Единственный путь к свободе перекрывали зыбучие пески.
У меня нет ни малейшего представления о том, сколько времени я там пролежал; в конце концов я очнулся от злобного хихиканья Ганга Даса, раздавшегося у самого моего уха.
— Я порекомендовал бы вам, покровитель бедных (негодяй говорил по-английски), вернуться домой. Здесь лежать небезопасно для здоровья. Да к тому же, когда вернется лодка, вас наверняка обстреляют.
Он стоял, возвышаясь в тусклом свете утренней зари, хихикая и насмехаясь надо мной. Подавив первое побуждение схватить этого негодяя за горло и швырнуть его в зыбучие пески, я мрачно поднялся и последовал за ним на площадку перед пещерами.
Внезапно и, как мне казалось, без всякой надежды на ответ, я спросил его:
— Ганга Дас, зачем они держат здесь лодку, если я все равно не могу выбраться отсюда?
Я вспоминаю, что даже в том подавленном состоянии мне не давала покоя мысль о ненужном расходовании боеприпасов на охрану и без того надежно защищенного берега.
Ганга Дас снова ухмыльнулся и ответил:
— Лодка здесь бывает только днем. И держат они ее потому, что путь на волю все же есть. Я рассчитываю, что мы еще долго будем иметь удовольствие наслаждаться вашим обществом. Это место покажется вам не столь уж плохим, когда вы проведете здесь несколько лет и съедите достаточное количество жареных ворон.
Окоченелый и обессиленный, я, шатаясь, побрел к отведенной мне зловонной норе и забылся тяжелым сном. Спустя час или около того я пробудился от душераздирающего стона — резкого, пронзительного стона смертельно раненной лошади. Кто хоть раз услыхал этот звук, никогда не забудет его. Я не сразу выкарабкался из норы. Когда же я выбрался наружу, я увидел Порника, моего славного беднягу Порника, распростертого мертвым на песке. Как им удалось убить его, остается для меня загадкой. Ганга Дас объяснил мне, что лошадь вкуснее вороны и что непреложным социальным законом является «наивысшее благо для наибольшего числа людей».
— У нас тут республика, мистер Джукс, и вы имеете право на положенную вам часть туши. Если хотите, мы можем даже выразить вам вотум благодарности. Предложить?
Да, мы и в самом деле были республикой! Республикой диких зверей, обреченных у подножия этой ямы жрать, и драться, и спать, пока мы все здесь не подохнем. Я даже не пытался выразить свой протест, а только сидел и смотрел на разыгравшееся передо мной отвратительное зрелище.
За время, пожалуй, даже меньшее, чем нужно, чтобы описать все это, туша Порника не слишком опрятно, но все же была разделана; мужчины и женщины приволокли куски мяса на площадку и стали готовить завтрак. Для меня его варил Ганга Дас. На меня снова накатывало почти непреодолимое желание бежать к песчаным стенам и биться об них, пока я опять не рухну в изнеможении, и я боролся против этого изо всех сил. Ганга Дас продолжал отпускать в мой адрес обидные шутки, пока я не заявил ему, что, если он посмеет сделать еще хоть одно замечание, я задушу его на месте. Это утихомирило его до той поры, пока я уже сам не мог дальше вынести молчания и не попросил его что-нибудь рассказать.
— Вы будете жить здесь, пока не умрете, как тот, другой фаранги,[44] — холодно сказал он, бросив на меня испытующий взор поверх хряща, который жадно обгладывал.
— Какой другой фаранги, свинья? Отвечай немедленно и не вздумай мне лгать.
— Он вон там, — отвечал Ганга Дас, указывая на пятую пещеру слева. — Вы можете сами увидеть его. Он умер в пещере, как умрете и вы, как умру я, как умрут все эти мужчины, и женщины, и этот младенец.
— Ради бога, расскажи все, что ты знаешь о нем. Кто он? Когда он пришел и когда умер?
Эта просьба была проявлением слабости. Ганга Дас лишь злобно посмотрел на меня и ответил:
— Ничего я вам не скажу, пока вы мне не дадите чего-нибудь за это.
Тут я вспомнил, где нахожусь, и хватил этого человека кулаком в переносицу, почти оглушив его. Он сразу же скатился с площадки и, раболепствуя, и пресмыкаясь, и всхлипывая, и пытаясь обнять мои колени, повел меня наконец к пещере, на которую указывал.
— Я, право же, ничего не знаю об этом джентльмене. Клянусь вашим богом, мне ничего не известно. Он так же, как и вы, рвался убежать отсюда, и его подстрелили из лодки, хотя мы сделали все возможное, чтобы удержать его от этой попытки. Он был ранен вот сюда, — Ганга Дас показал рукой на свой тощий живот и склонился до земли.
— Ну, и что же дальше? Продолжай!
— Дальше? Дальше, ваша честь, мы отнесли его в дом, и дали воды, и наложили мокрые тряпки на рану, и он лежал у себя дома, пока не испустил дух.
— Сколько времени он лежал?
— Около получаса после того, как его ранили. Я призываю Вишну в свидетели, — скулил этот жалкий человек, — что я сделал все для него — все, что было в моих силах.
Он бросился на землю и обнял мои ноги, но я сильно сомневался в человеколюбии Ганга Даса и отшвырнул его ногой, несмотря на все его уверения в непричастности к смерти англичанина.
— Вы небось растащили все его вещи. Ну, это я выясню сразу же. Сколько времени был здесь сахиб?
— Около полутора лет. Он, должно быть, под конец спятил. Но клянусь вам, покровитель бедных! Хотите, я присягну, ваша честь, что я никогда не тронул ни единой вещи из его имущества? Что ваша милость собирается делать?
