Еду у нас выдают раз в неделю. Не ту еду, которую сам нашел, а которая терранские пайки. Еды, которую сам нашел стало совсем-совсем мало. Назавтра должны были дать терранскую еду. А сегодня у меня один брикет пищевого констервата остался. Нет, неправильно сказал. Надо сказать «пищевого концентрата». Вот. И спать очень хотелось. Хоть до лежанки не доходи, а прямо так падай. И есть – тоже. Я подумал: сегодня съем брикет, а завтра встану – нет ничего! Голодно будет. А если завтра съем – то вот сегодня очень голодно уже мне. И я съел половинку и еще чуть-чуть. А потом спать лег.
А спал, ой спа-ал! Долго-долго-долго. День и ночь.
И еще не доспал. Не хватило маленько.
Глава 8. Абсолютная свобода
12 прериаля 2149 года.
Планета Совершенство, город Кампанелла, столица Северной Конфедерации Истинной Свободы.
Волонтер Эрнст Эндрюс, 23 года.
Спал я в ту ночь отвратительно. Всех нас, «добровольцев», согнали в здание увеселительного центра на площади Цзонкавы, там, где в нее втекает Джордано-стрит. На первом этаже стояли игральные автоматы, но из нас по дороге вытрясли и идентификационные карточки, и наличность, так что развлечься тут могли редкие счастливчики. Всегда найдется хитрец, способный обойти правила, установленные для всех. Я люблю подобных людей, но и побаиваюсь их…
На подиуме – четыре столба, вокруг двух их них извиваются тощие голограммы: грудастая африканка и азиатка, совсем девочка. Вокруг третьего выделывает коленца натуральная беляночка, высокая блондинка, как бы из скандинавов, тоже тощая; женщины внушили нам: тощая – значит красивая, – да, может быть и красивая, но привлекательная ли? вот уж нет… Может быть, в этом стрип-баре всем верховодит женщина? Один из парней цапнул было скандинавку за задницу, получил электрический разряд и вырубился на четверть часа. Только андроиды могут плясать вокруг столба часами, ничуть не уставая… У четвертого столба должны были работать настоящие женщины из плоти и крови, но их тоже сделали доброволицами, только мешать с нами, мужиками, не стали. Плоть стриптизерши послужит войне ничуть не хуже плоти студента, фермера или водителя рейсовой амфибии… Когда я подумал об этом, мне стало нестерпимо жаль девчонок, даже больше, чем себя самого.
Еще тут были барные стойки, комнаты, где клиентам дозволялось покурить кой-чего, от кальяна до «Свинцового Грэга» – это модная штучка от «Синтетик джой лэб», говорят, сносит крышу вчистую. Впрочем, я такими вещами не рискую, заряжаюсь дурью полегче… Комнаты для уединения. Комнаты для группового уединения. Комнаты для уединения с игрушками (игрушки поленились убрать). Виртуальный салон. Туда – ни ногой, подземного города мне на всю жизнь хватило. Кабинки с электростимуляторами – у того, кто глубоко вляпался в это дело, в голове проделан специальный передаточный канал, и электрод вживляют им прямо в центр наслаждения… бррр… прочие довольствуются волновым ударом или стимуляцией особой приставочки на чипе, чипы-то есть почти у всех и приставочки тоже… мне, правда, родители почему-то не поставили… мать говорила: «Здоровей будешь!» – я этого не понимаю, но сам шевелить плавниками лишний раз не стану, что она мне, эта приставочка, так уж нужна? А может, и нужна, но лишний раз шевелить плавниками я все равно не стану. Если электрод вживлен, это называется «сочняк», если через чип, то «вибрец», а волновой удар – «кислянка». Кислянку я пробовал, это недорого и кайфово, потом полдня руки трясутся, башка болит и во рту стоит живая кислота, затем и называется так…
А на втором этаже – большой неглубокий бассейн, стенки у него из мягкого материала, вроде желе. Здесь мальчики могли побороться с девочками в макаронах с подливой. Я разок тут боролся. И потом говорил всем: «Очень приятно, просто дух захватывает!» Ну да, зачем мне выделяться? Все говорили: «Очень приятно, просто дух захватывает!» А правда состоит в том, что любое удовольствие теряет силу, если получать его на виду у толпы. Может, я урод? Нет, наверное. Скорее, все прочие тоже врут, и ни у кого тут дух не захватывает…
Все эти салоны, кабинки, уединяшки давно заняли другие парни. Говорят, добровольцев сгоняют сюда со всего риджна вот уже третьи сутки. Мне и еще двум десяткам волонтеров достался офис на четвертом этаже. Очень тесный. Парни все злые, мрачные, угрюмые, каждый сам по себе. До чего ж неприятны бритые рожи! Неужели и у меня такая же? Самые ушлые сразу заняли хорошие места по стенкам. Мне досталось похуже – у окна, ночью там холодновато, поддувает… Но это еще ничего, это еще приличный вариант. Хуже тем, кто лег на проходе, особенно у двери. Их пихали все, кому не лень. Они отбрехивались, конечно, отпихивались, да, но было им, наверное, совсем плохо. А двое не нашли себе места на полу и устроились на офисных столах. Один из них ночью сверзился и крепко получил по рогам от тех, на кого. Вообще, ночка была еще та. Вокруг храпят, ворочаются, воняют, раз-другой у дверей дрались, но на драчунов шикали, и они до большой беды дело доводить не стали. Мой сосед толкнул меня локтем, раз, другой, третий, ему, видите ли, тесно. Я набрался храбрости и сам двинул паразиту по ребрам, как следует. Он проснулся, присел и посмотрел на меня внимательно. Решал, надо полагать, стоит ли со мной связываться. И я смотрел на него, мы оба чувствовали, что этой ночью нет во всем мире врагов хуже и злее, чем мы, два случайно встретившихся человека, которых насмерть прижало друг к другу. Если бы кто-то из нас оказался чуть-чуть смелее, мы вцепились бы один в другого по-настоящему, всерьез; мне очень хотелось задушить, покалечить этого гада. Но он только пробормотал вполголоса какую-то гадость и опять завалился спать. До утра я ни разу не сходил в уборную: боялся потерять место. Один такой сходил, пописал вволю, а потом до самой побудки неприкаянно бродил, тыкал спящим в бока, нарываясь на мордобой. Правда, хотя бы пол был с подогревом и не тянул из меня тепло. Одна радость…
Когда нас подняли, холодный тупой гнев переполнял меня. Нам дали час, чтобы вся орава могла выдавить лишнее из мочевых пузырей и кишечника. Кое-кого отвели в санчать. Им тоже, надо думать, ночью не хватало жилых сантиметров… Потом из зала на первом этаже вынесли игровые автоматы, притащили трибунку и поставили стулья рядами перед подиумом.
