Эффект был произведен. Клавдий так и подскочил на скамейке:
– Что слышу я? Иль мой больной рассудок меня подводит вновь?
– Да нет же, Котик, – рассмеялась Виолетта. – Я сейчас неплохо зарабатываю, у меня есть кое-какие сбережения, и я вполне могу позволить себе издать твою поэму, как она там называется, или, скажем, сборник твоих последних стихотворений – это как сам решишь.
– Ты, верно, шутишь, о небожительница? – подозрительно покосился на нее Клавдий.
– Нисколько! Я ведь знаю, что у тебя замечательные стихи, их надо нести к людям, они нужны читателям, они призваны сделать мир чище нравственно и богаче духовно!
– Как хорошо, что у тебя такая отличная память! – заметила появившаяся рядом со скамейкой Старуха (и когда только она успела вернуться?). – Шпаришь наизусть как по писаному то, что он сам тебе говорил лет этак пятнадцать назад...
Клавдий меж тем встал перед Виолеттой на оба колена и покрывал поцелуями ее руки. Она хотела было поднять его, чтобы не испачкался, но решила, что для его одежды уже ничего не страшно.
– Волшебная, чудесная, божественная! Чем я заслужил такой дар судьбы? О боги, как мне благодарить вас? Что мне сделать для этой удивительной женщины? Достать звезду с неба? Выпить океан? Победить дракона?
Проходившая мимо юная парочка с изумлением взирала на эту сцену.
– Успокойся, Котик, сядь, пожалуйста, неудобно, люди смотрят. – Виолетта потянула поэта обратно на скамейку. – Мне не нужны звезды, океаны и драконы. Мне нужно совсем другое.
– Проси что хочешь, я исполню все, что в моих силах. И даже то, что выше моих сил!
Виолетта дождалась, пока парочка удалится на совсем уж безопасное расстояние, и повернулась к нему:
– Мне нужен труп.
Рука Клавдия невольно потянулась к больному уху – он, безусловно, опять решил, что слух его подводит.
– Да нет же, Котик, ты не ослышался. Мне действительно нужен труп, женский, обгоревший до неузнаваемости. Ты ведь все еще работаешь в крематории. И тебе ничего не стоит, когда будут кремировать подходящую женщину – ну, подходящего роста и комплекции, – не сжигать ее тело дотла, а через некоторое время выключить жаровню или как у вас это называется...
– Печь, – глухо пробормотал Клавдий.
– Ну печь! – согласилась Виолетта. – Выключишь, а потом к тебе подъедут мои люди, и ты им отдашь останки.
– Только и всего?
– Ну конечно, глупый, чего ты испугался?
– Но для чего тебе это?
– Да я тут задумала одну шутку. Вроде розыгрыша. По-моему, должно выйти очень смешно.
– Ну да, – кивнул Клавдий. – Действительно, очень смешно.
– Котик, милый, – Виолетта взяла обе руки поэта в свои и нежно поглядела на него. – Ты ведь не откажешь мне? Мне, не только самой благодарной твоей читательнице, но и женщине, которая тебя так любила? Знаешь, у меня еще осталось немного времени, и я с удовольствием послушала бы твою поэму.
– Извини, но у меня что-то пропало желание ее читать. Хорошо, Виола, я сделаю все, что ты просишь. Но сейчас прости, мне надо идти.
Он поднялся со скамейки и побрел прочь по аллее, не оглядываясь и понурив голову, – сгорбленный, тощий, нелепый, в рваных джинсах и растянутом свитере.
– И как ты только могла с ним переспать? – удивилась Старуха, глядя ему вслед. – Даже я бы с таким не легла.
– Я думала, он талантливый, – пожала плечами Виолетта. Ей вдруг сделалось очень тяжело на душе, и она никак не могла понять отчего.
На половину одиннадцатого был запланирован звонок Игнатьеву, и Виолетта весь день ощущала какое-то приятное волнение внутри, точно в молодости перед свиданием. Сначала время тянулось невыносимо медленно, но как только настал вечер, на гувернантку навалилось такое множество забот, что, казалось, с ними не разделаться и до завтра. За ужином Сашура мучительно долго ел свою кашу, потом никак не хотел вылезать из ванны, шалил, плескался, размазывал по кафелю мыльную пену и вылил на пол чуть ли не половину воды. Вредная Катя, увидев, в каком состоянии ванная, тут же потребовала прибраться – ей, видите ли, тоже срочно приспичило купаться.
– Катенька, но почему бы тебе не принять ванну завтра?
– Нет, я буду мыться сейчас! – упрямо отвечала девочка. – Как только вы приведете все в божеский вид.
– Господи, скорее бы ты уехала! – пробурчала себе под нос Виолетта. На следующей неделе Катя с подружкой и ее родителями должна была отправиться на две недели во Францию, и гувернантка с нетерпением ждала этого дня. Общаться с девочкой ей становилось все труднее и труднее.
Виолетта как раз закончила вытирать стены и только собиралась перейти к полу, как услыхала жуткий крик, переходящий в рев, – оставленный без присмотра воспитанник принялся скакать по лестнице, упал, разбил обе коленки и в довершение расквасил нос. Чертыхаясь про себя, гувернантка наспех промыла раны перекисью водорода, кое-как утешила плачущего мальчика и с трудом заставила улечься. Сашура согласился пойти в кровать только при условии, что ему почитают «Малыша и Карлсона», с интересом слушал, смеялся и никак не хотел засыпать. Едва он угомонился и закрыл глаза, как в комнату заглянула Тина:
– Вы еще здесь? А я хотела с вами пошептаться...
