– Марго! Что ты делаешь? – кричит она, наваливаясь на меня всем телом, и я перекидываю ее через плечо, как пожарный. – АДАМ! – Ее вопль бьет по ушам.
– Марго! – кричит Адам. – Немедленно отпусти ее!
Я разворачиваюсь и отбрасываю Иден. Она повисает на перилах балкона головой вниз. Я толкаю ее еще раз. Она падает, как в замедленной съемке. Ее длинные светлые волосы развеваются. Руки и ноги молотят по воздуху – она пытается восстановить равновесие, не имея под собой твердой почвы. Адам бежит к Иден, но недостаточно быстро. Ее тело падает к его ногам. Ее голова взрывается от удара о каменные плиты двора.
Проблема решена.
Но так ли это на самом деле? Слишком грязно. Кто будет это убирать? Местные копы? Рини? Жестоко. И, кроме того, я, угодив в тюрьму, так и не достигну цели сохранить семью и ежедневно видеться с племянницами.
Я вздрагиваю, услышав, как Адам зовет меня по имени. Задерживаю дыхание. Проходит минута. Затем другая. Дверь кладовки под лестницей открывается. Адам, скорчившись и шаркая ногами, залезает внутрь. Я отодвигаюсь, освобождая ему место.
– Я пытаюсь понять, как это исправить.
– Как насчет истории? – спрашивает он.
И я мгновенно успокаиваюсь, хотя должна бы начать биться в истерике, оттого что до сих пор не нашла подходящего решения. Адам способен свести меня с ума: предельное разочарование, тревога – все сгодится, но, когда я на грани и вот-вот сорвусь, одно его присутствие приводит меня в равновесие.
Проблема никуда не делась, но мне необходима передышка. Момент уязвимости. Я хочу действовать и искать решение, но это важнее. Это душевная близость.
Адам
В детстве мы часто так делали. Когда Марго было страшно, а это случалось часто, или мне становилось скучно, что случалось еще чаще, мы забирались в маленькое треугольное пространство под лестницей. Сидели там плечо к плечу и разговаривали. Иногда обсуждали то, что ее напугало, а иногда делали вид, будто ничего не произошло, и вспоминали наши школьные увлечения.
Потом Марго, выдержав паузу максимум в тридцать секунд, прижималась коленом к моему бедру. Она хотела, чтобы я рассказал какую-нибудь историю, но всегда не любила просить о том, что ей нужно.
Однажды утром Марго обнаружила отца лежащим без сознания на диване с кровавой раной на голове. Она прибежала ко мне вся в слезах, уверенная, что он мертв. Я положил руку ему на грудь, почувствовал, как бьется его сердце под моей ладонью, и заверил Марго, что он все еще жив, не уточнив, хорошо это, по-моему, или нет. Мама заметила, как мы склонились над отцом, и криком прогнала нас прочь со смесью отвращения и досады. Она изливала эти эмоции на нас, хотя источником ее гнева был муж.
Марго принимала близко к сердцу каждое из подобных происшествий и в тот день была разбита вдребезги: она уверилась, что папа умер, а мама, несмотря на это горе, еще и унизила ее. «Не будь такой дурой», – твердила она.
В тот день я нашел Марго в темноте под лестницей. Она вытирала рукавом распухший нос и щеки, пытаясь скрыть слезы.
Сегодня в «Звездной гавани» она не плакала только потому, что научилась держать себя в руках. Но я видел все ту же расстроенную Марго. Она приняла мой неудачный брак слишком близко к сердцу. Я не жду, когда она попросит, а просто начинаю свой рассказ:
– Давным-давно жила-была девушка по имени Марго. Она была чувствительной, но сильной. Эмоциональные потрясения то и дело выбивали ее из колеи, но она была непреклонна в своих действиях. Однажды она почувствовала себя настолько непонятой, что спряталась в кладовке под лестницей. Там она нашла портал в мир, где царила вечная осень с яркими листьями и прохладной погодой. Марго не могла вспомнить, как она туда попала, но встретившие ее горожане знали, что это не имеет значения. Она была их королевой, а ее брат – королем. Королевская семья, которой суждено править в этом мире. Пророчество рассказало людям все об этих брате и сестре. Они ждали нас.
Каждый раз, когда сердце Марго разбивалось, я был рядом и исцелял его. В таунхаусе бабушки пространство под лестницей было меньше и теснее, чем в доме нашего детства, а мы – больше. Бабушка забивала кладовку туалетной бумагой и бумажными полотенцами, но мы все равно протискивались. После того как умерли мама и папа, Марго заставила меня вычеркнуть из моих историй неприятные эпизоды с участием наших родителей. Ей нравился красивый и странный вымышленный мир, где мы все контролировали, уверенные, что ничто не сможет причинить нам вреда, пока мы правим вместе. Вот и теперь в этом доме астролога Марго кладет голову мне на плечо и вспоминает, кто мы такие. Непобедимые брат и сестра. Когда я заканчиваю историю, что-то внутри ее открывается.
– Я так боюсь, – говорит она.
– Чего?
– Что кто-то умрет.
– Ты думаешь, Эйми собирается убить меня?
– Помнишь, что она сделала, когда поймала тебя на измене много лет назад? Теперь у тебя трое детей, и ты рискуешь миловаться с другой женщиной под одной крышей с Эйми. Я бы сказала, что это уже совсем другой уровень.
– В этом нет ничего ужасного. Как она собирается меня убить?
