинается. – Полчаса назад он погиб. Патриция нагнала нас в лесу и…
А дальше я не слышу.
Я не верю.
Не дышу.
Все вмиг кажется незначительным, даже умирающая от мародеров долина. Моя дорогая земля, которую я потерял.
Эпилог
Потом мне рассказали, что я кричал и проклинал каждый камень, что братья еле отняли у меня топор, которым я собирался зарубить воров. Лишь спустя несколько дней я понял: Грегори не стало. Его действительно не стало. Он вошел в нашу жизнь ярким пожаром медных волос, показал, сколь трудным бывает путь к дому. Патриция рассказывала, что он отдал жизнь ради моей земли.
Земли, которую я так и не уберег. И Рей, и Грегори погибли из-за моего страха потерять ранчо. Они научили меня тому, что цена собственных желаний бывает слишком высока и что дом – это что-то большее, чем земля. Это любимые существа. Если ты не уберег их, ты обречен.
Нужно уметь отпускать.
И я отпустил.
Когда Патриция плакала и молила меня бросить ранчо, я послушал ее. Не ради нее – ради них. Ведь они сделали все, чтобы я мог жить. Пускай и не на своей земле.
Жаль, что после их смерти «жить» уже не получилось.
Но в ту чудовищную ночь я все никак не мог смириться. Я не мог осознать, как можно отдать что-то столь бесконечно дорогое. Мой дом. А потом меня накрыл стыд.
Грегори… Мир не понимал его. Мир его ненавидел. А он так же сильно ненавидел себя. Он свечой нес смирение и покорность из штата в штат, пока не заблудился в хлопковом поле. Та ночь, когда он считал звезды и задавался вопросами «о вечном», стала для него роковой.
Сердце подсказывало мне, что Грегори не жалел. Он, кажется, относился к таким вещам безрассудно. А меня разрывало на части лишь от мысли, что вечно одинокий, он так и не успел до конца осознать смысл слова «семья».
Но пламя его жизни горело в каждом из семьи Дюран до конца наших дней. Ведь не все Риды погибли в том пожаре, один уцелел – в утробе моей сестры. Бронза волос Грегори уцелела, как и искры в его глазах, но главное, по наследству передалось доброе сердце – лучшее в нем.
И конечно же, мой дорогой Рей. До конца жизни я так и не повстречал лошади, которая хоть на половину приблизилась бы к твоему желанию жить, обгонять бури, ни в одной не нашлось и капли твоей мощи.
Мы не закапывали ту могилу после битвы на холме, а похоронили его и Грегори в секретном месте, которое мне подсказал Джейден, в месте, где я в последний раз чувствовал спокойствие. Отец потратил немало денег на покупку пороха, благо его развелось в наших краях предостаточно. Мы подорвали пещеру, ведущую к поляне, мы подорвали подножие, мы подоврали тропу, моя бы воля – мы подорвали бы и цепь гор, и всю Калифорнию, чтобы никто и никогда не узнал, где спрятано мое сердце.
Эта земля… я всегда думал, что мое сердце – именно долина, а как оказалось, оно билось в груди коня, который единственный понимал смысл слова «свобода», оно полыхало пожаром.
День, когда мы покидали ранчо, будет помниться мне поникшими головами моей семьи, громким ржанием Алтея, который упирался и тянул меня к Грегори.
Через несколько лет, когда Калифорнию окончательно сожрет золотая лихорадка, и еще чуть позже, когда в стране вспыхнет война, события тысяча восемьсот сорок девятого года начнут стираться в памяти людей и даже моей семьи. Но я обещаю… Я клянусь помнить вплоть до самой смерти.
Помнить все, что произошло в долине Золотоискателей.