Отвернувшись от него, Герхарт снова перевел взгляд на Андреа. Протянув к ней руку, он склонил голову набок. Ресницы склеились, рот трясся.
— Андреа, — сказал он, впервые произнеся ее имя.
Эмоции смешались, затем вновь разделились, из-за чего он то плакал, то смеялся.
— Дружочек мой! Что-то ты разволновался, — раздался за его спиной уверенный голос. По мере того как щекам Штиха возвращался цвет, он выпрямился и постепенно пришел в себя. — Смотри-ка, Герхарт, плеваться ты умеешь. Скоро ты успокоишься. Это я тебе обещаю. Отдашь мне пистолет, Андреа? — попросил он жену, протягивая руку. — Пора с этим заканчивать!
Молниеносно — могло показаться, что Андреа добровольно отдала Герхарту пистолет, — его рука вытянулась вперед и выхватила у нее оружие. Ни Андреа, ни ее муж не успели понять, что произошло. Затем Герхарт схватил ее за рукава и швырнул об стену с такой силой, что она упала — и больше не встала.
И наконец наружу прорвалась взаимная злоба. Без единого звука. Не осознавая толком, что произошло, Штих схватил Герхарта Пойкерта за горло исхудалыми, как у скелета, руками. Несмотря на годы, проведенные в апатии, Пойкерт вырвался и нанес Штиху жесткий удар в челюсть.
Больше старик сопротивляться не стал.
— Чего ты хочешь? — с трудом спросил Штих, когда Пойкерт толкнул его на стул. Было видно, что у него ныли руки, обмотанные ремнем. — Что тебе надо?
Пойкерт поднес руку к ноздре, откуда сочилась прозрачная жидкость, посмотрел на потолок, подождал, пока Штих откашляется, и успокоился сам. Штих долго его рассматривал. Когда Штих собирался заговорить, Герхарт нагнулся и поднял с пола пистолет, лежавший у него в ногах.
Герхарт вздохнул. Хоть он и пытался, с его губ не сорвалось ни слова. Он хотел попросить старика снова назвать имя. Не Арно фон дер Лейен, а то, другое. То, над которым Штих смеялся.
И оно всплыло само по себе.
Брайан Андервуд Скотт.
Встав, Герхарт вдруг ударил старика рукояткой пистолета — так, что тот покатился по полу. Затем он опять сел и попытался пересчитать гипсовые розетки на потолке. С каждой попыткой имя звучало все отчетливее. Наконец он опустил взгляд и задумался. Потом пошел на кухню и выдвинул несколько ящиков. Найдя то, что искал, он заботливо потушил за собой свет и ушел в конец прихожей. Открыв узкий шкаф, он скатал из найденной фольги большой шар.
Он скрутил предохранитель с щитка, выключил главный рубильник и снова включил, предварительно поместив комок фольги на место предохранителя.
Старик еще лежал на полу, когда Герхарт выдрал провод из патрона лампы секретера. Затем он разделил два провода — без изоляции — и вновь вставил вилку в розетку. Старик застонал, когда его опять усадили на стул. Они долго смотрели друг другу в глаза. У Штиха они были красные — как тогда в госпитале, когда он не закрывал их под душем.
Но страха в них не было.
Петер Штих внимательно посмотрел сначала на пистолет, а потом на провода, которые ему протянул Герхарт. Замотав головой, он отвернулся. Получив пару ударов в грудь, он лишился сил, необходимых для того, чтобы сопротивляться. Герхарт всучил ему в руки провода. Кожа на ладонях была нежная. Носком ботинка он дотянулся до бакелитового рубильника на стене. Раздался слабый треск. Едва старика ударило током, он выронил провод. Герхарт отключил электричество, снова впихнул провода в кулаки Штиха и повторил всю процедуру. На пятый раз старик захрипел и, потеряв сознание, повалился на пол, прерывисто дыша.
На запястьях почти не осталось следов от ремня. Герхарт Пойкерт осторожно его снял и вернул на место, на пояс старика.
За Андреа ковер так сильно задрался, что почти накрыл ее. На него упали сорванные шторы и цветы в горшках — торчали лишь ноги Андреа и ее тапочки. Когда Герхарт подтащил ее к мужу, она не издала ни звука. Затем он переплел их пальцы и уложил лицом к лицу — будто они решили отдохнуть.
В уголках рта Штиха почти высохла слюна. Открыв его рот, Герхарт просунул туда концы проводов. Затем ласково погладил руку и щеку Андреа. Посмотрев в последний раз на ее непроницаемое лицо, он включил рубильник. Едва до них дошла ударная волна, испуганная Андреа открыла глаза. В судорогах она еще крепче сжала руку мужа. Пока не появился запах горелой плоти, он стоял и смотрел на конвульсии своих мучителей. Когда упала рука Штиха, звякнула цепочка его часов. Стрелка упрямо двигалась вперед. Было ровно семь часов.
Пройдя в угол, он поправил шторы и ковер, чтобы все стало как раньше. Постояв минутку, осмотрел цветочные горшки, валявшиеся у стены. Затем смел высыпавшуюся землю под ковер и поставил горшки на подоконник. И наконец, вышел в коридор, убрал комок фольги и вернул предохранитель на место. В ту секунду, когда он снова включил рубильник, издав хлопок, сгорел предохранитель.
Когда он уселся в темной гостиной и наступила полная тишина, он заплакал. Его накрыло множеством совершенно разных впечатлений. Он настолько потерял над собой контроль, что его чуть было не парализовала реальность поступков и слов. Мысли бродили по кругу, постепенно ускоряясь, и тут зазвонил телефон.
