— Петра рассказывала, ты, Брайан, стал врачом, — вдруг сказал он.
— Да, стал.
— И заработал кучу денег.
— Тоже верно. У меня своя фармацевтическая компания.
— У твоих братьев и сестер все хорошо.
— Да, у них все хорошо.
— Мы с тобой сильно отличаемся — да, Брайан?
Когда Брайан заглянул ему в глаза, их цвет отражал оттенки моря.
— Не знаю, Джеймс. Наверное.
Брайан пожалел о своей неискренности в тот же момент, когда Джеймс на него посмотрел.
— Ты думаешь, я не знаю?
Эти слова Джеймс произнес совсем тихо и подошел на шаг ближе. Их лица оказались совсем близко. Дыхание у Джеймса было сладковатое.
— Думаю, я смогу дожить свою загубленную жизнь, — сказал он, сжимая губы. — Но мне много с чем бывает непросто.
— С чем, например, Джеймс?
— С чем? — Он не улыбался. — С тобой, например. И естественно, с таблетками — из-за их отмены. Что люди со мной разговаривают. Что ждут от меня ответа. Что я сразу и Герхарт, и Эрих, и Джеймс!
— Да!
На шее Джеймса выступили жилы. Он медленно поднял руки и потянулся к Брайану:
— Но это не самое ужасное.
Брайан сделал шаг назад, потом слегка наклонился вперед, принимая более устойчивое положение. Глубоко вдохнул.
— Самое ужасное, — продолжал Джеймс, хватая Брайана за руки, — что ты за мной не пришел!
— Я не знал, где искать! Вот и всё! Я пытался, но ты словно испарился!
Руки Джеймса сильнее сжали Брайана.
На мгновение взгляд у Джеймса стал отсутствующим. Потом он овладел собой и тихо зашептал — так тихо, что его слова почти полностью заглушили птичьи крики:
— А хуже всего — осознание, что сам я ничего не сделал.
Судорога, на секунду исказившая лицо Джеймса, потащила Брайана в глубокое прошлое, где паренек с впалыми щеками, живыми глазами и веснушчатой, золотистой кожей в отчаянии дразнил его, пытаясь заставить сделать хоть что-нибудь, пока у него над головой на куски разваливался брезент. «Поверь мне, — говорил он, перед тем как все это случилось. — Все пройдет как надо!» Он снова увидел на лице Джеймса ту самую судорогу. Мольбу, смешанную с презрением к самому себе.
— Ты же не мог, Джеймс, — прошептал он в ответ. — Ты болел.
— Черта с два!
Крик вышел яростным. Изменилось все лицо. В глазах сквозило отчаяние. От жара горела шея.
— Возможно, в самом начале — да! И возможно, заболел уже в самом конце. Но прошло много лет! Очень, черт побери, долгих лет! Все эти годы покой я обретал только благодаря таблеткам. И покой был ужасным: я был Джеймсом, и я был Герхартом, и я был Эрихом, но я не болел.
Джеймс еще сильнее вцепился в Брайана, прервав его возражения.
— По большей части, — заключил он.
Они смотрели друг другу в глаза. Взгляд Джеймса наполнили гнев, неуверенность и грусть. Брайан почувствовал, что теперь всем весом опирается на сжимающие его руки. Приоткрыв рот, Джеймс дважды пытался произнести следующее предложение, и наконец оно прозвучало:
— И ты меня спрашиваешь, помню ли я про воздушный шар! И будешь дальше меня обо всем подряд спрашивать! События, про которые знаешь ты и другие люди, помнит лишь незначительная, крохотная, смехотворная часть меня! Как будто этими вопросами вы все пытаетесь заставить меня повернуться спиной к тем годам, когда я сидел и ждал!
— Почему ты так думаешь? Зачем нам это?
Брайан решительно смотрел на дрожащего человека, потом медленно поднял ладони и взял его за руки.
Джеймс зажмурился. Через какое-то время приподнял брови. По ним было видно, что он взбудоражен, хоть лицо стало спокойным. Он хохотнул:
— В конечном итоге все возвращается по кусочкам.
Джеймс прижал руки к телу. Брайан думал только о том, как удержать равновесие.
— В последние дни я представляю патрульных с собаками. Такого уже много лет не было. Вижу, как они пытаются нас догнать. Подходят все ближе и ближе. А еще вижу два поезда, которые идут навстречу друг другу во впадине. Один — на запад, второй — на восток. Как нам тогда казалось, наше спасение.
Брайан кивнул, изо всех сил пытаясь хоть чуть-чуть развернуться.
— А еще я думаю, может, не надо было нам в поезд запрыгивать.
— Не надо так думать, Джеймс. Какой смысл?
Джеймс наклонился к Брайану — его подбородок чуть ли не лег на плечо. За ними утес окутывал туман. Под ними с востока накатывали волны. Брайан слышал, как они зовут.
Возмущенно хлопая крыльями и недовольно вопя, взлетела морская птица. В ту же секунду Джеймс чуть разжал руки. На сильном ветру он весь дрожал.
Когда Джеймс вдруг расхохотался, Брайан автоматически дернул левой ногой назад. На промерзшей земле он начал скользить. Носок ботинка уперся в край утеса. Казалось, мысленно Джеймс был далеко. Взгляд отстраненный, а смех прервался так же внезапно, как и начался. Резкая перемена настроения казалась и безумной, и логичной.