– Мама, мама! – тут же подскочил мальчик. – А я упал, ударился, вот смотри! Столько крови было! Тетя Лето моет, а она течет, моет, а она течет! Так больно было, я так плакал! А сейчас мне тетя Лето про Карлсона читает, как он в шкаф залез, так прикольно!
– Я обязательно зайду к вам, Тина! – пообещала, стиснув зубы, Виолетта. Пришлось снова открывать книгу Линдгрен и начинать все сначала.
Словом, до своей комнаты Виолетта добралась уже в двенадцатом часу и сразу схватила мобильник. Только бы он был дома...
– Опять кому-то звонишь? – поинтересовалась Старуха. – Хорошо, что Марьяна за телефон платит, а то ты бы разорилась. И кто, интересно, будет следующим номером нашей программы?
– Паша Игнатьев, твой любимец, – отвечала Виолетта, прислушиваясь в ожидании соединения к шумам и потрескиваниям в трубке. – И умоляю, дай мне поговорить с ним спокойно, не бубни в ухо!
Трубку сняли после третьего звонка, и у Виолетты екнуло сердце. Голос у него совсем не изменился.
– Игнатьев слушает!
– Пашенька, здравствуй, дорогой, – пропела она. – Ты меня еще узнаешь?
– Летта! Мать твою, какими судьбами?
– Надо же, не забыл...
– Летка, да разве ж тебя забудешь?
– Ты, Паша, говорят, теперь совсем большой человек стал. Вся Москва под тобой ходит...
– Ну уж, это ты хватила! – было слышно, как он усмехнулся. – Так уж и вся... Да и не Москва, а область!
«Ну, это меня даже больше устраивает!» – подумала Виолетта.
– Ну а ты сама-то где, как?
– Спасибо, милый, твоими молитвами.
– А серьезно?
– Это долго рассказывать. Но если бы у тебя нашлось время, то рассказала бы при встрече.
– Понятно. Опять тебе что-то от меня надо.
– Ну что ты, Пашенька, я просто соскучилась.
– Знаю я твое соскучилась! Небось снова кто-то из твоих мужиков в историю влип.
– Да нет же, милый, нет у меня никаких мужиков. Вот только тебя одного до сих пор забыть не могу!
– Ой, как сладко поешь, чуть было не поверил! Только не забывай, что я тебя знаю как никто. Лисой была, лисой и осталась. Ладно, давай встретимся. Когда, где?
– Завтра можешь? Лучше бы в первой половине дня.
– Погодь, в склерознике посмотрю, что-то у меня на завтра было... Старый стал, ничего в башке не держится! Ага, завтра с утра могу, только не с ранья. С одиннадцати до полудня тебя устроит?
– Хорошо, в одиннадцать. Можно на Осеннем бульваре? Там на углу такая кафешка есть...
«Встреть я его на улице, так, пожалуй, даже и не узнала бы», – подумала Виолетта, разглядывая приближающегося к ее столику мужчину. За эти годы Игнатьев сильно сдал, потолстел, обрюзг. Он был в штатском, в довольно приличном костюме, но и пиджак и брюки уже были ему маловаты. Лицо Игнатьева сделалось одутловатым, под глазами появились темные мешки. «Пьет, – заключила Виолетта и с удовлетворением констатировала про себя: – Нет, все-таки правильно я тогда сделала, что с ним рассталась».
Павел неуклюже протиснулся между слишком близко стоящими столиками, наклонившись, чмокнул Виолетту в щеку и грузно опустился на стул, жалобно скрипнувший под его массивным телом.
– Привет! А ты совсем не меняешься. Все такая же!
– Какая? – кокетливо поинтересовалась Виолетта, подперев щеки кулаками.
– Хитроглазая, – усмехнулся Игнатьев, окинул ее взглядом и добавил: – Девчонка.
Этот эпитет понравился Виолетте куда больше, чем напыщенные словеса Клавдия.
– Да и ты не стареешь, – попыталась она вернуть комплимент, но Павел только махнул здоровенной ладонью – мол, не трепи языком, сам все про себя знаю.
Подскочил юркий смазливый официант, но Игнатьев даже не стал брать у него меню.
– Два кофе! – приказал он. – И для барышни что-нибудь, какое ни то безе-крем-брюле.
Парнишка удивленно вытаращился сперва на него, потом на «барышню», но переспрашивать ничего не стал.
Виолетте совсем не хотелось кофе, она лучше выпила бы соку. Она открыла было рот, чтобы возразить, но, подумав, захлопнула его и промолчала.
– Ну давай, вываливай, что там у тебя! – велел Павел, как только официант отошел от их столика. – У меня времени всего двадцать пять минут. Ты же не просто так сюда пришла, не на меня полюбоваться.
– Откуда ты знаешь? – кокетливый тон вновь вернулся к Виолетте. – Может, именно за этим и пришла.
– Да так уж себе зрелище, – усмехнулся офицер. – Средней паршивости. Давай излагай, не тяни кота за яйца.
– Пашенька, мне нужно инсценировать ДТП, – ангельским голоском попросила Виолетта.
Огромная рука Игнатьева, опустившаяся было в карман, очевидно, за сигаретами, замерла на полдороге.
– Это в каком смысле?
– В прямом. Видишь ли, Паша, тут такое дело... – У Виолетты сделалось то проникновенное выражение лица, с каким женщины обычно смотрят латиноамериканские телесериалы. – Одна моя подруга замужем за очень богатым бизнесменом. Но она полюбила другого человека и хочет уехать с ним за границу. А муж – настоящий Отелло! – не только не дает ей развода, но и совсем голову от ревности потерял, запер ее дома, грозится разыскать и убить ее любимого... Словом, кошмар. Вот мы и придумали: надо сделать вид, что она погибла в автокатастрофе.