– А ну садись, уроды!
И мы расселись. Я оказался то ли в третьем ряду, то ли в четвертом.
Толстый майор, старший вербовщик, выплыл над подиумом, сидя на тонком блине антиграв-оратории – креслица для ведущих шоу. Вот осёл! Редкий осел. Он выглядел как тюря на кастрюльной крышке. Просто блеск. Включил микрофон, прокашлялся, засипел что-то невообразимо скучное о святой важности присяги… Майора мучила одышка, он все пытался построить длинную фразу, но не мог довести до конца ни одной. Сбивался, мэкал и мнэкал.
Пузан не вызывал ничего, кроме презрения.
Зал сначала хихикал, потом загудел, послышались насмешки. Старший вербовщик побагровел и замолчал. Потом, собравшись с силами, прикрикнул на нас:
– Горлопаны! Я призываю вас к дисциплине!
На протяжении целой минуты не смолкал хохот. Зал пережил легкую коллективную истерику…
Тогда в первом ряду поднялся маленький человечек, то есть совсем невысокий, в генеральской форме. Одышливый майор тяжко спрыгнул на подиум и подтолкнул к нему антиграв-ораторию. Креслице поплыло по воздуху, качаясь и забирая кверху, будто детская игрушка, лишенная дистанционного управления… Коротышка даже не попытался задержать шоуменскую примочку, когда она проплывала мимо него.
– Отставить. Мне этот балаган не нужен.
О, какой у него голос! Ясный, звучный, высокий! Ни у кого из моих знакомых нет такого голоса. Словно песня в прозе…
Генерал повернулся к нам лицом. Он не встал к трибунке, не поднялся на подиум, он просто сделал строевой оборот на сто восемьдесят градусов. И хорошенько прищелкнул каблуком. Наверное, хотел показать: он первым подчиняется дисциплине, хотя и стоит в армейской иерархии намного выше нас.
В петлицах сверкнули золотом крупные значки Чрезвычайного конвента по клерикализму и саботажу: серп, мастерок и фригийская шапка. Я не люблю смотреть на вещи, от которых делается страшно. Поэтому пришлось мне отвернуть голову. Я глядел в сторону. Мне не хотелось держать в поле зрения лицо генерала, его глаза, его петлицы. Он как фантастическое чудовище среди нас, людей. Одно его дыхание, наверное, способно убивать. Отчего он стоит так близко, так нестерпимо близко ко мне? Чем я провинился? Я хотел спокойно и не без удовольствия прожить свою маленькую милую жизнь, ухаживать за бабешками, зарабатывать немножечко деньжат, водиться с приятными безобидными людьми, и даже, – чем черт ни шутит! – попробовал бы писать героические мемуары о биоаварийной службе, когда она еще могла спасти, предотвратить… сейчас она по инерции барахтается, да, но это, в конце концов, стало просто смешно. И, может быть, еще мемуары о веселом студенческом времени… В общем, я не хотел никого трогать, и пусть бы меня никто не трогал, вот и вся радость. Чего ж еще? Жизнь коротка. Так почему мне надо тратить мои драгоценные дни, часы и минуты на времяпровождение бок о бок с чудовищем? Да еще в таком месте, в такой мерзости, с таким хамьем вокруг…
– Солдаты! Я призываю вас к чистоте. Я, премьер-комиссар Максимилиан Домбровски, с вами. И я хочу наполнить ваш труд и ваши лишения смыслом. Послушайте меня.
Тут я его узнал. Видел по инфоскону. Не слушал, конечно, он никогда не говорил ничего забавного, только грузил, грузил и грузил пафосной чушью… Нет, конечно, я не помню ни одного раза, чтобы переключатель инфосконовских программ не пискнул у меня в руке сразу после того, как на экране появлялась эта рожа. Но рожу-то все-таки запомнил.
Большая шишка этот Домбровски.
– Что вы думаете? Я знаю каждую вашу мысль, понимаю вас. Может быть, один из двадцати пришел сюда по доброй воле и с сердцем, полным священного энтузиазма. Впрочем, я льщу вам. Не более одного на пятьдесят человек. Некоторых привела на вербовочный пункт нужда, дошедшая до крайней степени. Кое-кто воспринимает нашу борьбу как повод впрыснуть себе лишнюю порцию адреналина в кровь. Но каждые четыре из пяти сейчас смотрят на меня и ненавидят меня. Мало того, ненавидят армию, которая взяла их под свое крыло, ненавидят правительство, давшее на это санкцию, ненавидят своих командиров, вынужденных быть суровыми наставниками. Ка