Детали понемногу складываются в голове, и я начинаю чувствовать себя счастливой, но общая картина беспокоит меня. Примут нас соседи или подвергнут остракизму? Как отреагируют дети? А еще глубже в моем подсознании таится вопрос, который я не решаюсь задать даже себе: выберет ли Эйми меня? Об этом слишком страшно думать.
– Я думаю, это означает, что ты готова рассказать мне, что на самом деле случилось с Беккетом, – говорит Эйми.
– Что? – спрашиваю я, совершенно сбитая с толку.
– Ты сказала, что хочешь поговорить. А я ждала, когда ты вернешься к этой теме, с тех пор как мы приехали сюда.
Я беру паузу, и Эйми не давит на меня. Мы идем в тишине, поочередно любуясь то бескрайним океаном на горизонте, то красивыми домами у дорожки. После беседы с Рини я чувствую почти облегчение, что могу переключиться на более безопасную тему.
– Тебе никогда не казалось, будто с ним что-то не так?
– В смысле? – удивляется она.
Я все испортила, хотя и подозревала, что так получится.
– Ну… возможно, ему требуется какое-то медицинское вмешательство или поддержка, – уточняю я.
– Нет, ничего подобного мне и в голову не приходило. – Эйми не замечает никаких отклонений, – возможно, я ошибаюсь. – Я вижу, ты предъявляешь к восьмилетнему ребенку слишком высокие требования. Так ведь?
Я качаю головой:
– Есть некоторые закономерности. То, чего я не вижу в Кларе.
– Клара – старая душа. Она – неподходящая кандидатура.
Мне так хочется довериться маме-эксперту Эйми, но нет, я не могу игнорировать свои подозрения. Собственные глаза и уши не обманешь.
– Я думаю сводить его на обследование.
Эйми пожимает плечами:
– Конечно, почему бы не задать несколько вопросов? Поведешь его к педиатру или детскому психологу?
– Я не знаю. Не знаю, смогу ли с этим справиться, Эйми. – Мой голос неожиданно срывается.
Эйми останавливается и поворачивается ко мне лицом.
– Мы пройдем через это вместе, – говорит она, заключая меня в объятия.
Она не говорит «как пара», но я это слышу, и моя уверенность в себе возвращается. На работе люди ждут от меня ответов, потому что я врач. Но мне не обязательно надевать докторскую шапочку ради своего сына. Я обычная мама, у которой есть вопросы. Это не значит, что я не справляюсь, во всяком случае пока.
– Что с тобой? Что случилось? Ты можешь говорить?! – Раздается отчаянный женский крик.
На лужайке перед маленьким коттеджем стоит перепуганная женщина, а ее спутник корчится на траве от боли.
Я устремляюсь к ним, Эйми идет следом.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Не знаю. Мы гуляли, и вдруг он упал.
Мужчина хватается за горло.
– У вас аллергия? – Я адресую вопросы ему. – Вы съели что-нибудь необычное?
Он отрицательно качает головой.
Я осматриваю тело и замечаю крапивницу на ногах, руках и шее.
– У него аллергия на яд пчел?
Женщина пожимает плечами:
– Не знаю.
– Я врач. Я думаю, у вас анафилактическая реакция.
Мужчина кивает.
Из дома появляются еще несколько человек, пытающихся выяснить причину переполоха. Я приказываю им уложить пострадавшего на спину и проверить, нет ли где следа укуса. Кто-то кричит, что нашел, другой бежит в дом за пинцетом.
– Нет, так внутрь попадет еще больше яда, – предупреждаю я. – Попробуйте подцепить жало ногтем или ключом.
Я роюсь в сумочке и нащупываю эпинефрин. У Беккета сильная аллергия на лесные орехи, и, хотя его нет с нами в этой поездке, я больше не выхожу из дома без нескольких медицинских инъекторов с эпинефрином. Докторская привилегия очень кстати. Прошлым летом я спасла соседку от неизвестной аллергии на моллюсков, после того как та съела креветки на выпускном вечере в детском саду.
– Мне нужен доступ к внешней стороне его бедра.
– У него глаза закатились! – вскрикивает женщина.
– Фарах, он в обмороке, – говорит Эйми.
– Все в порядке. Поэтому я и велела положить его на спину.
Я нагибаюсь к мужчине со шприцем в руке, но перед уколом останавливаюсь, чтобы сделать глубокий, успокаивающий вдох.
– Что вы медлите? Скорее! – кричит женщина. – Он умирает.
Я не обращаю внимания на панические вопли. Ошибки из-за суеты обходятся дороже, чем секунды, которые уходят на то, чтобы сосредоточиться. Я открываю глаза и втыкаю шприц в бедро пострадавшего. Нажимаю на поршень и считаю.
– Ничего не помогает, – плачет женщина.
Я выдергиваю пустую иглу и кладу ее на землю. Беру мужчину за запястье и проверяю пульс.
– Это не всегда сразу заметно. Его пульс становится все быстрее и сильнее.
– Это хорошо, правда? – спрашивает Эйми; она наблюдает за мной, ожидая моей команды.
У коттеджа собралась целая толпа. У меня есть зрители.
– Расступитесь! Ему нужен кислород, – авторитетно заявляю я.
Веки мужчины начинают подрагивать. Я наклоняюсь, чтобы объяснить, что у него аллергическая реакция, но я ввела эпинефрин и с ним все будет хорошо. Его пальцы сжимаются вокруг моего запястья.
