Тату не выпускал из рук рубашку.
– Может быть, слишком велика, – сказал он. – Я вдену запонки.
Он взял один из бриллиантов дяди Джорджа и начал возиться с рукавом.
– Очень-очень плохая манишка, – объяснил он. – Ого, какая плотная!
– Какого размера? – допытывался Билл, лихорадочно исследуя воротнички, доставшиеся ему от обладателя розовой рубашки. Он готов был снова послать японца, уже за воротничком.
– Размер не указан, – прошептал Тату. – И нет имени мастера. Это очень хорошо.
Биллу сразу стало не по себе.
– Где ты взял эту рубашку, Тату? – строго спросил он.
– Я достал ее, – коротко ответил Тату. – Вот, примерьте.
– Немного велика, – сказал Билл. – Но это приличная рубашка. И смотри – воротничок подходит. Удача, Тату, удача! Ого, до чего плотная манишка! Придется сегодня быть гордым и надменным.
Он замолчал, завязывая галстук.
– Все хорошо, – намекнул Тату.
– О да, пять долларов. Вот возьми. Но послушай, Тату, я не уверен, что мне следовало… гм… занимать ее. Мы должны будем вернуть рубашку.
– Я верну ее, – согласился Тату.
– Правильно, мы вернем ее с долларом в придачу, чтобы покрыть расходы на стирку и амортизацию. Честность, Тату, лучшая политика. Спроси любого.
– Да-с, благодарю вас.
– Всегда будь честен, и тебе никто не будет страшен.
Японец был уже у дверей.
– Послушай, Тату, я в самом деле должен знать, где ты взял ее.
– Я достал, – улыбнулся японец и вышел.
Что ж, отчаянное положение требует и отчаянных средств. Билл натянул брюки, надел жилет и пиджак, когда до него донеслись первые звуки песни «Ростбиф старой Англии», фальшиво, но с претензией сыгранные наверху буфетчиком. Микклесен снова барабанил в дверь ванной. Выключив свет, Билл бесшумно отворил дверь и поспешил на верхнюю палубу, чтобы застать там Сэлли. Она взглянула на него с упреком:
– Солнце уже село, а вас все нет.
– Я знаю, простите меня, – ответил он и нервно схватился за воротничок. – Меня задержали.
– Этого недостаточно для оправдания, – посетовала она.
– Благодарю вас, – рассеянно произнес он, думая о том, что владелец розовой рубахи явно нуждался в новых воротничках. У этого воротника были такие острые края, что он казался недавно отточенным.
– Вы исключительно любезны, – улыбнулась Сэлли, – за что бы вы ни благодарили меня. Простите, у вас все в порядке?
– Конечно, нет, – ответил он. – Я знал, что вы прекрасны, но вечером… ну, как это говорится – мой ум помутился.
Сэлли поднялась.
– Пойдемте лучше обедать, – предложила она. – Папа терпеть не может, когда опаздывают.
Билл обнаружил, что его место рядом с Сэлли, и это открытие обрадовало его, тем более что по другую ее руку сидел Генри Фрост, соседства которого можно было не опасаться. Настроение Билла стремительно повышалось. Минуту назад погруженный в глубины отчаяния, он выплыл с триумфом, и теперь все в этом мире было чудесно. Как все изменила чья-то рубашка!
За столом Джим Бэчелор предложил Микклесену рассказать что-нибудь из своих приключений на Востоке, и в связи с этим во время обеда звучал монолог. Но подобно большинству англичан своего класса, Микклесен был прекрасным рассказчиком и заслуживал внимания. Он говорил о приключениях, пережитых им, когда он работал помощником редактора английской газеты в Шанхае, о тех временах, когда он болел тифом и лежал в госпитале в Йокохаме, о кровавой стычке, в которую попал однажды ночью в старом датском отеле.
Вместе с научной экспедицией он ввел своих слушателей в дебри Китая, напугал их шайкой разбойников и вовремя доставил их обратно в Пекин на аудиенцию к посланнику. Жизнь, какой он познал ее, была волшебной.
Только когда подали кофе, он начал закругляться и разговор стал общим.
Внезапно наступила одна из тех необъяснимых, но частых пауз, что покрывают шум разговора, и в ней прозвучал голос Джима Бэчелора, беседующего с сидящей рядом мисс Кейс.
– И я храню его… все эти годы. В тяжелые минуты жизни я чувствовал его в своем кармане, и это придавало мне мужества. Маленький серебряный доллар выпуска…
– О, милый, – засмеялась Сэлли, – он рассказывает ей о своем талисмане.
– Поразительно! – воскликнула мисс Кейс. Она одобрительно улыбнулась миллионеру: – И он все еще с вами?
– Разумеется.
Он вынул что-то из кармана.
– Мой маленький талисман.
Он пристально взглянул на него, и лицо его медленно побледнело.
– Это… не… мой доллар, – с трудом произнес он.
Наступило неловкое молчание. Наконец заговорила Сэлли:
– Не твой доллар, папа? Что это значит?
– То, что я говорю. Это доллар выпуска девятьсот третьего года!
Он швырнул его и стал рыться в карманах. Снова наступило молчание. Поиски явно были бесплодны.
– Я… мне очень жаль, что так получилось, – сказал Бэчелор. – Это может показаться вам просто забавным, но для меня это чрезвычайно важно. Если… Если это своего рода шутка, то я ее не одобряю. Однако я оставлю это без последствий, если шутник тотчас признается. Во имя всего святого, – голос его задрожал, – чья это шутка?
