А вдруг, например, он туда свалится и начнет вопить. Остров тогда был не так застроен, как сейчас, но по Восточной дороге у нас уже трое соседей было — Кэроны, Ленгджиллы и Джолендеры. Может, до них и не долетят крики из ежевичной чащи у нас за сараем. А вдруг долетят? Особенно если ветер будет в их сторону дуть. Мало того: по Восточной дороге между Мысом и поселком всегда кто-нибудь ехал или шел. Грузовики и легковушки мимо нашего дома так и сновали — поменьше, чем теперь, но и тех хватало, чтобы тревожить женщину, которая думала о том, о чем думала я.
И я совсем уже решила, что с колодцем у меня ничего не выйдет — слишком уж рискованно, как вдруг ответ нашелся. И опять получила я его от Веры, хотя, думается, она-то ничего про это не знала.
Затмение ее просто с ума сводило, понимаете? Она почти всю эту зиму на острове провела и к весне ближе на кухонной доске чуть не каждую неделю новые вырезки прикалывала. А когда пришла весна, как всегда с ветрами и похолоданиями, она совсем уж сюда зачастила, и чуть не каждый второй день на доске новая вырезка вывешивалась. Заметки из местных газет и из дальних, вроде «Глоуб» или «Нью-Йорк таймс», а еще из журналов, больше научных, вроде «Сайнтифик америкен».
Она так его к сердцу принимала, потому что уверена была, что уж ради затмения Дональд и Хельга на остров приедут — все время мне это твердила, но оно ее и само по себе очень интересовало. К середине мая, когда наконец потеплело, она вроде бы совсем переехала на остров — про Балтимор даже не упоминала, а говорила только про это чертово затмение. Уже обзавелась четырьмя фотоаппаратами — и не какими-нибудь там дешевыми щелкалками, — и хранились они в шкафу в прихожей, три прямо с треножниками. Особых солнечных очков у нее было не то восемь, не то девять пар, потом открытые такие коробки (она их называла «видеоскопы для затмений»), отражатели с особо подцвеченными зеркалами и уж не знаю, что еще.
Потом как-то в конце мая прихожу на кухню и вижу, что на доске статья из нашей собственной газетки «Уикли тайд» с заголовком: «У ПОРТА» СТАНЕТ «ЦЕНТРОМ ЗАТМЕНИЯ» ДЛЯ СВОИХ ЛЕТНИХ ГОСТЕЙ». На фото Джимми Ганьон и Харли Фокс что-то сколачивали на крыше отеля, которая тогда была такой же плоской и широкой, как теперь. И знаете что? Во мне опять словно что-то повернулось, как тогда, когда я первую вырезку увидела на этой самой доске.
В статье говорилось, что владельцы «У порта» намерены превратить крышу в подобие обсерватории под открытым небом на день затмения… Только, по-моему, было это обычной рекламой, только под новым ярлыком. Дальше говорилось, что крыша «полностью обновляется» для затмения (но чтоб Джимми Ганьон и Харли Фокс хоть что-то обновили? Смех один) и будут распроданы сто пятьдесят специальных «билетов на затмение». Право первого выбора будет предоставлено летним гостям, а остальные смогут приобрести круглогодичные жители острова. Цена и правда была умеренная — два доллара за один билет, — но, конечно, они собирались там бар устроить с подачей горячих и холодных блюд, а вот тут-то отели и нагревают посетителей. Особенно в баре.
Я еще не дочла статьи, когда вошла Вера. Я ничего не услышала и прямо подскочила на два фута, как она сказала:
— Ну, Долорес, что выберешь? Крышу «У порта» или «Принцессу островов»?
— А при чем тут «Принцесса островов»? — спрашиваю.
— Я ее арендовала на день затмения, — отвечает она.
— Быть не может! — говорю, а сама уже понимаю, что еще как может. Ни попусту болтать, ни попусту хвастать Вера не любила. И все-таки у меня просто дух захватило — нанять целый паром!
— Да, арендовала, — говорит. — Обойдется мне это очень недешево, Долорес. Особенно плата за подменный паром, который в этот день будет ходить по расписанию вместо «Принцессы», но все уже обговорено и подписано. А если ты выберешь мою экскурсию, то напитки будут бесплатные. — Посмотрела на меня из-под век и добавила: — Уж это должно понравиться твоему мужу.
— Господи! — говорю. — Да на что тебе сдался этот паром, Вера. — Всякий раз, когда я называла ее по имени, язык у меня все еще спотыкался, но к тому времени она уже ясно показала, что не шутила и не позволит мне вернуться к «миссис Донован», хоть мне-то иногда только этого и хотелось. — Конечно, я знаю, как вас затмение интересует и вообще, но ведь можно было нанять экскурсионный катер, почти такой же большой, а обошелся бы он, наверное, вполовину меньше.
Она чуть пожала плечами и откинула назад длинные черные волосы — с этим своим выражением Целуй-Меня-В-Задницу.
— Я его арендовала, потому что люблю эту старую шлюху-посудину, — говорит она. — Остров Литл-Толл — мое самое любимое место на земле, Долорес. Ты это знаешь?
Уж это я знала, ну и кивнула.
— Конечно, знаешь. А привозила меня почти всегда «Принцесса» — смешная, поперек себя шире, старушка «Принцесса» переваливалась на ходу, как утка на земле. Мне сказали, что на ней с полными удобствами и безопасностью разместятся четыреста человек, на пятьдесят больше, чем выдержит крыша отеля, и я приглашу всех, кто захочет поехать со мной и детьми. — Тут она ухмыльнулась, и вот эта ухмылка была нормальная, как у девочки, которая просто радуется жизни. — И знаешь, что еще, Долорес? — спрашивает она у меня.