– Застрелить из пистолета… Или взяться за нож. Готова поспорить, у нее хватит смелости прикончить тебя ножом. Разрезать на куски.
Я ерошу сестре волосы и ерзаю, меняя положение тела.
– Это не так просто, как раньше.
– Она недавно родила. Хорошие матери тоже могут сорваться.
Я качаю головой, и ее ухо подпрыгивает на моем плече. Мы сидим слишком близко, и наша связь слишком сильна.
– Только не Эйми… – возражаю я.
– И тогда ты окажешься в унылой квартире с двумя спальнями в Кипс-Бей, и мне придется приезжать каждые выходные, чтобы помогать тебе заботиться о девочках, – говорит она. – Не уверена, что это кошмар меньшего масштаба.
– О, черт, Марго, зачем так мрачно?!
Она истерически хохочет, отчего на глаза ей наворачиваются слезы. Я чувствую, что она вытирает лицо рукой.
– Откуда ты взяла этот сценарий?
– Я всегда была уверена, что все сложится именно так, – отвечает она. – Это настолько же реально, как, например, события вчерашнего дня.
Я одновременно обеспокоен и впечатлен. Я всегда считал Марго практичной женщиной, а себя – творческим созданием. Впервые я осознаю, что, несмотря на все тяготы нашего прошлого, Марго тоже могла бы стать писательницей. Унылая квартира отца-одиночки и она, как псевдомать моих дочерей. Плод буйного воображения. Похожего на мое.
Но у моей истории будет счастливый конец, у меня других просто не бывает.
Рини
День длится бесконечно. Мое последнее мероприятие «Поклонение солнцу» закончилось через пятнадцать минут после начала. Прервано. Впереди меня ждет последний обед в «Звездной гавани». Умру ли я в полночь? Доживу ли до завтрашнего дня? Неизвестно. Единственное, что гарантировано, – это сегодняшний день, мой последний полноценный день жизни.
Проходя по фермерскому рынку в городе, я бросаю взгляд на свой телефон. От Эрика по-прежнему нет никаких вестей. Я не жалею, что написала ему вчера вечером, но и донимать его не буду. Мне бы хотелось поговорить с ним напоследок, но я оставляю это в руках Вселенной. Затем я набираюсь смелости позвонить маме, вычеркивая еще одно прощание из списка дел последнего дня.
– Кто это? – спрашивает она в ответ на приветствие.
– Ха-ха, не так уж много времени прошло, – отвечаю я.
Конечно, это ложь. Минуло почти шесть месяцев. Я позвонила маме, как только поговорила с экстрасенсом и узнала дату своей смерти. Инстинктивно. Я была напугана и хотела к маме. Но как только она поздоровалась, я не смогла заставить себя сказать ей об этом. Она и так натерпелась от одной дочери. Предполагалось, что я стану ее утешением.
Энди и мама всегда сталкивались лбами. Два Тельца, упрямые по-разному. Настойчивость моей матери в том, что Энди должна измениться, соответствовала только желанию Энди остаться прежней. Я всегда любила свою старшую сестру, но знала, что с ней трудно. Мама говорила, что в младенчестве у нее были колики. Она устраивала истерики. Это могли бы быть нормальные этапы развития, и ее разлад с матерью разрешился бы к началу школьных лет, но мой отец все испортил.
В первый раз Энди вошла в пике, когда отец ушел из семьи к другой женщине. Сестра перенесла это тяжелее всех из нас троих. Я хотела забыть отца, мама – встретить кого-то другого, но Энди хотела, чтобы у нее был родной папа. Это было неудачное время: подростковость, всплеск гормонов, половое созревание, анорексия, перемежающаяся с булимией. А потом стало еще хуже.
А во второй раз это произошло, когда Энди училась в колледже. До сих пор мне снятся кошмары о том дне, когда она бросила учебу и уехала из студенческого общежития. Дрожа от страха, она стояла в дверях нашей квартиры с двумя пакетами для мусора, где лежала ее одежда. Я больше никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Эти слова она повторяла снова и снова, как мантру. Хотя мне едва исполнилось шестнадцать, я знала, что в каком-то смысле Энди умерла в ту ночь, когда вернулась домой из колледжа. Она потеряла свою волю. Свою радость. Свой дух. К нам вернулась частичка моей сестры.
Мама решила, что Энди нужен перерыв. «Время лечит все раны», – говорила она. Несколько дней Энди не вставала с постели. Дни превращались в недели, недели – в месяцы. Мы знали, что у Энди депрессия, но не понимали, почему она боится обратиться за помощью к врачу. Как только мне удалось скопить достаточно денег на визит, я отправилась в клинику и изложила им все симптомы Энди как свои собственные. Мне выписали антидепрессант.
Благодаря таблеткам Энди осталась жить с нами, хотя мать грозилась выгнать ее из дома, когда стало ясно, что сестра не собирается возвращаться в колледж. Мама сказала, что Энди уже взрослая и ей пора бы вносить свою лепту в оплату счетов. Энди устроилась на работу на дому телефонным представителем службы поддержки клиентов в универмаге, но, когда кто-то начинал на нее кричать, что неизбежно случалось, она терялась и не знала, что сказать. В общем, скоро все это закончилось, потом Энди перестала принимать лекарства, и моя мать указала ей на дверь, пояснив, что в этом доме ей больше не рады. Я считала, что мама слишком сурово обходится с моей сестрой, и собиралась оспорить ее решение, но тут как раз отец подарил мне недвижимость. И мы с Энди уехали, сохранив тонкую нить отношений с матерью.