Глаза Хейзел вспыхнули: она придумала идеальную ответную реплику.
– Ты еще скажи, что морской конек – то же самое, что обычный конь! И что на обоих можно сесть верхом и покататься вокруг фермы!
Я с удивлением обнаружил, что откинулся на спинку стула и наслаждаюсь пикировкой детей – а ведь еще пару минут назад было не до того. Не буду преувеличивать – улыбка на моем лице не расцвела, однако я больше не хмурился.
– А как насчет тигровых акул? – спросил я, исключительно чтобы продолжить тему. – У них есть полоски? Не могу вспомнить. Они относятся к рыбам или к кошкам?
– Полагаю, они относятся к семейству китовых, то есть морских млекопитающих, – сообщила мама. Настолько неожиданно, что я рассмеялся, совершенно инстинктивно. Все на меня посмотрели – словно я вздумал напеть какую-нибудь джазовую мелодию.
– Извини, бабушка, – произнесла Хейзел, покосившись на меня с некоторым облегчением, – но тигровая акула – это вид акулы, а все акулы относятся к рыбам. Да, она выглядит не как обычная рыба, однако это все же рыба.
– Спасибо, милая, – ответила бабушка и наколола на вилку креветку, чтобы закрыть тему. – Я и сама не была уверена.
Я почувствовал себя несколько лучше. Кажется, даже аппетит вернулся. Я наклонился над тарелкой, зачерпнул ложкой немного еды и отправил в рот. И тут внутри словно переключатель сработал. Я принялся уплетать все подряд. Креветки, треска, кукурузные клецки, картофельное пюре – все смешалось в одну соленую массу. Я не различал вкус, однако очень скоро наелся до отвала.
– Папа, ты такой голодный? – спросил Мейсон, карикатурно закатывая глаза.
– Просто давно не ел, – пробормотал я.
– Я рада, сынок. Тебе нужна энергия, – улыбнулась мама.
Я тоже улыбнулся через силу и вонзил вилку в очередную креветку. Однако донести ее до рта не успел – зазвонил телефон. Уронив вилку, я заторопился ответить, однако секунды три не мог залезть в карман – пальцы цеплялись за скатерть, салфетку, подкладку джинсов. Наконец я достал трубку и бросил взгляд на экран.
Шериф Тейлор. (Сын продолжил династию; занял должность отца через пару лет после смерти старика от сердечного приступа.)
Можете представить ужас, охвативший меня в тот момент, когда я ответил на звонок? Шериф мог звонить по самым разным причинам, однако мозг начал перебирать самые худшие варианты. Умер, убит, расчленен – весь набор страшных исходов.
– Алло! – наконец выдавил я из себя.
– Дэвид, он жив. Мы его нашли.
Как передать спектр эмоций, которые я испытывал, ведя машину по высланному Тейлором адресу? Закончив разговор, я объявил родителям и детям, что Уэсли жив, его нашли, и я должен немедленно туда ехать. Передал адрес отцу – семья доберется на место в своем темпе – и бросился к своему минивэну, планируя побить все рекорды скорости. Сел в машину, завел мотор и, рискуя стереть покрышки, рванул с ресторанной парковки.
И лишь когда я уже вел машину, новость дошла до меня, заставив адреналин подскочить до отметки «десять» по десятибалльной шкале. Мой мальчик жив. И даже в порядке, если верить шерифу. Все остальное теперь неважно. Судя по телефонному разговору, там были какие-то странные детали, в которых еще предстоит разобраться. Конечно, сын в шоке. Однако он жив. Возможно, не совсем здоров, но в порядке. Сам шериф заверил, что он в порядке! А значит, так оно и есть.
Из груди вырвалось рыдание. В горле саднило. По щекам хлынули слезы. Затем я рассмеялся и тут же хрипло закашлялся, да так, что напугал бы любого, кто мог случиться поблизости. Снова слезы, и снова смех. Я впал в истерику, однако мне было все равно. Весь набор жутких исходов, из которых смерть являлась далеко не худшим вариантом, аннулировал один телефонный звонок. Невыносимое замедление времени, ожидание плохих новостей, бремя неизвестности – все позади. Еще несколько минут – и я обниму Уэсли. И неважно, что сын ростом почти с меня; подхвачу его, прижму к груди, начну укачивать – долго, недели три. Я был готов нянчиться с ним, как с младенцем, – кормить из бутылочки, вытирать рот, менять подгузники… Я вновь рассмеялся.
