В окне браузера стоял запрос: Конспиративное войско польское. Ага, KWP. В голове всплыли клочья поверхностных знаний по истории. Сражающиеся с коммунистами после войны «проклятые солдаты»[90], партизанские лесные братья, приведение в исполнение приговоров, вынесенных подпольем, антисемитские выходки. Шиллер?
— Туфта или нет, оставляю тебя с этой задачкой и в самом деле иду спать. Отзовусь, как только облачусь во что-либо эротическое. Целую.
Чмокнула его по-дружески в щеку и вышла. Он помахал ей, не отрывая глаз от компьютера.
Спустя несколько часов, когда он, стоя на кухне у приоткрытого окна, курил свою первую сигарету, когда сигаретный дым разъедал, а песок резал глаза, он уже многое знал о Конспиративном войске польском. Так много, что следовало бы добавить к делу еще одну следственную версию — версию зловещую, которая в большей, чем все остальные, степени допускала, что убийства — это кровавая расправа евреев, и она, увы, не должна закончиться на двух трупах, даже наоборот.
С рассветом в черноте двора обозначились первые невыразительные очертания — погруженные во мрак сероватые пятна. Шацкому вспомнилась ночь пару дней назад, когда он, стоя именно здесь, курил и на его толстовке появились кроваво-красные ноготочки Клары. Думал он и о прошедшей ночи, о том, как утром она велела ему отвернуться, когда одевалась. Слезящиеся от усталости и дыма глаза наполнились еще и грустной влагой. Прокурор Теодор Шацкий в очередной раз что-то запорол, в очередной раз остался один, рядом — никого и ничего. А может, так оно и лучше?
Глава шестая
понедельник, 20 апреля 2009 года
Православные встречают Великий понедельник, католики все свое уже отпраздновали, не считая крайне правых, которые отмечают круглую 120 годовщину со дня рождения Адольфа Гитлера. Правоверные и Люди Писания[91] тоже не бездельничают: мусульмане встречают 1442 годовщину со дня рождения Магомета, а евреи слушают антисемитское выступление президента Ирана на конференции ООН на тему борьбы с расизмом. В Польше 48 процентов поляков считает, что в сейме нет партии, которая представляла бы их интересы, а 31 процент — что ни одна партия не представляет их политических взглядов. Индия выводит на орбиту шпионский спутник израильского производства, Россия предупреждает НАТО, что военные маневры в Грузии — ненужная провокация, а в Италии «Ювентус» наказан за расистские выкрики болельщиков — ближайший матч команда сыграет при пустых трибунах. В Сандомеже 37-летний мужчина паркует свою «фиесту» в магазинчике с унитазами на улице Мицкевича, а рядом начинается епархиальный этап XIII конкурса на знание Библии. Все 44 финалиста уже выиграли однодневное пребывание в Рытвянском ските[92]. Чуть теплее, но не так, чтобы прыгать от радости, температура днем около 13 градусов, ясно и солнечно.
Снились ему кошмары. Бред какой-то. Был он в «Лапидарии», но вместо рока там крутили шлягеры восьмидесятых. И всякий раз, когда он тянулся к стоящей возле постели бутылке воды, в ушах звучала Wake Me Up Before You Go Go[93]. По мере того как возвращалось сознание, сон улетучивался, но не так быстро, чтобы стереть с заспанного лица удивление. Играл Wham! а он танцевал с разными женщинами, наверняка там были Татарская, Клара, Вероника и Баська Соберай в одном кружевном белье карминного цвета. И все бы было довольно эротично, если б не Гитлер — тот заявился как раз после слов: «…you put the boom boom into my heart»[94]. Настоящий Адольф Гитлер, с усиками, в нацистском кителе, низенький, смешной человечек. Что с того, что низенький и смешной, танцевал он, как бог, фантастически подражая движениям Джорджа Майкла. Девицы освободили место на паркете и, стоя в кругу, хлопали, а в центре божественно извивался Адольф. В один момент он схватил Шацкого за руку, и они стали танцевать вдвоем, из сна он помнил, что ощущение неуместности танца с Гитлером боролось с испытываемым удовольствием, Гитлер вальсировал превосходно, чувственно, его легко было вести, он мгновенно реагировал на каждое движение. И последняя исчезающая картинка — Гитлер с улыбочкой выбрасывает вверх то одну, то другую руку и, бросая ему кокетливые взгляды, пищит: «Come on baby, let’s not fight, we’ll go dancing and everything will be all right»[95]. Или что-то в том же духе. Какой вздор. Шацкий тряхнул головой и повлек свое помятое сорокалетнее тело в ванную. Справляя нужду, он в конце концов поддался нарастающей в глотке потребности и прохрипел зеркалу слова припева.
Извечная дилемма: сначала под душ, а потом позавтракать или наоборот. Принял соломоново решение: набросил на себя одежку и вышел в магазин, чтоб немного подышать свежим воздухом и привести в порядок мысли перед встречей с профилировщиком. Бася уже как-то раз с ним работала, Шацкий же о нем только слышал — человек был из Кракова и в Южной Польше считался в той же степени гением, что и большим оригиналом. Такое было ему не по душе, он не любил звезд, предпочитая других, не бросающихся в глаза, но педантично исполняющих свое дело.