Утих зов из глубины. Волны перестали его манить. Осторожно, словно вальсируя, Брайан перенес вес тела на правую ногу и обошел Джеймса — тот едва обратил на это внимание. Подобно слабой дымке, напряжение ушло.
У Джеймса опустились плечи. Он разжал руки.
На Брайана смотрело спокойное лицо.
— Хорошо, что мы на тот поезд запрыгнули, Джеймс, — сказал он. — Даже не думай.
Склонив голову набок, Брайан пытался поймать взгляд Джеймса.
— И хорошо, что мы выбрали именно этот поезд, а не другой, — спокойно добавил он.
Джеймс смотрел на небо, а бриз играл с его волосами. Раздувая ноздри, он глубоко дышал. Судя по закрытым глазам, он был совершенно спокоен.
— И знаешь почему, Джеймс? — Брайан долго стоял, разглядывая своего друга.
Когда ветер на мгновение утих, Джеймс открыл глаза и встретился взглядом с Брайаном. Он просто ждал. В лице любопытства не было.
— Если бы мы сели в поезд, который ехал на восток, пришлось бы мне тебя из Сибири забирать!
Джеймс какое-то время смотрел на Брайана, а потом отвернулся. Судя по тому, как мерно бежал по небу его взгляд, он пересчитывал беспорядочно несущиеся облака.
Потом молча улыбнулся и отвернулся от ветра, запрокинув голову назад и подставляя лицо солнечным лучам.
Когда Джеймс оставил его одного, Брайан неподвижно стоял, наблюдая, как он шагает к дому в свете бледных лучей заходящего солнца. Джеймс ни разу не оглянулся.
Когда хлопнула дверь, звук — приглушенный и в то же время потусторонний — долетел до него спустя целую вечность. Брайан закрыл глаза и задышал полной грудью. Не хватало воздуха.
По телу волнами пробегала дрожь.
Когда он наконец опустил плечи, перед ним стояла Лорин.
Она смотрела ему в глаза так, как не смотрела никогда. Он осознавал, что смотрела она в самую глубину. Застегивая воротник, она попыталась улыбнуться.
— По-моему, рисунки поддельные, — сказала она, секунду помолчав, и провела рукой по волосам, проверяя, не растрепал ли прическу ветер. — Я посоветовала Петре отдать их на экспертизу.
— Я догадывался. — Брайан прислушивался к крикам.
Чайки проголодались.
— Не знаю, станет ли она это делать. Джеймс сказал ей, что продаст их. А еще он ей сказал, что сам все устроит, надо только подождать.
Для Брайана ее речь долетала отдельными кусочками. Тем не менее, соединяясь, слова обретали смысл.
— Он все устроит? — Брайан тихо вздохнул. — Все это даже отчасти знакомо.
Лорин взяла его под руку. Обнимая его, другой рукой она поправляла выбившиеся волосы.
— Нехорошо себя чувствуешь? — осторожно спросила она.
Он пожал плечами. С порывами ветра через край утеса перелетали брызги морской пены. В целом Лорин ошиблась. Но странным образом постепенно его охватывало именно такое ощущение.
— Чувствуешь, что тебя предали? — тихо спросила она.
Брайан порылся в кармане. Пачка сигарет оказалась под связкой ключей. Он постоял, держа во рту незажженную сигарету. Ветер трепал ее, и она улетела. Ему показалась занятной формулировка вопроса. Он сам не смог бы его так просто выразить. Когда Джеймс повернулся к нему спиной несколько минут назад, вопрос был открыт.
— Чувствую ли я, что меня предали? — Щека задрожала, и он прикусил ее изнутри. — А что это за чувство? Я не знаю, каково это. Но обман я чувствовал. Все время! Это чувство мне знакомо.
Пронесшийся отзвук нарушенных обещаний вступил в борьбу с хорошим воспитанием и искусственностью манер, привитых в частной школе, понятиями о чести из взрослой жизни, всеми воспоминаниями о сплоченности — и свежим воспоминанием о спине Джеймса, удалявшегося в сторону дома.
Брайан долго сражался. И наконец победил.
— Я думаю, почему на то, чтобы правильно задать вопрос, ушло тридцать лет, Лорин, — тихо сказал он.
Она долго стояла не шевелясь.
Солнечный свет окружал ореолом его голову, море постепенно темнело.
— Но если бы ты спросила раньше, я б не знал ответа.
— А теперь?
— Теперь? — Он поднял воротник. — Теперь я свободен!
На мгновение он замер. Потом поднял руку и положил на плечо Лорин. Осторожно прижал к себе и держал в объятиях, пока не заметил, что она расслабилась.
Он достал гремящую связку ключей:
— Ты не окажешь мне услугу, Лорин, — забери машину? Подберешь меня у поляны.
Он показал в сторону группы деревьев и отдал связку ключей:
— Я бы тут чуть-чуть постоял.
Когда она собиралась начать спорить, Брайан отпустил ее и повернулся навстречу ледяному ветру, постепенно усиливавшемуся. Когда она взяла его руку и потянула к своей щеке, он видел только тень. Уже спускаясь, она на секунду остановилась. Потом развернулась и позвала его по имени. Он смотрел на нее, а она нежно смотрела в ответ.
— Ты ведь больше не собираешься с ним видеться? — спросила она.
Утес простоит целую вечность. А для гордой возвышенности его эпоха лишь интермеццо.
Вдруг все осталось позади.
Пока за холмом заводилась машина, он откинул голову назад и слушал доносящиеся из прошлого ликующие крики, тонувшие в отзвуках и резко стихавшие.