— У одной старой грымзы, — сказала весело Итка.
Хочу сказать вам, уважаемые коллеги, что Итке очень полезно было бы немного тормозной жидкости, как и пану Мико… И Итка весело стала рассказывать, как она утянула у пани Блажены Илавской три бутылки виски и три бутылки коньяку. Смеясь говорила, какой отличный ей выдался случай, как она ловко обменяла нас на воду, подкрасив ее кофе, и как, дескать, эта старая баба будет смеяться, обнаружив все это дома. — Ловко я, правда?
— Да, ничего не скажешь!
— А что?
— Ты, Итка, конечно, молодец, но разреши мне дать тебе совет, — медленно начал Митя. — Заверни-ка ты эти бутылки и отнеси их туда, откуда взяла! Ты что, не соображаешь, какой это риск? Эта старая пани наверняка об этом заявит — а где их будут искать? Где? Наверняка тут! И говорю тебе — вылетишь из гостиницы, факт! Ручаюсь!
— Но эта тетка уже уехала.
— Ну и что, — рассудил Митя. — Так напишет в гостиницу, позвонит по телефону… Ты что на меня так уставилась?
Итка смотрела на мужа не то чтоб задумчиво, но красивое лицо ее выражало сомнение в том, что он ей так ясно сказал.
— И ты в самом деле считаешь, что эта женщина не умеет ни писать, ни звонить? — спросил Митя свою жену Итку.
Итка не отозвалась.
— Узнай адрес этой женщины! — произнес довольно резко Митя. — Я все упакую как следует и отошлю ей. Не думаю, чтоб эта старая пани тут же стала осматривать то, что привезла домой, — воду или коньяк! А получит посылку — обрадуется невообразимо, невероятно, это я тебе говорю!
— Нет, у меня уже не хватает терпения! — Итка топнула ногой. — Что тебе ни принеси, Митя, у тебя вечно какие-то идиотские оговорки.
— У меня…
— Это значит, что ты все время во мне сомневаешься.
— Да, сомневаюсь.
— Ну это уж слишком! — выкрикнула Итка у открытой двери в «хранояду». — Я с тобой разведусь, не стану жить с таким чокнутым дуралеем, как ты. Запомни!
— Ладно, — сказал Митя Итке, — накричись вволю, тебе полегчает, а как выкричишься, сделай, что тебе говорю, — найди в гостинице адрес этой старой пани!
Так все и было, уважаемые коллеги… Итка с Митей не развелась, разыскала в гостинице адрес пани Блажены Илавской, Митя в самом деле старательно упаковал нас в гофрированную и газетную бумагу и ценной посылкой отправил Илавским — а когда мы уже оказались в их квартире на кухонном столе, юбиляр Илавский распаковал нас, поставил в ряд, оглядел, исследовал пробки — надо сказать, неиспорченные — и потом долго раздумывал, напрягал мысль — вся эта история не умещалась у него в голове.
Пани Блажены не было дома.
Юбиляр Илавский — он все еще был юбиляром, запоздалые и забывчивые поздравители все еще, хотя и редко, приходили его поздравить — вытащил из «хранояды» коробки с поддельными бутылками, с теми, что были с водой, вынул их из коробок и тоже поставил в ряд на столе. Смотрел на нас долго, чувствовалось, что он усиленно размышляет, вдруг лицо его радостно просветлело… и, когда пришла домой пани Блажена, он стал рассказывать ей о посылке, которую распаковал…
— Перед нами, Блажка, величайшая загадка нашего века, нужно только придумать подходящую гипотезу, которая помогла бы ее объяснить, — рассуждал он. — Я знаю, ты забрала бутылки, чтоб уберечь их от меня, и хорошо сделала, весьма хорошо, но оставить их в Карловых Барах, так рисковать ими, а вместо них привезти карловарской воды, — это уже превосходит самые фантастические представления. Одно счастье, — юбиляр Илавский постучал по мне, — одно счастье, что тебе встретились достойные люди, которые ценят эту первоклассную жидкость… Вижу, Блажка, ты была там не зря — в Карловых Барах шестнадцать источников, а ты привезла себе только шесть вод, значит, десять тех источников тебе уже не нужны. А ежели ты привезла только шесть вод, значит, у тебя уже не восемь больных органов, как прежде, а только шесть — поздравляю тебя, Блажка, поздравляю… Надеюсь, когда ты выпьешь и это, — он кивнул на наших коллег, наполненных водой, — и остальные твои шесть болезней тоже пройдут. — И юбиляр Илавский поцеловал пани Блажену в посвежевшую кожистую щеку. — А по сему случаю, Блажка, позволь мне попросить у тебя извинения — ведь в «хранояде» уже не столько яда, как до твоего отъезда, прости…
Пани Блажена задумалась, но вскоре перестала решать величайшую загадку века и радостно улыбнулась. Внимательно осмотрев нас, она пошла за бумагой и карандашом — и снова повесила мне на шею бирку, но не «13 мая. Матей Мазур», а совсем другую: «7 января. Иван Мишкович»; она, наверное, многое передумала. Минуту-другую кивала головой, а потом сказала:
— По-моему, мы очень точные люди… А вот не съезди я в Карловы Бары, о Иване Мишковиче мы бы забыли. Представляешь! Мы там вместе коротали время… Одного понять не могу: почему… почему эти карловарские воды стали такие коричневые?