Я схватил Ганга Даса поперек туловища и поволок его на площадку перед опустевшей пещерой. При этом я думал о моем злосчастном предшественнике, о его невыразимых страданиях среди всех этих ужасов на протяжении восемнадцати месяцев и о том, как он умирал в этой крысиной норе с пулевой раной в животе. Ганга Дас решил, что я собираюсь убить его, и жалобно взвыл. Остальные жители кратера, пресыщенные обильной мясной трапезой, наблюдали за нами, не трогаясь с места.
— Полезай туда, Ганга Дас, — сказал я ему, — и вынеси его наружу.
Я почувствовал, что меня тошнит от ужаса, я был близок к обмороку. Ганга Дас чуть не скатился с площадки и громко завопил:
— Но ведь я брахман, сахиб, — брахман высшей касты. Заклинаю вас вашей собственной душой и душой вашего отца, не принуждайте меня к этому!
— Брахман ты или не брахман, но клянусь тебе моей собственной душой и душой моего отца, что ты полезешь туда! — крикнул я, и, схватив его за плечи, я втиснул его голову в устье берлоги, пинком отправил туда же прочие части его тела, а затем сел у входа, закрыв лицо руками.
Прошло несколько минут, и я услышал сперва шуршание и скрип, затем задыхающийся шепот Ганга Даса, разговаривавшего с самим собой, наконец — мягкий, глухой звук падения; тут я открыл глаза.
Сухой песок превратил доверенное ему мертвое тело в желто-коричневую мумию. Я велел Ганга Дасу отойти, пока я не произведу осмотр. Тело, одетое в оливково-зеленый охотничий костюм, сильно потертый и запачканный, с кожаными наплечниками, принадлежало человеку лет тридцати — сорока, выше среднего роста, со светлыми, песочного цвета, волосами, длинными усами и косматой, всклокоченной бородой. В верхней челюсти слева недоставало клыка, и отсутствовала часть мочки правого уха. На указательном пальце левой руки было надето кольцо — вырезанный в форме щита темно-зеленый с красными крапинками гелиотроп, оправленный в золото, с монограммой, которую можно было прочесть и как «Б. К.» и как «В. К.». На среднем пальце правой руки он носил другое кольцо, серебряное, в виде свернувшейся кобры, сильно потертое и потускневшее. Ганга Дас разложил у моих ног кучу мелких предметов, которые он извлек из пещеры, и я, закрыв лицо трупа платком, принялся их рассматривать. Я привожу подробную опись этих вещей в надежде, что это поможет установить личность покойного.
1. Головка курительной трубки из верескового корня, с зазубринами по краям, очень старая и почерневшая, обмотанная ниткой по нарезной части.
2. Два ключа штампованных, оба с обломанными бородками.
3. Нож перочинный с черепаховой рукояткой, украшенный серебряной или никелевой пластинкой, с монограммой «Б. К.».
4. Конверт с неразборчивым штемпелем и маркой Виктории, адресованный: «Мисс Мон — (дальше неразборчиво) — хэм-нт».
5. Блокнот в переплете из поддельной крокодиловой кожи с карандашом. Первые сорок пять страниц не использованы, четыре с половиной страницы трудно разобрать; остальные пятнадцать заполнены частными записями, главным образом по поводу следующих трех персон: миссис Синглтон, несколько раз сокращенно именуемой «Лот Сингл», миссис С. Мей и Гармисона, иногда именуемого также «Джерри» или «Джек».
6. Рукоять малоформатного охотничьего ножа. Лезвие обломано у самого основания. Из оленьего рога, ромбоидальной формы, складного типа, с кольцом на верхнем конце и привязанным к нему обрывком хлопчатобумажной веревки. Не следует думать, что я тут же на месте составил столь детальную опись этих предметов. Прежде всего меня заинтересовал блокнот, и я сунул его в карман, с тем чтобы ознакомиться с ним позже. Прочие вещи я для сохранности перенес к себе в пещеру и там, будучи человеком методичным, составил им подробную опись. После этого я вернулся к мертвому телу и велел Ганга Дасу помочь мне перенести его к реке. Когда мы несли мертвеца, у него вывалилась из кармана гильза от старого бурого патрона и покатилась к моим ногам. Ганга Дас не заметил ее, я же подумал, что человек во время охоты не подбирает старую стреляную гильзу, тем более бурую, которую нельзя использовать вторично. Иными словами, выстрел этот был сделан уже внутри кратера. Следовательно, где-то здесь же должно находиться и ружье. Я уже собирался обратиться с вопросом к Ганга Дасу, но удержался, поняв, что все равно он правды мне не откроет. Мы положили мертвого у кочек, на самой границе зыбучих песков.
Я собирался затем столкнуть его, чтобы пески поглотили тело, — это был единственный вид похорон, который пришел мне тогда в голову. Я велел Ганга Дасу отойти подальше.
Затем я стал осторожно подталкивать беднягу к зыбучим пескам. Он лежал лицом вниз, и, взявшись за его охотничью куртку, я нечаянно разорвал непрочную, истлевшую ткань, отчего на спине у трупа обнаружилось зияющее отверстие. Я уже упоминал, что сухой песок мумифицировал тело. Поэтому я без труда установил, что это отверстие было раной от ружейного выстрела, причем дуло ружья было явно подведено почти вплотную к телу убитого. Охотничья куртка, не затронутая выстрелом, была надета на мертвеца уже после его смерти, которая наступила, видимо, мгновенно. Тайна г