— А как с Лито?
— Никак. Мы — австрийский журнал.
— А… с гонорарами? Как вы будете выплачивать гонорары?
— Обыкновенно, согласно договору.
— В валюте?
— В австрийских шиллингах. Конечно, если советский писатель заключит договор через ВААП, то это не наша забота, в чем он их получит. Полагаю, сертификатами Внешпосылторга.
— Да…
— А если напрямую — то в шиллингах. Это удобно для тех, кто, например, надумает посетить Австрию. Или любую страну, где банковская система работает с Национальным Банком Австрии. Шиллинг конвертируется и в западные марки, и во франки, и в доллары, проблем нет.
— Надумает посетить, — усмехнулся Аркадий Натанович.
— Посещают, — сказал я. — В конце концов, можно и вызов устроить, на посещение.
— Вы можете устроить вызов?
— Не я лично. Австрийская компартия. Она — почётный соучредитель «Поиска».
— Соучредитель?
— Почётный. Никаких прав на «Поиск» у неё нет, но в титрах значится. Своего рода рекламный ход. Обоюдовыгодный, — мы еще поговорили о том, о сём, но мысли писателя были далеко. В Вене или даже на тех самых Елисейских полях.
Где-то на периферии затевался скандал. Аркадий Натанович, попрощавшись, ушел. Впрочем, ужин всё равно заканчивался, а кофе-глясе он не любит, так он сказал.
Он ушёл, а скандал разгорался.
— Пустите, пустите, меня ждут! Мне назначено! Я лучший писатель Москвы! — услышал я.
Андрий. Андрий Слива. Ну, конечно. Пришел на хвосте Аркадия Натановича. То ли хитростью, то ли маститый писатель пожалел молодого.
Меня бы пожалел.
Я расплатился (да, чаевые хорошие, это всегда полезно), и пошёл к выходу.
Там швейцар увещевал Сливу:
— Нельзя! В ресторан без штанов нельзя!
Андрий был не то, чтобы совсем без штанов. В шортах. Ну, что-то вроде. Завидев меня, он обрадовался:
— Здравствуй! Скажи, чтобы меня пропустили!
— Куда?
— К тебе!
— Я весь здесь, — и прошел к выходу.
— Ты куда?
Я не ответил.
— Вы… Вы куда? — догнал меня Слива.
Я остановился. Посмотрел. За то время, что мы не виделись, лучше он выглядеть не стал. А хуже — стал.
— А как же я? — спросил он, видя, что я отвечать не собираюсь.
— Не понял, — я и в самом деле не понял.
— Вы обещали принять меня в свой журнал. Я готов!
— Я ничего вам не обещал, — ответил я.
— Ну как же! Вы сказали, что я могу посылать в журнал статьи.
— Но вы ведь ничего нам не прислали, — я и в самом деле попросил, если что-то придет от Сливы — передать мне. За Сливу просила Галина, а её попросил еще кто-то. Видно, умеет искать дорогу.
Толку-то?
— Я писал, но как я мог послать?
— Как все. Почтой. Заказным письмом. Или заказной бандеролью, если объем большой.
— А вдруг вы напечатаете под своим именем, а денег не заплатите? Я даром не работаю. Сначала деньги! Аванс!
— Я дал вам двадцать рублей, — напомнил я.
— Двадцать рублей? Я пишу лучше Толстого, а ведь ему платили миллионы! А вы — двадцать рублей… Да у меня на электричество больше уходит!
— Уходя, гасите свет, — ответил я, и попробовал пройти дальше. Не тут-то было, Слива заступил мне дорогу.
— Послушайте, Андрий! Чего вы хотите?
— Справку, о том, что я работаю в журнале. И зарплату, конечно. Я должен дописать величайший в мире роман!
— Дописывайте!
— А жить на что? Еды мне не нужно, я папоротниками питаюсь, грибами, но пиво и сигареты — это святое. Мне нужно пять рублей в день, не больше. Это будет двести рублей в месяц. Что для вас триста рублей? А литература получит великую книгу!
— Присылайте, что уже написали, — сказал я. Ну, а вдруг? Вдруг и в самом деле он пишет что-то интересное?
— У меня украли рукопись! — трагическим тоном сказал он. — Соседка! Опоила и обокрала!
— А что милиция?
— Какая милиция! Милиция её боится.
— Соседку?
— Она не сама по себе соседка. Она из мафии! Итальянка!
Нет, это не белая горячка. И он вполне вменяем. Просто играет роль, и прескверно играет. Не верю.
— Но вы же, помнится, собирались в котельную устраиваться?
— Какая летом котельная? И там сначала нужно курсы пройти!
— Мы виделись в начале декабря, а сейчас август. И всё не прошли?
— Мне нужна физическая работа! — он подчеркнул слово «физическая». — А оператор котельной всё дежурство сиднем сидит. Это не моё.
— Почему? За дежурство можно написать тысячу слов, или две, раз условия позволяют!
— Мой роман достоин того, чтобы его писали во дворце, а не в котельной! — он накручивал и накручивал себя, приближая истерику.
Прохожие нас сторонились.
Подошёл милиционер. Оглядев нас, он быстро сделал выбор: я в костюме, в галстуке, выбрит и причесан, Слива в трусах, майке, небрит и от него разит пивом.
— Слива! Бузишь? Опять на пятнадцать суток хочешь? — сказал он.
— Я ничего… Я сейчас, — сказал Слива, и побрел прочь.
— Присылайте, — крикнул я ему в спину.
