Я встал, подошел к окну и посмотрел. Красиво. А выпадет снег — ещё красивее станет. Он уже падал, снежок, но растаял. Рано, погодите малость.
Одному в квартире неуютно. Я было затеялся купить мебель, но передумал. Есть, есть хорошая, дореволюционная, но зачем жить старым? Хочу жить новым! Но советской мебели, прямо скажу, нет. То, что производят сегодня, даже лучшие фабрики, это вроде одежды для покойника. Проводить в последний путь.
А в Копенгагене зашёл в мебельный салон, посмотрел — и понравилось. В Стокгольме тоже зашёл в мебельный салон — и тоже понравилось. Современная, сегодняшняя. Простая и удобная. Функциональная. Зачем мне девятнадцатый век, когда вокруг последняя четверть двадцатого? Эстетство, жеманство, манерничание.
Но подумал-подумал, и решил годить. Вдруг да ещё что-нибудь придёт в голову. И потому в квартире пусто до гулкости. Холодильник «ЗИЛ», кухонный столик, радиола «Симфония», несколько табуреток, надувной матрас — хороший, финский. И славянский шкаф, без этого никак. Одна тысяча восемьсот девяносто девятый год, фабрика Славянова, честь по чести. Хозяин уехал, шкаф остался. Ну, не удержался я, вспомнил кино. Пусть.
Из холодильника достал бутылочку боржома, налил в простецкую кружку. Я и сам простец. Прошел в комнату с радиолой, включил. Погулял по средним волнам и да, услышал «Гамбит» на волне Бухареста. А бывает, пока из конца в конец пройдусь по диапазону, и два раза «Гамбит» встречу. Рекорд — три.
Поедет маменька, поедет. Интересный опыт, это раз. Поддержать Мишеньку, это два. Ну, и деньги, тоже не пустяк. Отчисления с продаж, то бишь роялти. За последние гастроли, полтора месяца, она заработала шестьсот долларов. И это считается исключительной удачей. Плюс экономила на суточных, чтобы купить всякого разного. Тут же ожидаются суммы на порядок больше — это минимум. Думаю, на два порядка. И открывающиеся возможности.
Сам я исполнил партию Улугбека. На двух языках. Сначала на арабском, и то же самое — на английском. На арабском текст писал шейх Дахир Саид Джилани. На английском — Тим Райс. Исполнил — потому что запись идёт в студии. Современные технологии: отдельно вокал, отдельно хор, отдельно оркестр, отдельно гитары и барабаны. Потом гении звукозаписи всё сведут вместе и выпустят грампластинку. Вернее, две грампластинки, расчетное время звучания один час двенадцать минут. Как получится на самом деле, узнаем, когда суп сварится.
Я для альбома фотографировался в гриме. Сходство с Каддафи есть, но не навязчивое. Это мы с Муаммаром обсудили, и он дал добро. И даже прислал свой костюм. Славы много не бывает.
Рядом с матрасом стояла настольная лампа. То есть по факту напольная. Напаркетная. Лампочка пятнадцать ватт, то, что надо. Включил, читаю, слушаю вполуха melodiile preferate из Бухареста.
Краем глаза вижу призраков. Нет, я понимаю, что это комбинация обмана оптического с обманом ментальным, но ощущение, будто по квартире бесшумно ходят не то люди, не то тени, полное. Я их всегда вижу, когда меньше, когда больше. На периферии зрения. Немного утомляет, но что делать? Позвать батюшку освятить квартиру?
Сегодня за ужином я выпил пару бокалов вина, грузинская кухня без вина как шахматы без рокировки, а после спиртного призраки особенно настойчивы. Перетерплю, но всё же, всё же… Потому я и не спешу с обстановкой. Приживусь ли? Приживутся ли девочки, особенно Ми и Фа?
Я узнавал у сведущих людей. В этой, вот конкретно в этой квартире в тридцатые годы были арестованы четыре семьи. Одна за другой. Приговоры стандартные, главе — десять лет без права переписки, остальным кому сколько. Детишек в детдом. Бывало так, что весь двенадцатый подъезд опечатывали. Но это в стародавние времена. Сейчас иначе. Прежний жилец поставил на Подгорного, был готов поднять дивизию по тревоге. Но не случилось. Однако он жив, здоров, и по-прежнему командует дивизией. Только не второй гвардейской мотострелковой, а двадцать второй. На Камчатке, на страже завоеваний. Там и танки есть! То-то Василий Иванович удивился бы! И да, семья его тоже в полном порядке. В Петропавловске-Камчатском. Прекрасное место. Вулканы, Авачинская бухта, сивучи, медведи. Главное же — люди. Сильные, суровые, пламенные патриоты. Жить среди них — большая честь.
Чем хороша профессия врача? Всем хороша профессия врача. Захочу — и поеду туда, в Петропавловск-Камчатский. Работа будет, работы много. И мне, и Лисе, и Пантере. Для Ми и Фа найдут местечко в яслях, а потом и в детском саду. А квартира, что квартира. Обменяем на эту. Если разрешат, конечно.
Несколько минут я обдумывал эту мысль — о работе на Камчатке — всерьёз. Ну, почти всерьез. Романтика! А на соревнования можно и самолётом летать. А можно и не летать. Стану Камчатским Затворником, и буду играть раз в три года, защищать титул чемпиона. Если, конечно, завоюю таковой.