— Нет, — отвечаю.
— Тебе не придется ни перед кем кланяться и расшаркиваться, если ты… — Тут она замолчала и посмотрела на меня странным таким взглядом. — Долорес, что с тобой? Тебе плохо?
А я как онемела. Такая страшная, такая замечательная картина у меня перед глазами встала. Большая плоская крыша отеля «У порта» битком набита людьми, и все вытягивают шеи и смотрят вверх, а «Принцесса», вижу, стоит посреди пролива между материком и островом, и на ее палубах тоже полно людей, и все вверх смотрят, а над всем этим висит большой черный круг, опоясанный огнем, — висит в небе среди миллионов дневных звезд. Жуткая была картина, от нее и покойника дрожь пробрала бы, но язык у меня не из-за нее отнялся. А от мысли об остальном острове.
— Долорес? — говорит она и кладет руку мне на плечо. — У тебя судороги? Тебе дурно? Пойди-ка сядь у стола, я тебе налью воды.
Судорог у меня не было, но вот дурно вдруг немножко стало, а потому я ее послушалась и села у стола… только ноги у меня стали как резиновые, так что на стул я прямо упала. Смотрю, как она наливает воду в стакан, а сама вспоминаю, как она в ноябре сказала, что даже такая тупица в математике, как она, все-таки умеет складывать и вычитать. Ну и даже такая, как я, могла прибавить к тремстам пятидесяти на крыше еще четыреста на «Принцессе» и получить семьсот пятьдесят. Конечно, в середине июля на острове народу больше наберется, но не намного. А остальные, уж конечно, будут либо в море ловушки объезжать, либо наблюдать затмение с пляжа и с пристаней.
Вера принесла мне воды, и я сразу выпила весь стакан. Она села напротив меня, и взгляд у нее был встревоженный.
— Тебе нехорошо, Долорес? — спрашивает. — Может быть, хочешь прилечь?
— Нет, — говорю. — Просто на секунду мне что-то дурно стало.
И не соврала. Вдруг понять, в какой день ты убьешь мужа! Тут кому хочешь дурно станет. Через три часа, когда со стиркой было покончено, покупки сделаны и на полки убраны, ковер пропылесосен, а в холодильник поставлена кастрюлечка с ее одиноким ужином (может, она и делила постель с красавчиком когда-никогда, но я ни разу не видела, чтоб она с ним за стол села), я собралась уходить. Вера сидела у кухонного стола и решала кроссворд в газете.
— Так подумай о том, чтобы поехать с нами на «Принцессе» двадцатого июля, Долорес, — сказала она. — В проливе будет куда приятнее, чем на этой раскаленной крыше, можешь мне поверить.
— Спасибо, Вера, — говорю, — но если это будет мой выходной день, я навряд куда пойду. Наверное, дома останусь.
— Ты не обидишься, если я скажу, что трудно выдумать что-то скучнее.
Да когда ты опасалась меня обидеть или кого другого, стерва заносчивая? — думаю, только, конечно, вслух не сказала. Ну а к тому же она вроде бы правда встревожилась, когда подумала, что мне плохо, хотя, может, она просто испугалась, что я хлопнусь носом об пол и перемажу кровью пол на ее кухне — я его как раз накануне натерла.
— Нет, — говорю. — Я же такая, Вера, скучная, как пыльная тряпка.
Тут она опять посмотрела на меня как-то странно.
— Неужели? — говорит. — Иногда и мне так кажется, а иногда… ну, не знаю.
Я попрощалась и пошла домой, а по дороге все свой план обдумывала, нет ли каких накладок. Но никаких не нашла, кроме разных «может», так ведь в жизни одни «может» и есть, верно? От неудачи не убережешься, да только если б люди много про это думали, так все бы на месте и стояло. А еще я подумала, что не заладься что-нибудь, так я всегда могу бросить. Почти до самой последней минуты могу.
Прошел май, наступил и прошел День Памяти, начались школьные каникулы. Я приготовилась образумить Селену, начни она приставать, чтоб я разрешила ей в отеле работать, но мы еще ни разу об этом не заговорили, как просто чудо произошло. Преподобный Хафф, тогдашний методистский священник, пришел поговорить со мной и с Джо. Он сказал, что в летнем лагере методистской церкви в Уинтропе есть две вакансии для девочек-пловчих — помощницами инструктора по плаванью. Ну а Селена и Таня Кэрон обе плавали как рыбы, и Хаффи про это знал, и, короче говоря, через неделю после начала каникул мы с Мелиссой Кэрон проводили наших дочек на паром — они нам с борта машут, мы им с пристани машем, и все четверо ревем, как дуры. Селена одела в дорогу красивый розовый костюм, и я в первый раз ясно увидела, какой она станет женщиной. У меня просто сердце разрывалось… Вот и сейчас тоже… Ни у кого у вас бумажной салфеточки не найдется?
Спасибо, Нэнси. Большое спасибо. Так о чем бишь я?
А, да.
С Селеной все устроилось, оставались мальчики. Я заставила Джо позвонить его сестре в Нью-Глостер, не возьмут ли они мальчиков погостить у них со второй недели июля по первую неделю августа, потому как раза два мы приглашали летом на месяц их двух безобразников, когда они только в школу пошли. Я думала, Джо упрется и Малыша Пита не отпустит, но он и не подумал: решил, наверное, что пожить в тишине и покое тоже неплохо будет.