Герхарт снял трубку. Крёнер.
— Да, — нерешительно произнес он.
— Петер, я нашел ту записку. Можешь не волноваться. Я подготовился. Но вот найти Петру пока не получилось. Дома ее нет, я везде искал. Попросил фрау Биллингер позвонить мне, как только Петра Вагнер придет в больницу. Я сейчас дома.
Герхарт сделал глубокий вдох. Еще не конец. Медленно подобрав слова, он заговорил.
— Никуда не уходи, — произнес он и положил трубку.
Глава 52
Больше всего на свете Петре хотелось закричать от отчаяния, но она сдержалась. Находившаяся рядом высокая женщина, молчаливая и бледная, сохраняла спокойствие. Поиски на Шлоссберге ничего не дали. Пока они тщательно осматривали колоннаду в надежде найти хоть малейший след, который мог бы поведать о том, чем закончилась та встреча, солнце медленно садилось. В красноватых лучах, подсветивших очертания и контрасты расстилавшегося внизу города, Петра замерла, пытаясь осознать и суммировать все, что свалилось на нее за последние пару часов.
— Раз ваш муж — англичанин, что же он делал во Фрайбурге во время войны? — спросила она наконец.
— Я знаю только, что он был летчиком и его с другом сбили над Германией, — тихо прозвучал ответ Лорин.
Так просто и понятно — и вдруг у множества вещей появились простые объяснения. У Петры закружилась голова. В этот момент ей хотелось кричать. Теперь ей известно больше — появились новые вопросы.
Вопросы, которые пока оставались без ответа.
— А этот друг не мог быть Герхартом Пойкертом? — все-таки спросила она.
Вот один из тех вопросов.
— Кто знает? — Лорин лишь пожала плечами.
Она могла думать только о своем муже.
Петра посмотрела в сторону Шлоссберга — на дерево садилась стая крупных черных птиц. В этот момент она с ужасом осознала всю серьезность происходящего. Между женщинами и ответами на вопросы стояли трое мужчин, которые все эти годы играли двумя жизнями — ее и Герхарта. Первый шаг к правде — открытое столкновение с ними. Если раньше у нее и были какие-то сомнения, то сейчас они рассеялись. Мужу Лорин грозит серьезная опасность — а может, он уже мертв. До поры до времени осознание этого факта Петре придется держать при себе.
Кричать ей захотелось еще и поэтому.
Портье в отеле Брайана был весьма любезен:
— Нет, мистер Скотт еще не уехал. У нас есть все основания полагать, он останется до завтра.
Услышав новый вопрос, он стал копаться в памяти.
— Насколько я помню, мистера Скотта не было весь день. Но могу позвонить коллеге, у него была смена до меня, — добавил он нейтрально, но любезно. — Что вы на это скажете?
Петра замотала головой.
— Можно вашим телефоном воспользоваться? — спросила она, и портье небрежно указал на телефон-автомат позади них.
Трубку долго не снимали.
— Больница Святой Урсулы, фрау Биллингер слушает.
— Добрый день, фрау Биллингер. Это Петра Вагнер.
— Да, — выжидающе произнесла та.
— Я сегодня чуть задерживаюсь; может, Эрих Блуменфельд волнуется. У него все хорошо?
— Да, а как же? Все хорошо. Ах да, только он, конечно, по вам скучает.
Настроение у фрау Биллингер было на удивление приподнятое. Как будто чей-то благодарный родственник снова подарил ей бутылку портвейна.
— К Эриху сегодня никто не приходил?
— Насколько я знаю, нет.
— Ни Ханс Шмидт, ни Герман Мюллер, ни Алекс Фабер у него не были?
— Наверное, нет. Я не весь день тут была, но думаю, что нет.
Петра секунду помолчала.
— А у него не было посетителя, который говорил по-английски?
— По-английски? Нет, уверена, что не было. Вообще-то, у нас сегодня был посетитель, который говорил по-английски, но он приходил к фрау Реман, и было это несколько часов назад.
— А вы, случайно, не помните его имя, фрау Биллингер?
— Господи, нет. Кажется, я его даже не слышала. Когда вы придете, фрейлейн Вагнер?
— Скоро. Передайте Эриху.
Время от времени трое мужчин и Герхарт проводили субботы вместе. Выезжали за город. Иногда доезжали до самого Карлсруэ или какой-нибудь деревушки у Кайзерштуля — выпивали в местных кабаках и пели песни. Герхарт мог несколько часов просидеть в веселой компании с каменным лицом.
Петра обрадовалась, что сегодня не один из таких дней. Пока Герхарт в больнице, она сможет помочь Лорин, а тем самым, возможно, и самой себе.
— Петра, о чем ты спрашивала? — заговорила Лорин, не успела Петра повесить трубку.
Петра посмотрела на нее. Она впервые назвала ее по имени. Говорила спокойно. Но сердце у Лорин было не на месте — это очевидно.
— Я спрашивала про Герхарта Пойкерта. У него все хорошо! Но я кое-что разузнала — мне не совсем понятно, что происходит.
— А именно?
— Кажется, сегодня днем твой муж приходил в больницу.
— Не понимаю. Если он уже виделся с Герхартом Пойкертом, которого он так искал, в больнице, а Герхарт Пойкерт находится там, то где он все это время был — и где тогда сейчас мой муж, если там его нет?