— Всё равно.
— Принцип, да?
— Нет, это очень нужно.
— Кому нужно?
Анка остановилась:
— Я же тебе говорила, что мы его перевоспитываем. Он не пропащий какой-нибудь. Ему тоже трудно. У него знаешь мать какая.
— Мать? Какая у него мать?
— Такая. У меня папа и то лучше.
— Фу ты, ну ты, — пропел Яшка. — Так он же совсем не потому тип.
— А почему же?
— Почему, почему, — передразнил он. — У тебя вон тоже отец, а ведь ты не тип.
— Яшка, не смей! — топнула ногой Анка.
— Подумаешь, — сказал он, — нежности какие. Ладно, идём к твоему Гоше.
На вздёрнутом Яшкином носу возмущённо раздувались ноздри. Он готовил себя к унизительной процедуре. Ему смотреть было тошно на этого Гошеньку. И вдруг — простите, пожалуйста. Наше вам с кисточкой.
— Идём, — повторил он и зло сплюнул сквозь зубы.
— Яшка, не плюйся, противно! — крикнула Анка.
— Ты что? — удивился он. — А мне, думаешь, не противно?
Он чувствовал себя оскорблённым рыцарем, гордым и великодушным. Он клал к ногам дамы своё попранное достоинство. В награду за это он считал возможным разговаривать с ней не очень любезно и даже грубо.
— Ну? — крикнул он.
Анка улыбнулась.
— Смешной ты, Яшка, — сказала она. — Но вообще-то в тебе что-то есть… настоящее.
Пусто-пусто
Ребята играли в мяч. Стояли на площадке перед домом и пасовались. Больше, конечно, играли взрослые парни и девушки. А Денису с Олей мяч почти не доставался, его перехватывали у них над головами.
Гоша скучал на скамейке.
— Иди сюда, Гош, — позвала Анка.
— Чего? — откликнулся он.
В сумерках Гоша не разобрал, кто стоит рядом с Анкой. Он подошёл и, как только узнал живоглота с ноздрями, испуганно напыжился.
— Давай мир, — буркнул Яшка, протягивая руку.
Такого оборота Гоша не ожидал. Когда человек просит мира, значит у него дела плохи. Гоша у какого-нибудь слабака ни за что не стал бы просить мира. И поэтому Гоша почувствовал себя сильным.
— Да? — сказал он. — Теперь так мир! Сразу перепугался. Не хочу я с тобой мириться. Погоди вот ещё…
— Гоша! — укоризненно вздохнула Анка.
— Чего Гоша? — возмутился он.
Яшка стоял, набычив голову, и сопел.
— Не хочу! Все вы одинаковые! Тебя снова в тюрьму надо. Я ещё…
Гоша не договорил. Яшка схватил его за отвороты пиджака и тряхнул.
У Гоши лязгнули зубы. Гоша сразу вспомнил, кто слабый и кто сильный. Всё мгновенно встало на свои места.
Яшка отпустил его. Анка даже не успела вмешаться.
— Мир? — угрюмо спросил Яшка.
Гоша молча протянул руку.
— Чудаки, — улыбнулась Анка и предложила: — Идёмте вон там посидим.
— Не пойду я, — буркнул Гоша.
— Ну! — сказал Яшка.
Они уселись на детской площадке, в беседке под грибом.
— Гош, у тебя отец водку пьёт? — спросила Анка.
— На праздники только, — пробормотал Гоша.
Помолчали. На площадке глухо стучал мяч и вскрикивали девчата.
— А ты его любишь? — спросила Анка.
— Люблю.
— За что?
— Он добрый.
— Добрый, — хмыкнула Анка. — За это не любят. А маму?
— Тоже люблю.
— А Олю?
— Ты что, ненормальная? — испугался Гоша.
— А ты трус, — сказала Анка. — Нужно всегда говорить то, что думаешь. Это будет по-честному. Вот Яша не боится говорить, что думает. Правда, Яша?
— Тра-ля-ля! — запел Яшка. Он, конечно, был не трус, но всё равно испугался, что Анка сейчас возьмёт и всё выложит.
Странный человек эта Анка. Она может такое отколоть, что потом неделю чесаться будешь. Яшка боялся, что она возьмёт сейчас и отколет про то, что он говорил ей в парке. Поэтому он срочно потащил её домой.
— А то мне ехать пора, — уговаривал он.
— Ну и езжай на здоровье.
— Графиня, за кого вы меня принимаете? Я обязан доставить вас к дому.
— Я и сама доставлюсь, — отнекивалась Анка. — Чего ты ко мне привязался?
— Фу, как грубо, графиня.
Он всё же уговорил её. Да и время, действительно, было уже позднее.
Проводив Анку, Яшка не пошёл на станцию. Он вернулся обратно. На площадке уже никого не было. Только за шатким самодельным столом какие-то дяди при свете керосиновой лампы играли в домино. Костяшки звонко стучали по доскам.
От этого стука Яшке стало неуютно и сиротливо. Тревогой сдавило сердце. Он знал, откуда эта тревога. Всегда страшно сделать первый шаг в неизвестность. Когда его сделаешь, станет легче.
Яшка медлил. Он обошёл вокруг дома. Костяшки стучали зло и ритмично. Он обошёл ещё раз. Стук наступал и давил. Казалось, издалека медленно и угрожающе приближается человек в сапогах.
Яшка подошёл к столу. Щурясь на лампу, заглянул через спины.
— Четыре — пусто, — сказала спина и стукнула по доскам ладонью.
— Пусто — пусто, — сказала другая и тоже стукнула.
Лампа подпрыгивала и коптила.
