— За три года многое изменилось. Я уже достаточно ждала. Три года постоянно сравнивала с тобой всех, с кем встречалась. Постоянно думала, где ты, как ты. Гадала, подпустишь ли меня к себе, расскажешь ли, что с тобой происходит, когда ты на войне.
— Тебе не нужно об этом знать. — Он сунул руки в карманы: сама собранность, само хладнокровие.
— Нужно! А как ты предлагаешь мне узнать тебя настоящего, если ты меня не подпускаешь?
— Ты и так знаешь меня лучше других…
— Нет, я знаю лучше других ту твою сторону, которую ты мне показываешь. — Я развернулась на деревянном полу — спиной к двери, лицом к Нейту.
— А что еще тебе показать, Из? — Он склонил голову набок, и на его лице застыла маска, которую он периодически надевал. Он был в ней на похоронах матери. — Там, на войне, я один человек, с тобой — другой. Я не хочу, чтобы ты знакомилась с тем Нейтом.
— Что это значит?
Меня бесила его невозмутимость. Как будто наши разлуки вообще его не волновали; как будто он готов был мириться с постоянно отодвигающейся финишной прямой, достигнув которой мы могли бы иметь нормальные отношения.
— Это значит, что я… — Он вздохнул. — Я хорошо умею разделять жизнь и работу, Из. Я научился отделять все то дерьмо, что случается там, в Афганистане, от своей жизни в Штатах. Это моя копинговая стратегия. Помнишь, ты много лет назад говорила о копинговых стратегиях?
Да, говорила.
— А если я хочу знать тебя целиком?
— Не хочешь. — Он уверенно покачал головой.
— Нет, хочу, — возразила я.
— Нет. Не хочешь. Я храню это дерьмо подальше не для того, чтобы «не подпускать» тебя, Из, а чтобы защитить. Ты не должна этого видеть.
— Ты не веришь, что я смогу тебя поддержать? — Я подошла к нему на два шага. — Я была рядом на похоронах твоей матери. Я пришла, когда ты во мне нуждался.
— Да, и я даже толком не поблагодарил тебя за это…
— Не надо меня благодарить, Нейт. Я хочу тебя поддерживать! Господи, ну почему ты не понимаешь? Я не могу оставаться в стороне, глядя, как ты страдаешь!
— Именно поэтому я тебе не сказал. — Он повысил голос. — Поверь, ты сама не захочешь знать, что я сделал и еще сделаю. Твое отношение ко мне изменится. Думаешь, то, что было ночью, — худшее? Поверь, бывает намного хуже. Я уж молчу, что теперь, когда я в спецназе, мне просто нельзя ни о чем рассказывать. Теперь моя работа — государственная тайна. Пойми, Иззи, ты — единственное хорошее и чистое, что есть в моей жизни. Ты — мой мир в противовес войне. Зачем мне добровольно затягивать тебя в болото?
— Значит, я никогда не узнаю, что ты пережил? Не узнаю, как тебе помочь? — Я сжала кулаки, а в груди сжалось сердце.
— А зачем тебе?
— Затем что я люблю тебя! — выкрикнула я, ахнула и закрыла ладонями рот. Черт, зря я это сказала.
Его глаза вспыхнули.
— Изабо, нет.
С горящими щеками я вылетела из бунгало на террасу. Если нырнуть и поплыть, к вечеру доплыву до соседнего острова, подумала я. Тогда не надо будет продолжать этот разговор.
— Тебе нельзя меня любить. — Нейт вышел следом, качая головой. Его лицо выражало чистый ужас.
— Ты не можешь указывать мне, что чувствовать! — Я уперлась спиной в ограждение. Пятиться было некуда. — Давай просто забудем, что я сказала.
— Нет. — Он подошел ближе и остановился вплотную, зажав меня руками с двух сторон и ухватившись за перила.
— Почему? Ты просишь игнорировать все, что творится с тобой, когда мы не видимся. Просишь довольствоваться тем, что сообщаешь в переписке. — Я вздернула подбородок и хотела гневно на него посмотреть, но в его взгляде читалась такая тревога, такое беспокойство, что гнев как рукой сняло.
— Все, что случается, когда мы не вместе, — ерунда. Только это настоящее. — Нейт взял мою руку и прижал ее к груди. — Ради этой реальности я живу.
Его сердце сбивчиво колотилось под моей ладонью.
— И все равно ты не разрешаешь мне тебя любить.
Он покачал головой:
— Нельзя, Из. Просто нельзя, и все. Я тебя недостоин, пока еще нет. Вспомни, что случилось ночью. Один кошмар — и я поднял на тебя руку… — Нейт судорожно сглотнул. — Послушай, я не просто боюсь все испортить — я в ужасе при мысли, что разрушу то, что есть между нами. Ты хочешь знать правду? Вот она. Я не могу тебя потерять.
Он вглядывался в мои глаза, и в груди у меня что-то треснуло; я постаралась об этом не думать — я знала: если прислушаюсь, выяснится, что мое сердце раскололось надвое.
— Но тогда ты не сможешь и быть со мной по-настоящему, — прошептала я.
И тут до меня дошло. Нейт уже выбрал свой путь и не разрешал мне следовать за ним. Он всегда будет воевать, а моя судьба — наблюдать, как он постепенно превращается из мальчишки, которого я встретила в самолете шесть лет назад, в мужчину, которым его сделают годы на войне.