— Нечего ему присылать, товарищ Чижик, — сказал мне милиционер.
— Вы меня знаете?
— Вы Михаил Чижик, тот, что опасного преступника задержал. И в «Москве» часто бываете. Конечно, знаю.
— А… А он? — я кивнул вслед уходящему Андрию.
— Когда-то он подавал… подавал надежды. Давно. Его рассказ даже напечатали в «Советской Милиции». Но последние лет пять он ничего не пишет. Совсем. Его даже проверяли, не сошел ли с ума. Нет, не сошёл. Просто не хочет работать. Совсем. Принципиально. Устроится дворником, через неделю его выгоняют за пьянство и прогулы. И он целый год делает вид, что ищет новую работу, чтобы не пойти по двести девятой.
— А с чего же он живёт?
— Мать ему присылает деньги. Ну, и что сможет выпросить у знакомых. Вот как к вам, пристанет, ему и дают кто рубль, кто три… Иногда и по физии дают тоже. Потому мы его гоняем.
— Печально, — сказал я.
— Печально, — согласился милиционер. — И что делать — непонятно. Дождётся, что выселят его на сто первый километр, там и пропадёт…
Глава 6Тень в тёмном саду
Гроссмейстер сыграл b2 — b3.
Публика вдохнула.
Матч начался!
Этим ходом, который классические дебютные руководства считают неправильным, Ларсен начал партию против Спасского семь лет назад, когда в Матче Века сборная Советского Союза играла против сборной Остального Мира. Оба они, Ларсен и Спасский, возглавляли свои команды. Белые демонстративно отказались от борьбы за центр, и пытались наносить фланговые удары. Обычно до добра это не доводит, и тогда не довело: Спасский играл как завещал великий Стейниц, как учит советская шахматная школа: вперёд идёт королевская пешка, её поддерживают легкие фигуры, затем рокировка, а там играть по позиции. Главное — гармоничное развитие!
И к десятому ходу позиция Ларсена стала безнадежной — тогда, в семидесятом году. С этой партией знакомы все серьёзные шахматисты, я сам разбирал её для Школы «Ч» — и публиковал анализ.
Ларсен это, конечно, знает. И я знаю, что он знает. И он знает, что я знаю, что он знает.
Значит, приготовил новинку.
Но не поднять перчатку я не мог, и, вслед за Борисом Васильевичем, тоже двинул вперед королевскую пешку на поле е пять.
Публика выдохнула.
Первые пять ходов партия повторяла ту, семидесятого года. На шестом Ларсен решил не менять коней, а усилить давление на мой королевский фланг, переведя коня на эф пять.
Умно!
Но не страшно.
Потерянные темпы не вернёшь. И моему королю угрозы не страшны. Отобьюсь. Можно и о контратаке подумать, но…
Но добирались мы до Стокгольма долго. Казалось бы, что там добираться, «ТУ-154» нужно полтора часа от взлета до посадки.
Но в Стокгольм пришел туман. Аэропорт Арланда никого не принимал. И нас не принимал. Мы ждали, ждали и ждали. Тринадцать часов ждали. Не то, чтобы я сильно уж нервничал, и я не суеверен, но ждать погоды и у моря не очень-то приятно, а уж в аэропорту…
И когда мы оказались на шведской земле, всё пришлось делать бегом-бегом-бегом.
А служение муз не терпит суеты. И сейчас у меня в голове тоже туман. Не такой густой, как в Стокгольме, но я решил не рисковать. Буду играть от обороны.
А Ларсен наседал и наседал, бросая войска в атаку. То одна угроза, то другая. Игра острая, как кавказский суп. Публика рада — болеют явно за Ларсена.
Наши сомневались, стоит ли играть в Стокгольме. Ларсен датчанин, то есть скандинав, а Швеция — скандинавская страна. Рядышком всё. Из Копенгагена в Стокгольм самолеты не нужны. Ларсен преспокойно доехал, устроился, выспался, а теперь атакует.
А я обороняюсь.
Ну да, Скандинавия. А Бельгия, тоже претендовавшая на проведение полуфинала — и вовсе НАТО. Третья страна, Венесуэла, слишком уж далеко, да и призовые в Венесуэле поменьше. Вот потому наши и согласились на Стокгольм.
Мне же особой разницы нет. Болеют за Ларсена? Ну и пусть. На моей игре это никак не скажется. Не должно. И не будет.
Ларсен отправил на штурм остатки своей армии. Штурм с виду грозный, но меня не пугает. Моя армия хоть и поредела, но стоит незыблемо.
Зрители трепещут: идет обмен ударами, и будет ли среди них нокаутирующий — они не видят.
А мы видим. Я и Ларсен. Ничья неизбежна, но отчего бы и не поиграть?
И вот мы доигрались до эндшпиля, король и пешка против короля и пешки. Гонки во ферзи, как и полагается в приличном боевике. Кто раньше?
Оба позже. И, после размена новоявленных ферзей на сцене остались голые короли. Ничья ввиду отсутствия материала.
Зрители расходились довольные. Такая игра! Столько атак! Столько комбинаций! Это вам не мир на пятнадцатом ходу при полной доске фигур. За свои деньги люди получили массу впечатлений.
А нам только этого и нужно. Нет, мы не сговаривались: на гроссмейстерском уровне понимание не нуждается в словах.
Что ж, Ларсен теперь уже точно не повторит результат матча с Фишером, матча, который он проиграл ноль — шесть. Половинка очка у него уже есть.