В конце концов, если оказаться в другом месте невозможно, надо оставаться здесь и сейчас, но быть никем…
По-настоящему сильно меня привязывает к жизни только пиво. Оно никогда не обманывает. На свете не существует ничего лучше пива. Я знаю это совершенно точно, уж поверьте.
Глава 7. Атака
Ночь с 9 на 10 брюмера 2156 года.
Планета Совершенство, Зеркальное плато, поселок Слоу Уотер.
Капрал Эрнст Эндрюс, 30 лет, и некто Огородник, в два раза старше.
– …вставай же! Старина, ты жив? Эй? Да что… Жив. Не раненый? – Старик Боунз меня трясет за плечо, покою не дает.
– Оох…
– Ранили тебя? Ранили? Ранили, Капрал? Или что? Опять упал и ударился?
– Оох…
– Что, они уже здесь, уже до Станции добрались?
– Не-ет… Это наш один ду-урень…
– Как же так? А? Капрал?
Я подымаюсь, злой, бок болит и голова тоже болит.
– Давай, – я говорю, – до караульной хибары дойдем. Там все узнаем.
– Пошли, Капрал! Три ствола – лучше одного.
А у него обрез и длинный нож, вроде кухонного. Обрез самодельный тоже, как у меня. Только одноствольный.
– Да.
И мы пошли быстро-быстро, а потом побежали, потому у меня в голове развиднелось. Там, где хибара наша для дозорных начальников, стрельба дакает и дадакает.
– Я… долго… лежал?
– Нет… Тревога пять минут назад… была. – Боунз на бегу пыхтит.
Вдруг как пыхнет впереди! Как пыхнет еще раз!
И потом гром до нас докатился.
– Что это, Боунз?
А Боунз ругается страшно, никогда я от него таких слов не слышал. Ругается-ругается, а дальше бежит. И я бегу, только уже задыхаться стал.
Тут из-за поворота, где энергоузел раньше был, еще до Мятежа – Бритый один, я не разобрал какой. Прямо носом к носу.
– …парни… мать… ноги в руки и ходу… срань такая!..
Боунз его за локоть ухватил:
– Ты чего? Где все?
– Поубивали, гады, сволочи, быкуны порезали Третью точку… Сало и Бобра порешили… сейчас весь тамошний дистрикт режут, всю Трубу…
– Капитан где?
Бритый локоть выдернул:
– Хана Капитану! Ты рехнулся, старый пень?! Беги, пока жив!
Боунз хотел было его опять уцепить, но Бритый – молодой, ловкий, изогнулся и отскочил.
– Пош-шел ты!
Бритый от нас побежал, Боунз ему кричит:
– А в караулке что? А на точках? Да ты хоть это скажи!
А тот даже не обернется нисколечко, только завывает:
– Ха-наа! Всем ха-наа! Бе-гии-те!
И тогда я спросил у Боунза:
– Чего нам теперь делать?
Боунз за ухом чешет-чешет, ничего сказать не может. Главное дело, стрельба еще дадакает, а Бритый сказал – уже все… Как это? Или, может, людаки женщин убивают, а не дозорных, не добровольную стражу? Нет, как раз там хибара караульная. А домов, где обычные люди, в той стороне нету. От Трубы тоже дадаканье, значит, там тоже… чего-то… гвоздят друг друга… Я очень занервничал. И я сказал Боунзу:
– Надо бы нам Капитана найти…
А Боунз мне так сомнительно отвечает:
– Все, Капрал, нет его больше.
– Ну… может, перепутал Бритый… может… как-то… еще…
Боунз опять за ухом чешет:
– По правде говоря, этот субчик – враль известный… Ладно, Капрал, пойдем, посмотрим. Только мы медленно пойдем, а то я совсем запыхался…
– Пойдем медленно, Боунз. Да. Так лучше все разглядим.
И я очень мерзну, пока мы идем, очень мерзну! Даже мышцы все трясутся.
Потом нас Огородник нагнал с Гвоздем и с Мойшей Кауфманом из Центра, а с ними еще Полина Ковальска – тоже из Центра. У ней обрез, в точности как у Боунза, У Гвоздя я не вижу, какая стрелялка, а у Мойши только железяка наточенная, вроде сабли. Огородник со своей с «Третьей моделью», и еще карманы у него оттопырены, и еще на поясе у него чего-то висит, не разберу чего. Вот. Они все далеко живут, позже прискакали…
Я уж хотел рассказать Огороднику, какая беда вокруг, но Огородник слушать меня не стал и только крикнул:
– Давайте, друзья, быстрее! Бего-ом!
И мы все припустили. Понятно: Огородник всегда лучше знает, как правильно.
К самой почти к хибаре караульной мы добрались, а уже ничего почти оттуда не слышно. Дадакнет разок-другой – и тихо. Дадакнет опять – и тихо. И еще шелест такой особый, то ли шип. Это когда из излучателя жахают, такой шип бывает. Я знаю.
Вдруг выныривает целая кампания. Полина уж пальнуть хотела, и я хотел, а Огородник кричит:
– Отставить! Свои!
А спереди:
– Эй! Кто там?
– Это Огородник, Капрал, а с нами еще трое…
– Отступаем, Капрал! Разворачиваемся – и в Центр.
Теперь я понял: это Вольф. Его голос. И с ним еще человек пять, то ли даже шесть, не пойму в темени такой. Огороднику он словечка не скажет, Огородник вроде бы рядовой, а я капрал. Вот он мне и говорит всё, а ему ничего не говорит. А я ему чего скажу? Я ему одно только скажу, мне непонятное:
– Вольф, а где Капитан-то?
Он злится.
– Заткнись, Капрал! Сказано тебе: отступаем! Не можем мы их удержать! Занимаем оборону в Центре, там, может быть, доживем до терранцев… Как там, кстати, вызваны терранцы?
