Более многолюдного места, чем это, она и пожелать не могла.
В центре зала на полу устроилась целая семья. Минимум шесть маленьких детей и пара подростков. Лицо у жены морщинистое, встревоженное и уставшее. Ее муж спал. К этой группе Петра подошла и стала ждать. Пара детей, хитро поглядывая, потянули ее за платье.
Петер Штих ее сразу заметил. За ним в паре шагов шли Крёнер с Ланкау. Затем они остановились.
— А где еще двое? — спросила она, быстро оглядываясь через плечо.
Кто-то из детей уселся между ними на пол — округлив глаза, сначала он заглянул ей под платье, а потом уставился на Петера Штиха. Тот был абсолютно спокоен.
— Кто? — спросил он.
— Они сбежали тем же вечером, что и Ланкау. Арно фон дер Лейен и еще один. Не помню, как его зовут.
— Дитер Шмидт! Его звали Дитер Шмидт. Они погибли. Погибли той же ночью, когда сбежали. А что?
— Я вам не верю, а поэтому мне надо знать, сколько вас.
— Нас всего трое, а еще вы и Герхарт Пойкерт. Можете быть уверены.
Она снова обернулась.
— Вот, — произнесла она, протягивая открытый конверт.
Штих вытащил лист бумаги и прочел, не проронив ни слова.
— Зачем вы это написали? — спросил он, приподнимая уголок рта и передавая бумагу Крёнеру.
— Это копия. Оригинал я сдала на хранение вместе с завещанием. Это гарантия того, что со мной и Герхартом ничего не случится.
— Ошибаетесь. Если на нас донесут, мы Герхарта прихватим с собой, вам ясно?
Она кивнула Штиху.
— Вы считаете, что этим письмом мы друг друга удержим?
Она снова ему кивнула.
— Увы, — произнес Штих, секунду переговорив с остальными, — в сложившейся ситуации мы постоянно будем бояться, что с вами что-то случится. Страхование жизни должно быть двухсторонним. Мы вынуждены попросить вас уничтожить оригинал. Нельзя, чтобы он лежал у адвоката.
— А что дальше?
— Взамен можем предложить вам договор. Его вы отдадите на хранение адвокату. С ним у вас появятся уступки. Можем зафиксировать в нем, что мы получим крупную сумму в случае вашей смерти. Если вдруг вы и Герхарт умрете не своей смертью, мы окажемся под подозрением.
— Нет. — Петра отметила, как взбесился Ланкау, когда она замотала головой. — Эту бумагу я храню в другом месте.
— Где? — Штих склонил голову набок.
— Это мое дело.
— На такое мы точно пойти не можем.
Как только прозвучал ответ Штиха, Петра сразу же развернулась и решительно двинулась в сторону выхода. Остановилась она, когда Штих окликнул ее уже в третий раз.
Затем он подошел к ней.
Под любопытными взглядами целой толпы они проговорили весь вечер. Петер Штих принял ее предложение и был очень откровенен, но в то же время даже не попытался скрыть, что и ей, и Герхарту Пойкерту придется поплатиться, если она когда-нибудь злоупотребит его открытостью.
Ему удалось ее успокоить. Как ей было прекрасно известно, все трое, как и Герхарт Пойкерт, были высокопоставленными офицерами СС. Таких, как они, могли приговорить к пожизненному заключению или даже смертной казни, если их найдут и дело дойдет до суда. Все они будут в безопасности, если никто не узнает их настоящих имен. Поэтому им всем — и ей тоже — надо держаться вместе, чтобы Герхарт Пойкерт мог жить дальше. С ее стороны требовалось гарантировать молчание — свое и Герхарта.
Если она выполнит условие, у них было что предложить ей взамен. У Герхарта Пойкерта будет другое имя — то, что предназначалось Дитеру Шмидту.
В таком случае его будут звать Эрих Блуменфельд. Имея острые черты лица, он вполне сойдет за того, в ком течет еврейская кровь, особенно если его светлые волосы покороче сбрить. Пока они будут придерживаться этой версии, с ним ничего не случится. Скоро люди поймут, почему кое-кому из евреев потребовалась психиатрическая помощь. Симулянты подарят ему новую жизнь и впредь обеспечат ему уход.
Ничто не мешало Петре поехать за Герхартом Пойкертом и быть рядом с ним.
— И так вы осели во Фрайбурге? — Лорин покачала головой. — Но ведь именно в этом городе никто из вас не был в безопасности.
— Так уж получилось. Остальные выбор уже сделали. И тут неподалеку мои родственники живут. У меня ведь нет причин скрываться.
Сложив руки, Петра подтолкнула чашку костяшками пальцев.
— И все ведь было хорошо. Пока вы и ваш муж не появились. Двадцать семь лет все шло гладко. А с точки зрения симулянтов, у города много преимуществ. Во-первых, рядом Швейцария, а во-вторых, все, кто мог их узнать, погибли в результате бомбардировки резервного госпиталя, если до нее их никуда не увезли. Наконец, никто из симулянтов не рос во Фрайбурге и не имел с городом никаких иных связей. Если оглянуться назад, выбор был сделан правильный.