– Пожалуйста, – шепчу я ему.
Мы проходим через двор к воротам, и, ожидая приезда «скорой», я сообщаю жене пострадавшего кое-какую информацию.
– Врачи «скорой» дадут ему бенадрил, пепсид и внутривенно введут стероиды. Это коктейль от анафилактического шока.
Когда подъезжает машина, я заставляю парамедиков «скорой» записать время, когда был введен эпинефрин, и говорю жене пострадавшего, что ей и его друзьям придется наблюдать за ним в течение четырех-шести часов.
Когда машина «скорой помощи» отъезжает, обитатели коттеджа взрываются аплодисментами. Мне стыдно – больше за них, чем за себя. Это моя работа.
Мы с Эйми выходим на дорожку, но на этот раз решаем вернуться в «Звездную гавань».
– Фарах, ты подарила этому человеку жизнь! – восклицает Эйми. – Прямо здесь. Подарила ему жизнь.
– Я предотвратила развитие полного анафилактического шока.
– А что происходит, если у кого-то наступает полный анафилактический шок?
Я перехожу от технического медицинского анализа к драме, которая Эйми понятна.
– Он может умереть, – говорю я.
– А этот выжил. Потому что ты подарила ему жизнь.
– В лучшем случае спасла ему жизнь.
– Это круто!
Я краснею, моя шея багровеет и горит от стыда.
– Прекрати! – прошу я, мысленно прокручивая произнесенное ею слово.
Она сказала «крутая», прямо как Пэрис Хилтон в 2000-х. Эйми не говорит, что я ей нравлюсь. Или так оно и есть? В ее глазах мелькает огонек, который я не могу отрицать.
– Давай организуем ланч на задней веранде? – предлагает Эйми.
– Я стащила бутылку «Вдовы Клико», – отвечаю я.
Эйми обнимает меня и кладет голову мне на плечо:
– Салат с козьим сыром и шампанское. Вот за это я тебя и люблю.
Я улыбаюсь, больше не испытывая смущения оттого, что вслушиваюсь в ее голос, в ее слова. Я могу просто получать от этого удовольствие, особенно когда фантазия живет в моей голове.
Рини сказала, что транзит подходит к концу, что энергия сменится. Дверь закроется. Мне приходит в голову, что астрологическая практика предсказывает, как что-то действует на нас. Для меня как для врача, человека, играющего в Бога, это чуждая концепция. Но возможно, здесь, в отличие от родильного зала, мне не нужно ничего делать. И будущее, наше с Эйми, где-то на подходе. Мне лишь остается дождаться, когда все сложится само собой.
Или по крайней мере, я должна быть уверена в том, что, когда представится возможность, я начну действовать без колебаний. Как поступила сегодня, как поступаю каждый день. Я слишком много размышляла о неправильности своей любви. Правда в том, что я такая, какая есть. Я человек, который знает, как действовать, когда наступает подходящий момент.
Эйми
Мы с Фарах заканчиваем ланч, допиваем бутылку шампанского и направляемся с террасы в дом, чтобы проверить, не изменилось ли расписание. Тед, Рик и Иден потягивают коктейли в гостиной. Появляются Адам и Марго. Марго – со скрещенными на груди руками, Адам – с пивом в руке.
– Час назад Фарах спасла чью-то жизнь, – говорю я, чувствуя тепло и легкость от выпитого шампанского.
Тед и Рик задают Фарах по вопросу, уточняя подробности. Вместо бурной реакции, которую я ожидала, Адам молчит, а Марго выглядит встревоженной и переминается с ноги на ногу. Иден молча допивает свой коктейль. В воздухе витает мрачное настроение, и это выводит меня из себя.
– Это было после того, как вы вдвоем разрушили «Поклонение Солнцу», – заявляю я.
Ни Марго, ни Иден не замечают, что я обращаюсь к ним.
– О чем это ты? – вяло интересуется Адам.
– Марго и Иден ушли, не сказав ни слова нам или Рини.
– Я не обязана ни перед кем оправдываться, тем более перед вами, – говорит Иден.
Я разочарованно качаю головой. Так грубо.
– Вам следовало бы извиниться.
В этот момент из своего кабинета выходит Рини:
– Могу я попросить всеобщего внимания, чтобы обсудить изменения в расписании? Сейчас два часа, и у нас как раз подходит время для определения совместимости Фарах и Джо, но Джо еще нет. А Марго и Тед были вчера. Адам и Эйми, вы готовы?
– Я воздержусь, – говорит Адам.
– В самом деле? – уточняет Рини.
– А перенести на завтра можно? – спрашиваю я.
– Нет, мы пропускаем это мероприятие. Мне не нужно, чтобы кто-то объяснял мне, насколько я совместим со своей женой. Мы вместе уже десять лет, – заявляет Адам.
– Мы с Джо столько же, – говорит Фарах, – и, вероятно, тоже откажемся.
– Ну что ж… Тогда я рада буду видеть Марго и Эйми. По отдельности, – улыбается уголком рта Рини.
– Сейчас не самое подходящее время, – резко отвечает Марго. – Могу я прийти после обеда?
– А я с удовольствием пойду сейчас, – соглашаюсь я.
– Хорошо, – кивает Рини. – Увидимся за обедом в семь вечера.
Я иду следом за Рини по коридору, но вот она исчезает в своем кабинете, и я вспоминаю чувство, охватившее меня сегодня утром, когда она соскользнула с края обрыва.