– Вызваны, Вольф… – отвечает Огородник, – только кто у караулки палит до сих пор? Вы же ушли оттуда…
– Таракан рехнулся, сказал, мол, не уйдет… Давайте, ребята, заворачивайте. Рябого Джона убили, который с Трубы, Протеза, Сэма с Холма… Тоже на тот свет хотите?
Как-то он очень мягко заговорил. Вроде бы мы не солдаты его, а он нам не командир вовсе. «Ребята…» Чего это он нас уговаривает? Огородник и Боунз сразу вместе одно и то же у Вольфа спросили:
– Где Капитан?
– А Капитан – жив?
Вольф очень тихо отвечает:
– Капитан на Трубе прорыв закрывает с Бритыми. Там быкуны, и ему их не сдержать, ребята… Надо…
Огородник его перебил. Всё, даже не глядит Огородник на Вольфа:
– Слушай мою команду! За мной отбивать караульное помещение бего-ом… марш!
– Стойте! Да стойте же вы! Это неподчинение офицеру!
Но больше народу Огородника послушалось. Я послушался, и Боунз послушался, и Полина, и Мойша Кауфман, и Гвоздь, и еще от Вольфа олдермен Петер отцепился, с нами побежал, и еще Яна заводская, и еще Джон Филд, и молодой парень, которого я не видел ни разу.
Вот, добежали, чуть только с ног не падаем.
Ой-ой!
У хибары полкрыши нет, а что осталось – дымится, и огоньки под дымом ходят. И в стене дыра большая, даже не дыра – дырища. А у дырищи копошатся людаки. Кого-то из наших потрошат. Много же их, очень много, целая толпа людачья!
Огородник кричит:
– Огонь!
И мы все прямо по куче людаков палим! И я палю – с одного ствола, потом с другого! Я пока перезаряжаю-перезаряжаю, никак в ствол заряд не лезет, почему так? Я его толкаю пальцами, а он не лезет… Неровные они, самодельные же. И все вокруг стреляют, палят, а людаки к нам бегут. Ай! Как ужасно! Они не как люди, они как кузнечики прыгают, или вот еще бывают боголомы… Точно людаки как боголомы на нас… Упал один! Подбили его, да. А у меня заряд все никак не лезет…
Слева от меня прямо среди наших, в куче в самой, огнем полыхнуло. Кричит кто-то, поджарился. Брызги пламенные… И тут – р-раз! Я заряд выронил. От нежданности. Не могу стрелять! А один людак прямо на меня прыгнул, я с краешку стоял… Вот он совсем рядом. Я ружьем его – бам! – по руке… ну, по лапе, опять – бам! Прикладом. И он меня чем-то тоже отшвырнул… Все, сейчас убьет! Я лежу, он надо мной…
Вдруг голова его, людачья, брызгом во все стороны разлетается, а он на меня падает. Прямо на меня.
Оох!
Я отскочил. И даже дробовик не потерял. Другой заряд засовываю. Кто ж меня спас? Вроде, Гвоздь. Спасибо ему огромное! Отстрелил голову гаду…
– Вперед!
Все, я зарядил один ствол. Смотрю, куда стрелять, куда вперед идти… А людаки-то, разбегаются! К седловине бегут, на Равнину хотят, обратно! А многие уже совсем не бегут никуда, они лежат, мы их поубивали. Да, много таких. Доскакались. Допрыгались.
Огородник к хибаре людей ведет, и я за ними пошел. Никто пламенем больше на нас не фукает, значит, убили того гада с огневой стелялкой… Все тут наши? Нет, не все. Мойшу Кауфмана я не вижу.
– А Мойша где? – я у Боунза спрашиваю.
– Убит.
– Это он сгорел?
Боунз не отвечает. Не до того Боунзу. Уже Огородник у дыры остановился, которая в стене, и кричит:
– Если жив кто-то из наших, отзовитесь! Не стреляйте по нам!
А оттуда – только мычание и кряхтение.
– Это Огородник и еще наши…
Опять мычание и кряхтение. Потом оттуда доносится хрипло так:
– Быстрей!
И я говорю:
– Вроде, Таракан…
Огородник внутрь сунулся, а потом и Гвоздь за ним, и Полина. А потом – я.
Внутри все в крови, сплошная кровь. Рябой Джон лежит, совсем мертвый, у него лицо прострелено. И Сэм с Холма лежит, он живой, это он мычал. За руку схватился за свою, из руки кровь хлещет. Протез лежит, а у него та нога, где у него как раз протез-то и был, оторвана, а вторую ногу ему людак грызет. И Протез лежит белый-белый, не шевелится. Еще два людака лежат мертвые или почти совсем мертвые – не шевелятся тоже. Чужой человек рядом с ними лежит, наверное, бандит. А Таракан и здоровый людачина в углу возятся. Таракан ножик ему в плечо вгоняет и кряхтит от натуги, а людак одной лапой ножик из плеча тащит, а другой лапой Таракана душит.
Я эту всю гадость одну секунду видел. Но на всю жизнь запомнил.
Гвоздь с Полиной – раз! раз! – застрелили обоих людаков: и на Таракане, и на Протезе. Таракан на нас глядит, глаза у него дикие, ужасные, я даже отвернулся. А потом он принялся хохотать. Очень громко. Хохочет-хохочет, никак не остановится. Полуголый, вся одежда на нем разорвана, кровь из царапин цедится, лицо перепачкано у него чем-то, а он все хохочет. Огородник ему:
– Встать!
Таракан, вроде, успокоился. Встает.
– Где Капитан?
– Прорыв… где Труба… затыкает… А тебе… Огородник… век не забуду… Считай… должен.