Он пытливо осмотрел всех сидящих за столом. Никто не заговорил. Взгляд Бэчелора стал жестким.
– В таком случае за этим скрываются более серьезные мотивы, – сказал он.
– Чепуха, Джим, – возразила тетя Дора. – Ты делаешь из мухи слона.
– Об этом мне судить, – ответил ей миллионер, и в его голосе послышалась холодная сталь. – Тем не менее, – он усмехнулся, – в одном вы правы. Мне не следует расстраивать гостей.
Напряжение несколько ослабло, и мисс Кейс воспользовалась этим, чтобы выразить сочувствие.
– Как жаль! – сказала она. – Наверное, кто-нибудь из вашей команды…
– Нет, мисс Кейс, – твердо произнес Джим Бэчелор, – эта команда со мной уже много лет. Слуги… в них я не так уверен. Все они будут обысканы до ухода с яхты. И прежде чем мы прекратим этот разговор, скажите, не пропали ли у присутствующих какие-либо вещи?
Билл Хэммонд затаил дыхание. Рубашка! Кто-нибудь сейчас заговорит о таинственном исчезновении рубашки, и к чему это приведет? На лбу у него выступили маленькие капельки пота. Но никто ничего не сказал. Видно, владелец рубашки еще не обнаружил пропажи. Билл снова стал дышать.
– Ну, быть по сему, – сказал Бэчелор. – Оставим эту тему.
– Одну минуту! – поднялся О’Мира. – Я хочу внести предложение. У мистера Бэчелора пропала ценность, и, пока она не будет найдена, все мы под подозрением. Я хочу, чтобы меня обыскали, и, мне кажется, каждый честный человек должен испытывать такое же желание.
– Ерунда! – воскликнул Бэчелор. – Я и слышать об этом не хочу!
– Но О’Мира прав, – заговорил Микклесен. – Я помню обед в британском посольстве в Пекине, когда у хозяйки пропало бриллиантовое ожерелье. Там собралось избранное общество, но всех отвели в заднюю комнату и обыскали с поразительной тщательностью. – Он тоже поднялся. – Я также настаиваю на обыске.
– Чушь! Я не стану оскорблять своих гостей, – продолжал протестовать Бэчелор.
– Вы ничего не сможете сделать, патрон, – сказал ему Джулиан Хилл. – Мы должны пройти через это для нашего же удовлетворения. Если дамы подождут нас в салоне…
Тетя Дора, мисс Кейс и Сэлли поспешно вышли из комнаты. О’Мира тотчас же снял пиджак и жилет.
– Пусть сейчас кто-нибудь из вас обыщет меня, – сказал он, – а я проделаю то же самое со всеми остальными.
Джулиан Хилл выступил вперед, чтобы осмотрели его. Далеко не с таким же спокойствием снял пиджак и жилет Билл Хэммонд. Рубашка была ему не очень-то впору, возможно, кто-то и узнал ее. О’Мира, признанный невиновным, с энтузиазмом взялся за дело. Явно ему уже приходилось бывать в подобной ситуации. Но поиски не дали результатов…
Джим Бэчелор все время сидел, уставившись в стол, словно происходящее не имело к нему никакого отношения.
Наконец О’Мира закончил – с красным лицом и пустыми руками.
– Ну, если вы, ребята, покончили с этой ерундой, давайте присоединимся к дамам. И в виде одолжения прошу – не будем больше говорить об этом… сегодня, – сказал Бэчелор.
В большом салоне тетя Дора была занята составлением двух столов для бриджа. Оказалось, что для игры один человек был лишним. Тетя Дора безапелляционно отвергла просьбы тех, кто хотел оказаться в положении «лишнего», и в результате ее выбор пал на Джулиана Хилла, после чего счастливец немедленно покинул салон. Игроки разбились на пары, и, к своему ужасу, Билл оказался сидящим напротив тети Доры. У нее был вид человека, изобретшего бридж, и, вероятно, так она и думала.
Билл сдавал. Тетя Дора подняла руку и окинула игроков величественным взором.
– Пересчитайте ваши карты, – приказала она. – Это первое правило. По каким правилам вы играете, мистер Хэммонд?
– Правилам? – уныло повторил Билл. – Не знаю. Я просто играю.
– Мы будем вертеться, – быстро проговорила тетя Дора.
– Боюсь, я вас не совсем понял, – кротко ответил Билл.
– Я хочу сказать, что мы будем часто менять партнеров.
– О! – с чувством воскликнул Билл. – Я за это.
Взгляд, который она на него метнула, заставил Билла отвернуться, и глаза его вдруг остановились на человеке, который перед обедом пробирался по коридору. Внезапно он задумался, так что голос тети Доры, предлагавшей ему ходить, прозвучал очень отдаленно. Однако он быстро приблизился.
IV
В ходе игры тетя Дора обнаружила, что по-настоящему ей отдавалась только она одна. Будучи очень терпеливой женщиной, она тем не менее после неудачного роббера с О’Мира, который был ее партнером, заявила, что уже поздно, и ударила в гонг. Чуть раньше пробило шесть склянок, и после тщательного вычисления Билл понял, что было начало двенадцатого. Это подтвердили и его часы.
Микклесен и Джулиан Хилл, казалось, вздумали завести продолжительную беседу с Сэлли, но, бросив многозначительный взгляд на Билла, девушка уклонилась от нее.