Он стоял в очереди в кассу, рука непроизвольно выстукивала на бедре па-па-па-пам-пам — начало шлягера Wham! — а взгляд блуждал по разложенным на холодильном прилавке копченостям. Тоска зеленая! Ей-богу, он еще в жизни не видал такой жалкой ветчины. Выглядела она как пластмассовая подделка, выдавленная на неисправном автомате. А то, что казалось настоящим, было уж чересчур настоящим — либо переливалось всеми цветами радуги, либо засохло, либо исходило слезой. А потом, что это за страшно низкие цены?! И хоть ему очень захотелось купить себе к кофе охотничьих колбасок, прижимал он к груди только творожный сырок, упаковку твердого сыра, томатный сок и две булочки. И прислушивался к разговору двух женщин за спиной.
— Скажу, не хвалясь: славный ребенок. Ему бы только Евангелие от Иоанна читать, всякие там страшные суды и жуть разную, для него это как Сапковский. А конкурс как раз без Иоанна.
— Так он сегодня, что ли, конкурс?
— Да, в институте. Как раз сейчас и начинается, я даже немного волнуюсь. Еще вчера мы с ним повторяли, а он меня вдруг и спрашивает: а правда, что Мария Магдалина была женой Иисуса. Откуда только они это берут?
— Из Дэна Брауна. Магдалина[96], говорят, в Билгорае объявилась?
— У Паликота.
Женщины захихикали, Шацкий тоже заулыбался. В то же время их разговор что-то в нем затронул. Дэн Браун, вчерашние загадки, магический камень, каббала. И вновь что-то от него ускользает, надо больше спать или глотать какой-нибудь магний.
— А может, колбаски попробуете? — кассирша улыбнулась так, точно после долгих лет отыскала сыночка своего родимого. — Живецкая, вкуснотища, только что привезли, да чего ж это я говорю, — она встала от кассы и отрезала ему приличный кусок, — отведайте сами. В мужчине сила должна быть, а не так, чтоб на одних сырочках, как манекенщица.
Шацкий вежливо поблагодарил и, хоть ненавидел брать что-либо в рот до первого глотка кофе, откусил немного. Живецкая, отвратная, пухла у него во рту, но он все равно улыбнулся и взял сто граммов. Осмотрелся, нет ли, случаем, телевизионных камер — за сорок лет его жизни еще ни в одном магазине никто не был с ним так предупредителен и вежлив. Но камер не оказалось — только он, блаженно улыбающаяся кассирша да две мамочки гимназистов. Одна ему улыбалась, другая, прикрыв глаза, с одобрением кивала головой. Абсолютный сюр. Когда он танцевал с Гитлером, то, по крайней мере, знал, что это ему снится, теперь же боялся, что начинает сходить с ума. Он торопливо заплатил.
Снова похолодало. Солнце ввело его в заблуждение, он накинул на себя легкую фуфайку и теперь трясся от холода, но тем не менее решил забежать в швейцарскую пекарню. Хотел заесть пончиком, хотя знал, что тот будет невкусным.
— Мое почтение, — пожилой мужчина, проходя мимо, театрально приподнял шляпу и поклонился.
Шацкий автоматически раскланялся и, заподозрив, что все это и впрямь становится странным, вошел в булочную. Перед ним, уже у самой кассы, стояла дама в годах, в полном трауре. Завидя Шацкого, она пропустила его вперед.
— Пожалуйста, я еще не выбрала.
Он, ни слова не говоря, взял какой-то странно раздутый пончик и вытащил из кармана горсть мелочи.
— Это лишнее, — улыбнулась девушка за прилавком. — Сегодня у нас акция.
— Какая-такая акция? — не выдержал он. — Возьми один — и получишь его бесплатно?
— Акция для нашего пана прокурора, — отозвалась дама сзади. — А мне, Наташечка, сосисочку в тесте, вон ту, поподжаристее.
Шацкий вышел без слова, в горле стоял ком, мышцы на затылке каменели. Ему снится «Шоу Трумана»[97], а он не умеет отличить яви от сна, не в состоянии проснуться. Свихнулся, что ли?
Быстрым шагом он заторопился к себе на Длугоша. Проходя мимо магазина, где раньше купил живецкую колбасу, он столкнулся с выходящим оттуда мужчиной, с виду работягой, но без комбинезона, в костюме. Мужчина думал о чем-то своем, но, завидев Шацкого, просиял — к отчаянию прокурора.
— Поздравляю, — прошептал он как старый заговорщик. — В наши времена нужна смелость, чтобы открыто говорить такие вещи. Помните, мы всегда с вами.
— Кто такие «мы»?
— Мы — обычные, настоящие поляки. Успеха! — мужчина доверительно обнял его за плечи и отмаршировал в сторону ратуши. Только теперь с глаз спали шоры. Нет, только не это! Он влетел в магазин, сбив какого-то мальца, который кричал «Вот курва! Чтоб айс-ти не было, село какое-то!», и подбежал к стойке с газетами. Загадка в тот же миг была разрешена. Нет, это не сон, он не помешался и не был героем «Шоу Трумана».