Сердце в груди у Яшки билось неровно и часто. Не оглядываясь, он пошёл к парадной. Он пошёл решительно, как в собственный дом. В голове толчками шумел голос: «Пусто — пусто, пусто — пусто». Наверх вели шершавые, ещё не отполированные ногами и временем ступени. Он думал, их будет много. Их оказалось мало. Ему хотелось идти ещё. Но идти дальше было некуда.
На звонок высунулся Денис.
— Чего тебе? — удивился он.
— Приветик, — улыбнулся Яшка, сразу нащупав привычный тон и успокаиваясь.
— Поздно уже, — сказал Денис. — Чего ты?
— Поговорить нужно.
— Завтра, нахмурился Денис.
— Сегодня, — сказал Яшка. — Только не с тобой, с отцом твоим. Дело есть.
Денис отступил. Яшка с нагловатым видом ввалился в прихожую.
— Яков Лещ? — встретил его Николай Николаевич. — Вечер добрый.
— Честь имею, — отозвался Яшка. — Очень рад.
— В гости?
— Ответный, так сказать, визит, — поклонился Яшка. — Как культурный человек.
— Чайку попьёшь?
— Не сто́ит беспокойства. Я по делу.
— Вот как? Что ж, выкладывай своё дело.
Яшка стрельнул зелёным глазом на Дениса. Николай Николаевич понял:
— Желаем без свидетелей?
— Совершенно верно, — подтвердил Яшка.
Денис вспыхнул и отвернулся.
— Сложное положеньице, — вздохнул Николай Николаевич. — Там жена спит, тут тоже, понимаешь… У нас, правда, ещё ванная есть. Очень удобное место. Дверь глухая и закрывается на задвижку. Полная гарантия. Устроит?
Но Денис заявил, что ему чужих секретов не нужно, и удалился на кухню.
— Что ж, Яков Лещ, — сказал Николай Николаевич, — выкладывай своё дело.
Яшка пересел со стула на диван, вплотную придвинулся к Николаю Николаевичу. Оглянувшись на дверь, шепнул:
— Милиция тоже… Я же вам тогда наводящие вопросы задавал. А вы? И разве так ищут? Вы Илью не знаете. Это же такой тип. У него прямо у всех на глазах запрятано. Вы сто раз мимо проходили.
Яшка прильнул к уху Николая Николаевича и зашептал.
— Стой ты, — отдернул Николай Николаевич голову. — Всё ухо прощекотал.
Он повертел в ухе пальцем и попросил:
— Ты не торопись и не шипи. И вообще, может без уха обойдёмся?
— Нет уж, — сказал Яшка.
Выложив свое дело, он поднялся. На уговоры остаться переночевать отрицательно покачал головой:
— У меня есть где ночевать. У меня здесь тётка недалеко живёт.
Тётки у Яшки не было. Но домой он твёрдо решил не возвращаться. Он потому и костюм надел парадный. И золотые монеты он копил именно к этому дню.
Дорога домой была отрезана. В голове снова застучал голос: «Пусто — пусто, пусто — пусто…» И Яшке на минуту стало жутко.
Но только на минуту. Он знал, куда нужно идти. Он уже давно всё обдумал.
Беспризорник
По длинному коридору бежал мальчишка. Он был в одних трусах и спортивных тапочках на босу ногу. Мальчишка бежал как-то странно, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой. Тапочки шлепали смятыми задниками по полу.
Яшка загородил дорогу:
— Где тут у вас директор?
Мальчишка остановился и сжал коленки. Затем он подскочил на одной ноге и другой ловко поймал в воздухе тапочку.
— Эй! — негромко сказал он и посмотрел в конец коридора.
— Директор где? — повторил Яшка.
— Эй! — крикнул мальчишка, юркнул мимо и, пританцовывая, помчался дальше.
Рядом с Яшкой, за одной из дверей, раздавались вопли и крики. Что-то стучало, падало и тарахтело. Яшка приоткрыл дверь. Шум мгновенно стих, будто его и не было. Синяя лампочка тускло освещала три ряда кроватей с никелированными спинками. На кроватях, посапывая, мирно спали дети.
Яшка закрыл дверь. За ней, нарастая, снова поплыл шум.
По коридору возвращался мальчишка в трусиках. Он уже не подпрыгивал.
— Ты кто такой? — спросил мальчишка.
— Ваша тётя, — сказал Яшка.
— Ты отвечай, когда спрашивают.
— Тоже мне рояль с арбузами, — хмыкнул Яшка. — Мне директор нужен.
— А министр тебе не нужен?
— Министр пока нет.
— Ты как сюда попал?
— Ножками.
Мальчишка вздохнул и поёжился. В коридоре было холодно.
— Может, тебе к Платону Кречету? — спросил он.
— Лучше к Чарли Чаплину.
— Дурак, — сказал мальчишка.
— Я буду стараться и поумнею, — пообещал Яшка.
— Платон Кречет — это наш воспитатель, — объяснил мальчишка. — Он дежурит сегодня. Он знаешь какой? Страсть какой строгий. Будет тебе.
— Топай дальше, — сказал Яшка, — а то посинеешь.
Они разошлись. Яшка отправился на поиски Платона Кречета. Ясно, в такую познь директора в интернате давно нет. Как это он раньше не подумал? Но вполне можно и с дежурным поговорить. Дежурный тоже небось что-нибудь смыслит.
Платона Кречета только за глаза звали Платоном Кречетом. На самом деле он был Платоном Кирилловичем Смирновым. Он немного сутулился, носил старомодные очки в железной оправе и был не какой-нибудь «страсть какой строгий», а очень даже добродушный. Зная за собой эту слабость, он разговаривал с воспитанниками, особенно с мальчиками, подчёркнуто строго.