Так они и поступили. У всех появились новые имена — все организовал Штих. Сам он стал Германом Мюллером. Вильфрид Крёнер — Хансом Шмидтом. Хорст Ланкау — Алексом Фабером, а Герхарта Пойкерта поместили в частную клинику под именем еврея Эриха Блуменфельда. Отдав скромную сумму, четверо мужчин свели свои татуировки у пожилого врача из Штутгарта — хоть его и оправдали в Нюрнберге, ему было что скрывать. За две тысячи марок стерли все физические свидетельства истинных личностей всех четырех.
— По-моему, у Брайана татуировка до сих пор есть, — призналась Лорин.
Она уже много лет не обращала внимания на пятно, которое всегда считала результатом солдатского дурачества.
Переезд Герхарта Пойкерта не доставил им проблем. Из Кёльна он отправился в Ройтлинген, а оттуда его перевели в Карлсруэ. Когда они наконец забрали его оттуда и повезли во Фрайбург, новое имя уже давно за ним закрепилось.
Петра была счастлива, что Герхарт вернулся во Фрайбург, и долгое время мечтала, что он поправится. Поэтому она осталась одна. Такова была цена.
Но несмотря на силу и привязанность Петры, состояние Герхарта Пойкерта не менялось. Он, как всегда, оставался неприступным, замкнутым; он был совсем близко, но в то же время далеко.
Как любовник за стеклом.
Кроме нее, общался он только с теми тремя мужчинами. Насколько она знала, они всегда обращались с ним сносно. Через несколько лет они купили клинику. Чтобы приходить и уходить когда вздумается.
— А они богаты? — Лорин по-особому произносила это слово.
Когда она была молода, в нем сквозила насмешка. В Кардиффе богатыми были те, кто обирал отцов города и тянул силы людей, работающих в порту и на сталелитейных заводах. С тех пор как с финансовой точки зрения ее жизнь стала более стабильной, слово приобрело иное, дополнительное измерение, из-за чего она секунду медлила, прежде чем его произнести.
Петра стала смотреть в никуда, словно не услышала вопроса.
— Во фрайбургском госпитале у меня появилась подруга Гизела, на несколько лет старше меня. В госпитале лежал ее муж. Безнадежный случай. Его смерть во время бомбардировки в конце войны принесла ей облегчение. Представляете себе, мы вместе смеяться учились!
Улыбка — вялая и сентиментальная. Лорин подумала, что с того самого времени Петра Вагнер вряд ли часто смеялась.
— Так уж случилось, что в родной город моя подруга вернуться не могла, а эти трое мужчин пришли и перевернули мою жизнь. Через несколько лет я как-то вечером с ними встречалась и взяла ее с собой, просто за компанию. Не надо было мне этого делать — ей этот вечер принес одно несчастье. За одного из мужчин она вышла замуж. За Крёнера, рябого. Самого приличного из трех — но он замучил ее до смерти. И все же если бы не она, я бы абсолютно не понимала, почему они вели себя именно так.
Петра посмотрела на часы. Затем выпрямилась и стряхнула настроение, которое сама же на себя и напустила.
— Да, они богатые, — подытожила она. — Даже очень.
Как и Штих, Крёнер вложил лишь небольшую часть своей доли. Остальное движимое имущество, благодаря которому он приобрел влияние и власть, было заработано тяжелым трудом. Все, что хранилось в Базеле, оставалось нетронутым. Только Ланкау постоянно тратил свое состояние и, насколько понимала Петра, мог продолжать тратить еще много лет. Для окружающих он был владельцем машиностроительного завода, обеспечивавшего многих людей работой. Но завод приносил одни убытки. Ему он служил лишь прикрытием и хобби, подобно винограднику, благодаря чему у него появлялись связи и товарищи по охоте. Для города он — любезный чудак, всегда готовый повеселиться и прийти на ужин. Ланкау вел двойную жизнь.
Если говорить о Крёнере, он чем только не занимался — от торговли до земельной собственности. Для всей его деятельности было нужно политическое влияние и много друзей. Петре казалось, что в хороших домах не осталось ни единого младенца, кого бы Крёнер не трепал по щечке. Так он по большей части и жил, становясь все влиятельнее и забывая своих близких.
Штих — отдельная история. Жил он скромно, но был богаче всех остальных. Нажился на восстановлении Германии, на торговле во время бумажного бума шестидесятых. Малые риски — большая прибыль. Занятие, не требовавшее ничего, кроме проницательности и решимости. Поэтому он неизменно старался держаться отстраненно.
Неизвестная история — даже среди близких.
Все то время отношения между тремя мужчинами вращались лишь вокруг их общей цели: скрыть прошлое. Они регулярно навещали Герхарта Пойкерта и сделали так, чтобы иметь возможность влиять на его лечение. И по этой же причине они следили друг за другом: кого каждый из них берет в жены и как ведет себя на публике.
Все они привыкли к состоянию Герхарта Пойкерта. То, что таилось в глубине его души, вырвалось на поверхность лишь однажды — ко всеобщему удивлению. С ними была Петра. Произошло это на авиационной выставке. Впервые за много лет он хоть что-то сказал. «So schnell!» — прозвучали его слова. Больше ничего. Дело было в 1962 году. Петра не раз вспоминала о том дне, надеясь, что это случится вновь.
— Ну, вы же видите. Сейчас семьдесят второй год. Вильфриду Крёнеру пятьдесят восемь лет, Ланкау — шестьдесят, Штиху — шестьдесят восемь. Да, Герхарту Пойкерту пятьдесят, как и мне. Ничего не изменилось. Мы лишь постарели.