Он сделал паузу, чтобы дать им возможность оценить услышанное.
— Вы уверены, что этот редактор говорит правду?
Вопрос задал крепыш лет пятидесяти с лицом цвета розовой пеленки для новорожденного. Старк знал, что это старший помощник сенатора штата.
— Убежден в этом, — сказал он.
Сидящий рядом мужчина с накрахмаленными манжетами повернул к нему бесстрастное тонкогубое лицо.
— Ваши предложения?
Старк сглотнул слюну. Наступало самое трудное.
— Прежде всего, не нужно его арестовывать. С ним наверняка попробуют связаться — каким образом, мы пока не знаем — либо сами беглецы, либо те, кого привлечет обещанное вознаграждение. Следовательно, нужно следить за всеми его перемещениями, а главное — за теми, кто попытается вступить с ним в контакт. Среди них могут оказаться люди, которым известно, где прячутся Крэнсон и Бэнсфилд.
Помощник сенатора встал:
— Поместив объявление такого рода, этот человек бросил вызов правосудию и стал сообщником двух убийц. Он принадлежит к политическому движению, которое открыто насмехается как над законами, так и над стражами порядка. Будет трудно объяснить правительству штата, почему, имея адрес этого человека, вы не арестовали его.
— Наша цель, — сказал Старк, — обнаружить двух беглецов. Я не оспариваю, что этот человек бросает вызов правосудию, но от него тянется та единственная ниточка, которая может вывести нас к тем, кого мы ищем.
Районный прокурор, уставившись на зеленые занавески, забарабанил пальцами по полированному столу.
— Этот человек все равно будет арестован, — сказал он, — но из тактических соображений не надо его сейчас трогать. Я согласен, что он может вывести нас на бандитов.
Лысый череп начальника полиции штата, сидящего под звездно-полосатым флагом, сверкал, как хрустальный бокал.
— Я поддерживаю мнение прокурора, этой возможностью нельзя пренебрегать. Но здесь потребуются большая сноровка и умелое взаимодействие всего личного состава. Вы сумеете успешно завершить дело, лейтенант Старк?
Маленький офицер, вздрогнув, засунул руки в карманы. Он вдруг почувствовал смертельную усталость.
— Я сделаю все возможное, сэр.
Наступило тяжелое молчание, и все взгляды скрестились на нем. Он встал, ощущая нарастающее бешенство: через пять минут все эти хлыщи вернутся к своим делам, будут смотреть телевизор, потягивая коктейль, а вечером отправятся в ночной клуб. А вот ему и его ребятам не скоро придется поспать. '
— Если вы согласны с моим предложением, то я расставлю своих людей вокруг дома 122 на Стэмп-авеню.
Они встали разом, и районный прокурор положил руку на плечо лейтенанту.
— Действуйте, Старк, — сказал он, — мы вам вполне доверяем.
Он машинально улыбнулся и, коротко кивнув, вышел. Если он упустит беглецов — что ж, ему было хорошо известно, что все они дружно свалят вину на него и засунут его до конца дней прозябать в какой-нибудь дыре с населением в полтысячи человек, и он будет ловить мальчишек, ворующих леденцы у единственного в округе лавочника.
В последующие четверть часа приказы, исходящие из центрального комиссариата, были переданы всем радиофицированным полицейским машинам. Через полчаса весь квартал, где располагался дом 122, был блокирован и оцеплен.
Трое полицейских проникли в здание под видом электриков. Один обосновался в свободной квартире на восьмом этаже: через замочную скважину он мог видеть дверь лифта. Женская по преимуществу обслуга была заменена женщинами-полицейскими. Дюжина полисменов в штатском оккупировала три кафетерия, расположенных на улице: весело болтая за кружкой пива, они не спускали глаз с входной двери.
Пятнадцать человек расположились на крыше, хотя этим путем бежать было совершенно невозможно. На углу поставили грузовик, из-за которого Старк и трое его помощников следили за всеми передвижениями и переговаривались по рации с участниками операции. На соседних улицах ожидали четыре машины — каждая с бригадой в полном комплекте.
Райнер и Свен Крэнсон все еще сидели в своей квартире. Они были полностью окружены.
Ни один из полицейских, включая самого Старка, не подозревал, что за дверью квартиры в доме 122 находились те двое людей, которых они безуспешно искали уже целую неделю.
Такого носа, как у Корбетта, нельзя было встретить ни в одном штате. Он начинался пологим спуском, делал небольшой поворот влево, а затем уходил в крутой правый вираж, нависая над верхней губой сизой болтающейся грушей. Форма и цвет объяснялись двойным воздействием сухого «Бурбона» и немалого количества хуков, свингов и апперкотов, полученных в течение четырех лет в спортивном зале Санта-Фе, где Корбетт тренировался, готовясь к местным соревнованиям средневесов. Он забросил бокс для того, чтобы стать спортивным журналистом, долгое время был в команде Рокки Марчиано и, наконец, стал главным редактором местной газеты.
Когда вошел Боральский, он продолжал читать верстку, не взглянув на репортера и только протянув руку за листком бумаги. Он поручил Боральскому дело Крэнсона с самого начала и каждый день публиковал статьи на три колонки.
Обычно Боральский ограничивался одним листком, но теперь их было четыре, и Корбетт соизволил поднять голову.