Трещина в сердце расширилась, и грудь пронзила резкая боль.
— Я согласен даже на самую малость. — Нейт зажал мое лицо в ладонях и заглянул мне прямо в душу. — Пусть у нас будет то, что мы можем друг другу дать. — Он медленно опустил голову и прислонил свой лоб к моему. — Я не могу дать тебе больше, Иззи. Я понимаю, что этого мало, но больше у меня ничего нет.
Его губы коснулись моих, и я растаяла.
Тогда я поняла, что мне конец. Достаточно одного поцелуя — и я в его власти. Я так сильно его любила, что была готова согласиться на любые условия, хотя это неправильно.
И следующие два дня я так и делала, а потом вернулась в Вашингтон, собрала вещи, согласилась на работу в Нью-Йорке и стала считать дни до нашей следующей встречи в Палау.
Глава двадцать третьяНатаниэль
Кабул, Афганистан
Август 2021 года
В стране творился полный хаос, и это мягко говоря.
А Изабо отказывалась уезжать.
Проблема в том, что очень скоро она могла лишиться такой возможности.
За сутки, миновавшие с нашего возвращения в Кабул, в посольстве началось настоящее светопреставление. На каждого человека, который нашел укрытие в его стенах, чтобы в дальнейшем покинуть страну, приходилось десять таких же, стоявших за воротами и требовавших их впустить. Я не мог даже представить, что сейчас творилось во временном филиале в аэропорту.
Мы сидели на пороховой бочке и наблюдали за горящим фитилем. Взрыва никак не избежать. Это лишь вопрос времени.
— Герат, — сказал Уэбб и указал на фото с камер наблюдения из павшего вилаята, спроецированное на стену переговорной в подвальном этаже посольства, которую нам выделили под штаб.
На дневной брифинг созвали всех оперативников, кроме одного: Грэм охранял Иззи по моему приказу. Уэбб нажал клавишу на ноутбуке и вывел на экран следующий слайд: сцена разрушения та же, но вилаят другой.
— Лашкаргах. Весь Гильменд в руках «Талибана».
Я стиснул зубы.
И без того напряженная атмосфера за столом переговорной накалилась до предела, но никто не произнес ни слова. Мы воевали в Афганистане много лет и с самого начала прекрасно понимали, что текущее правительство не продержится «от полугода до года», как утверждали вашингтонские аналитики. Но смотреть, как все рушится на наших глазах, было невыносимо.
— Кандагар тоже вычеркиваем, — сказал Уэбб и снова нажал на клавишу.
На экране появились знакомые кадры. Талибы захватили два из трех крупнейших афганских городов.
А как же наши спецназовцы в аэропорту Кандагара?
— А подразделение ноль-три? — спросил сидевший наискосок от меня Паркер, озвучив мои мысли. Лишь подергивающиеся черные усы выдавали его волнение.
— Пока удерживают аэропорт, — ответил Уэбб. — Но дело плохо. Они отрезаны, эвакуироваться можно только по воздуху. Пища и боеприпасы на исходе.
— Значит, им конец, — сказал Блэк. — Им конец.
— К делу подключился афганский спецназ, — ответил Уэбб. — Если указания изменятся, я дам вам знать.
То есть нам нельзя вмешиваться. Я стиснул челюсти. Наших ребят загнали в угол, окружили и морили голодом.
— Поехали дальше, — сказал Уэбб и снова переключил слайд, показывая другие павшие вилаяты.
Я попытался забыть о Кандагаре и вытеснить свои чувства туда, где им было самое место, — в дальний угол сознания. На карте захваченные талибами вилаяты были отмечены красным; я увидел перед собой почти сплошное красное пятно.
— Между нами и одной фотокорреспонденткой довольно много красного, — пробормотал Торрес.
Можно подумать, я не знал.
— По данным на вчерашний вечер, к нам направляются наши войска численностью в три тысячи человек. Всем гражданским, дипломатам и нашим афганским союзникам приказано немедленно покинуть страну. — Уэбб взглянул на меня, и я кивнул, догадавшись, что он имел в виду. — По новым данным, сегодня одобрена отправка еще тысячи солдат из Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии. Первоочередная цель — обеспечить безопасность аэропорта.
Появился следующий слайд: огромная толпа, собравшаяся у здания аэропорта.
Да, взрыва не избежать.
— За последние два дня вылетело сорок шесть рейсов. Как видите, спрос намного превышает предложение, — продолжил Уэбб.
— Долбаный Сайгон, — буркнул Элстон, потирая бороду.
Я потянулся за бутылкой воды и сделал глоток, чтобы тревожный узел в горле хоть немного ослаб. Иззи должна выбраться. Надо посадить ее в самолет, и тогда я смогу сосредоточиться на необходимом.
— И последнее, но немаловажное. — Уэбб переключил на следующий слайд и показал снимок Кабула с дрона, с высоты птичьего полета. На нем были видны забитые машинами дороги к городу и отмечены блокпосты, захваченные «Талибаном» на подступах к маленькому вилаяту. — Враг у ворот. Думаю, можно со всей уверенностью сказать, что президент Гани уже не контролирует ситуацию.
Нам грозила осада, как Кандагару.
Мои товарищи вокруг заерзали, заскрипев стульями.
— А Мазари-Шариф? — спросил я.
— Держится, — ответил Уэбб. — Но долго ли протянет? Не знаю.
Видимо, «не знаю» было самым верным ответом на все вопросы в этих краях.