— И на них работает время, — рассудил юбиляр Илавский и стал внимательно изучать отрезной талон почтового бланка. — Любопытно… Отправитель — гостиница, и печать тут… Ну, должен сказать, Блажка, что в этой гостинице и впрямь замечательный персонал, удивительная служба. Это тебе послали по почте, а вместо яда упаковали лечебные воды, чтобы ты не забывала о своем здоровье, правда, улучшенном… Пожалуй, мы можем остановиться на этой гипотезе.
— Пожалуй, — согласилась и пани Блажена.
Итак, уважаемые коллеги, я рассказала вам о нескольких событиях своей жизни, и, по-моему, довольно волнующих. Для первого знакомства, надеюсь, этого хватит, а более глубокое состоится при дальнейшем общении. Правда, одно я бы хотела добавить: Иван Мишкович не выпил меня, принес семейству Мико на Смарагдову улицу, в корпус 4 «Б». Они выпили мое содержимое, налили в меня тормозной жидкости… Ее бы тоже не мешало отведать этому самому Мико! — не попал бы он в такую историю. Не знаю, принесет ли ему еще пользу мой совет, но я хочу сказать вот что: к шоферу Вило пусть не относится слишком формально, а совсем наоборот — как можно великодушнее, пусть поможет ему, даст ему денег на новые колеса, чтобы у того было чем возместить потерю — ведь Вило и так понесет убыток: зайцы обгрызут у него яблоньки… И то Мико должен признать, что парень, который отдубасил и испинал его за воротами, поступил правильно. Ведь он всего лишь выполнил свой собачий долг, и такой урок Мико вполне заслужил.
А в отношении супругов Жалман, Карольки и ее мужа Петера, я вот бы что посоветовала Мико: пусть отнесется он к Жалману по-дружески, по-товарищески! Это будет горькая дружба, но все равно. Карольке он должен подыскать место в Братиславе, а мужа ее постараться устроить к себе на завод. Ведь предметы домашнего обихода не так уж далеки от текстиля. Каролькин муж Петер будет работать на его заводе примерно, станет новатором, он же работает в секторе строительной стали, проволоки, а, пожалуй, не одно текстильное изделие потребуется хорошо закрепить проволокой… Трудности с обменом квартиры он, Мико, несомненно, тоже осилит. Да это и лучше: в Братиславе Мико оставил бы Карольку в покое, ведь он так любит ездить в командировки… А впрочем, не знаю… Должно быть, этот самый Мико теперь оставит в покое всех таких Каролек. После тех хирургических манипуляций, какие ему еще предстоят, он уже не будет таким привлекательным, как прежде… Лучше ему теперь вообще в зеркало не смотреться… Пусть он послушается моего совета, совета бутылки «Courvoisier cognac de Napoléon», наполненной тормозной жидкостью. Если бы семейство Мико не выпило моего первоначального содержимого…
— Нет, мы не выпили, — вскричал Мико на больничной койке и, проснувшись, обрадовался, что видит сверкающую холодным светом мини-елочку и склонившуюся над ней Карольку. — Нет, не выпили, его принесут сюда…
Каролька повернулась от мини-елочки, оглядела комнату, спят ли остальные больные, лицо у нее было холодным, в руке она держала листок.
Двое других больных спали.
— Вам звонили из дому, — сказала Каролька больному Мико, — есть всякие новости, я только коротенько кое-что записала.
— Что, сестричка?
Каролька, распрямив рукой листок, задумалась.
— Ваши не приедут, не могут…
— Нет? А почему?
— Приедут, только попозже…
— Когда?
— Не знают еще…
— Случилось что, сестричка?
— Да, отец у вас умерли.
— Когда? Что? Как это случилось?
— Лежите спокойно, Мико! Соболезную вам! Вам постоянно что-то снится, сон у вас тревожный… Вы тут еще побудете… Да… Ваш отец играли в карты в котельной, — Каролька не отрываясь смотрела на бумажку, — там с отцом были и некий Мацина, и некий Файоло, и некий Тадланек, Отец, играя, склонились над каким-то там столиком, между этими тремя и… Ну… Лежите спокойно, пан Мико, — приношу соболезнования! Ваши не приедут, у них много хлопот с похоронами… Ваша супруга сказала, что потом позвонит…
Мико не мог оторвать глаз от мини-елочки, на него повеяло холодом, чужим, незнакомым, пришедшим издалека.
— Вы тут еще полежите, — сказала Каролька и ушла.
Глядя на мини-елочку, на ее холодные огоньки, Мико заставлял себя думать о том, как пробудить в себе дружескую симпатию к Каролькиному мужу, к Петеру Жалману, Это будет не настоящая дружба, а всего лишь рискованное притворство… Мысли его перескочили на другое. Бедняга отец… Вы, отец, были правы… Многие вещи в эту ночь попросили слова…
Перевод Н. Шульгиной.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ВИЗИТНЫХ КАРТОЧЕК
— Добрый вечер!
— Добрый вечер! Прошу… Хотя я… А впрочем, пожалуйста, проходите! А что… что, извините, пожалуйста, вам угодно?
— Ну уж — «угодно»! Как изысканно вы выражаетесь! Знали бы мы лучше друг друга, то есть, собственно, были бы мы вообще с вами знакомы, вы бы меня наверняка спросили, что я хочу, что мне надо, что ищу тут… А мне ничего не угодно, я ничего не хочу. Только… знаете, у меня кое-что есть… и… я бы хотела вас спросить кой о чем… Я Микова, Клара Микова, дочь Яна Мико, вы же знаете его… вы пан Жалман, да?