— Что ты мне суешь? Забыл где работаешь? Мы пишем для работяг, им писанина ни к чему.
Боральский и бровью не повел. Он знал, что это будет нелегко протолкнуть; придется хорошо попотеть, чтобы выбить целых две страницы.
— Послушайте, патрон, это ведь необычное дело. Уж я-то знаю, зря что ли на нем пахал. Оно того стоит, поверьте.
Корбетт воздел руки к небу, и кончик его носа задвигался.
— Может, ты мне еще напишешь социологическое исследование с элементами психоанализа? Я тебе сто раз говорил: начнешь мне стилистические кренделя выписывать, сей же миг вылетишь.
Боральский присел на ручку кресла с выпирающими пружинами и щелчком сбил шляпу на затылок.
— Прочтите хоть, сможете тогда сказать, что читали то, что выбросили в корзину.
Корбетт, приподнявшись в кресле, сделал ложное движение корпусом вправо — старый трюк, приносивший ему так много удач в боях. Он никак не мог от него избавиться.
— Ах ты паршивый поляк, — завопил он, — у меня всего три часа, чтобы отправить верстку в типографию! Чтоб я терял время, читая твои свинячьи рассуждения на восьми страницах — и это о деле, для которого и одной за глаза.
Боральский встал, собрал листки и запихал их в карман своей ковбойки.
— О’кей, — сказал он, — нечего так сволочиться. Тисните еще раз фотографию укокошенной девчонки, напустите слез на десять строк, добавьте, что полиция по-прежнему ищет бандитов, — и завтра у вас будет пятьсот новых подписчиков.
Корбетт откинулся в кресле, так что лысина его уткнулась в черную грудь Джо Луиса, чья фотография была пришпилена на стене позади него.
— Даю тебе пять минут. Рассказывай, что ты смог выдоить из этой истории. А там поглядим.
Боральский, рухнув в продавленное кресло, положил ноги на редакторский стол и облизнул губы.
— Хоть я на сто процентов не уверен, — начал он, — и хоть отцовское горе вызывает у меня глубочайшее сочувствие, а все же вряд ли сегодня найдется жюри присяжных, которое послало бы Крэнсона на электрический стул, если, конечно, его схватят.
Корбетт навострил уши.
— Ты что, подсмотрел его гороскоп?
Боральский покачал головой:
— Да нет. Я просто навел справки у знающих людей. Его осудили поспешно и сделали не все, что полагается. Само преступление доказывает, что у него не все дома и мозги величиной с ядрышко ореха. «Нью-Йорк Таймс» опубликовала интервью с одним из надзирателей Доуфен-мора: Крэнсон так и не понял, что с ним делают, оживлялся только тогда, когда приносили пожрать, а на стул сел так, как я сяду в кресло кинотеатра. Ясно, что ему место в психушке, а не на электрическом стуле. И вот за этим парнем гоняется полиция всего штата, имея разрешение стрелять, как только его брюхо окажется на мушке. И еще одно…
— Что?
Боральский набрал в грудь воздуха:
— Он родом из Швеции. Если бы он был американцем, его судили бы иначе.
Глаза Корбетта блеснули.
— Это в тебе польская кровь взыграла, а?
Боральский знал, что именно сейчас надо выложить все козыри.
— Сегодня я встретил у Бонго одного из присяжных. После третьей рюмки он мне вывернул свое нутро. Он уверен, что приговор будет отменен.
Боральский, нашарив бычок в кармане потрепанной куртки, закурил.
— …Вот на это и нужно делать ставку. Надо опередить всех, объявив, что в этом деле три жертвы: Долли, ее хахаль и Свен Крэнсон. Даю голову на отсечение, что через два дня об этом завопят все газеты.
Корбетт, заворчав, провел легкий хук левой и блокировал воображаемый ответ справа. Глаза его были сощурены.
— Ну ладно, — сказал он, — тогда надо признать, что совершенно иначе выглядит роль Бэнсфилда. Если Крэнсон — полоумный бедняга, которого едва не зажарили по ошибке, то Бэнсфилд становится героем. Что-то вроде Робин Гуда.
Боральский энергично кивнул:
— Не надо забывать, что он уложил охранника во время бегства из тюрьмы и прикончил одного из добровольцев в лесу. Но что-то такое в этом есть, и в эту точку надо бить: таинственный мститель, который вырывает обиженного богом из когтей суда неправедного. Я уже вижу заголовок на целую страницу: «Бэнсфилд — это Зорро в деле Крэнсона?»
Корбетт фыркнул. Лысина его побагровела — верный знак того, что у него возник интерес.
— Не так резко, сынок. Что ты узнал об этом парне?
— Ничего, — сказал Боральский. — В Соединенных Штатах 17 842 Бэнсфилда, числящихся в полицейских картотеках, — один другого лучше. Документы, которые он представил, чтобы получить должность надзирателя, оказались фальшивыми. В тюрьме методом исключения удалось обнаружить три очень плохих отпечатка пальца; их проверили, и выяснилось, что он никогда не имел дела с полицией. Для нас это замечательно — мы можем рассказывать о нем все, что угодно. Можем сделать из него идеалиста или супермена — словом, все, что хотим. А в конце я напущу тумана и пообещаю, что в следующих номерах дам исчерпывающие разъяснения.