Одна беда: когда ни включу радио (в три по Москве, если точно), слышу «В Петропавловске-Камчатском полночь». Полночь, да полночь. Это перебор. Кисловодск получше будет. Дом с видом на Эльбрус. И спокойный приём людей, приехавших полечиться нарзаном. Вам, дорогой товарищ, по полстакана доломитного тёплого за полчаса до еды три раза в день. Не больше! А вам, душенька, сульфатного, тоже тёплого, но по четверть стакана. Замечательно очищает печень, освежает кожу и улучшает настроение. Нет-нет-нет, всё бесплатно, и нарзан, и консультация. Вы уже были в Храме Воздуха? Непременно сходите, непременно! Одно из лучших мест в мире, можете мне верить, я мир посмотрел!
Чем не жизнь?
Я так и задремал под музыку. Камчатка, гора с курящимся дымком над вершиной, на снежном склоне сажей выведено «Везувий», я с девочками на моторном карбасе плыву по спокойному морю, охочусь за китами с пикой наперевес, а Ми и Фа поют «Папа, папа, поймай краба!»
Это не Ми и Фа, это телефон звонит. Аппарат на кухне, а это двадцать восемь шагов — я шёл и считал спросонок. Вообще-то телефонных розеток в квартире много, но аппарат я поставил один. И одного довольно.
На часах половина второго ночи. Час двадцать четыре, если совсем уже точно. Кому вздумалось звонить в это время?
Поднял трубку и молчу. Пусть представляется первым.
— Михаил?
Ага, это Стельбов. По голосу узнал. Голос спокойный, значит, плохих новостей не будет. Уже хорошо.
— У аппарата, Андрей Николаевич.
— К тебе сейчас старый знакомый приедет. Поговорить о том, о сём. Ты уж выслушай его.
— Не понял, но выслушаю.
— Вот и ладненько, — и он повесил трубку.
С Андреем Николаевичем у нас отношения непростые. В переделке побывали. Он отец Ольги и дедушка Ми. Или Фа. Сам он не уверен. И большой человек, кандидат в члены Политбюро. Это что-то вроде херувима. Члены Политбюро — серафимы. А на самом-самом верху, понятно, Генеральный Секретарь. Хотя теперь двоевластие. Председатель Президиума Верховного Совета, по мнению западных аналитиков, сегодня должность не менее весомая, чем Генеральный Секретарь. Но это сегодня. А завтра?
Кто приедет? Когда?
Я оделся. Рубашка, галстук, костюм. А что мебели маловато, так переживут.
По телефону Стельбов ничего не сказал. Опасается прослушивания? Или просто не хочет тратить на меня своё драгоценное время? Других забот полно?
Звонок у меня так себе. Никаких мелодий, просто приглушенный «дрррррррррр». И я пошёл отпирать дверь.
— Проходите, проходите, Евгений Михайлович.
Генерал Тритьяков прошёл, но недалеко.
— Вижу, не обставились ещё, Михаил?
— Дело непростое, спешки не любит.
— Ну да, ну да. Михаил, не хотите прокатиться по ночной Москве?
— Всю жизнь мечтал, Евгений Михайлович, всю жизнь. С вещами?
— Помилуйте, иногда прогулка — всего лишь прогулка.
В лифте мы молчали. Вахтер на нас не смотрел, раскрыл какой-то журнал, и погрузился в нарочитое чтение.
У подъезда стояла серая «Волга», без водителя. Тритьяков сел за руль.
Мы поехали. Немного, километра полтора, по набережной. Потом генерал остановил машину.
— Моя квартира прослушивается?
— А ты как думаешь, Михаил?
— Я думаю, что устройства для прослушивания устанавливали ещё при строительстве, в каждую телефонную розетку, недаром они в каждой комнате. Ну, а потом, при ремонте, их заменили на что-то поновее.
— Не заменили. И прежние работают отлично. Но нет, вас, Михаил, не слушают. Тут дело не в технике, а в людях, где столько слухачей взять — всех прослушивать?
— Однако мы здесь, а не в доме.
— Просто люблю смотреть на ночную Москва-реку, — он чуть опустил стекло, и прохладный воздух заструился в кабину.
Я решил помолчать. Лучшая тактика.
Через минуту, надышавшись, Тритьяков поднял стекло.
— Сегодня Леонид Ильич посетит с дружеским визитом Ливию и встретится с Муаммаром Каддафи, — сказал он.
Я опять промолчал.
— Вас, Михаил, включили в делегацию.
Я продолжал молчать.
— Вылет из Шереметьева намечен на одиннадцать ноль-ноль. За вами заедут в десять. Надеюсь, у вас тревожный чемоданчик наготове? Визит на два дня, сегодня туда, завтра оттуда. Костюм-другой, рубахи, ну, вы сами знаете, что вам подойдет.
— Мне нужно поменять замки на двери, Евгений Михайлович?
— Нет, это пустая трата денег. Вы включены как представитель молодежи. Комсомола.
Он тронул «Волгу» с места. «ЗИМ» трогается плавнее. Или Тритьяков нервничает.
— Вы не думаете завести машину для Москвы? — спросил вдруг генерал.
— Есть такая мысль, — признался я.
— «Вольво»? Слышал, вы приценивались. Можем помочь с доставкой. Без проблем.
Да, о порядках на таможне мне рассказывали. Всё решаемо, но хлопотно.
— Я в сомнениях. «Вольво» — машина хорошая, но сколько их в Москве?
— У шведов в посольстве есть.
— Я вовсе не хочу, чтобы меня принимали за шведа.
— Но машина-то хороша, все будут любоваться.
— Вот именно. Я, конечно, не без тщеславия, но хочу, чтобы смотрели на меня, а не на мой автомобиль.