А ведь это истерика. Я совершенно лишился рассудка; надеюсь, временно.
GPS-навигатор в телефоне велел свернуть на грунтовую дорогу, с наступлением темноты едва различимую. Я не увидел ничего, кроме узкого прогала в сплошной стене леса; деревья и отдельные сучья образовали подобие арки – ворота в настоящую пещеру, куда ныряла кое-как посыпанная гравием дорога. При других обстоятельствах я шарахнулся бы от этих ворот в неизвестность – кто знает, какие ужасы таятся в кромешной тьме? – а сейчас, не раздумывая, свернул с мощеной трассы и вдавил педаль газа. От колес полетели грязь и камешки.
Минивэн подпрыгивал на ухабах, внутри что-то скрежетало, и я понимал, что в этом нет ничего хорошего. Свет фар метался вверх-вниз, высвечивая то непроницаемый купол ветвей надо мной, то заполненные водой рытвины. Дорога была прямой, как стрела, но я видел лишь освещенный моими фарами участок. Призрачные силуэты деревьев по сторонам создавали зловещую картину. Я продолжал двигаться вперед, страстно желая увидеть людей, полицейские машины, шерифа Тейлора. Увидеть моего сына.
Однако увидел я нечто другое.
Справа от дороги мелькнула фигура, и прямо перед капотом из лесу вывалился человек. Я ударил по тормозам; в тот же миг мужчина замер и повернулся ко мне. Фары осветили его лицо – бледное, блестящее от влаги. Глаза горели странным огнем, будто не из нашего мира. И тут я узнал его, хотя это было непросто – черты лица исказились от пота и страха.
Дикки Гаскинс!
Он сделал шаг в моем направлении. Теперь вместо гримасы ужаса во взгляде проступила крайняя нерешительность. Однако затем он сообразил, что встреча со мной не сулит ему ничего хорошего, дал стрекача и исчез в кустах с противоположной стороны дороги. Не прошло и трех секунд, как из-за деревьев вынырнул полицейский в форме, очевидно, преследовавший Дикки. Почти не удостоив меня вниманием, коп вновь устремился в погоню, направляясь к тем же кустам. Что ж, он на правильном пути.
Большая часть моей эйфории исчезла вместе с Дикки. Полиция нашла моего сына, и я сейчас его увижу, однако же отпрыск человека, который отравил мне жизнь, убегает, и копы гонятся за ним, как в семидесятые годы за грабителем банка. Что-то пошло не так. Сердце сжалось от нового страха – ближайшее будущее уготовило мне новые испытания. Оставалось лишь набрать шерифа Тейлора.
Он ответил со второго раза.
– Дэвид? Вы где? Надеюсь, уже подъезжаете?
Его тон несколько успокоил меня. В нем не слышалось особой тревоги или паники.
– Да, я где-то на грунтовой дороге. Тут Дикки Гаскинс чуть не бросился мне под колеса. Его преследует один из ваших помощников. Что происходит?
Шериф вздохнул, да так громко, словно стоял со мной рядом.
– Значит, вы уже близко. Не переживайте, мы его поймаем. Поторопитесь, вы нужны своему мальчику.
– С ним все хорошо?
– Да, Дэвид, уверяю вас. Приезжайте быстрее.
Я завершил разговор, ничего не ответив, и на миг ощутил вину. Затем, несколько отойдя от шока, снова вдавил в пол педаль газа и рванул вперед по ухабистой дороге.
Последние полмили до места дорогу освещали полицейские машины. Проблесковые маячки вращались, испуская синий и красный свет, как светомузыка на дискотеке, и создавали психоделическую атмосферу. Сердце колотилось бешено, и вибрация колес распространялась до самых кончиков пальцев рук. Я сжимал руль так, что ладони побелели.
Взгляд выхватил Уэсли издалека, будто у меня включилось семейное магическое зрение. Он стоял с накинутым на плечи одеялом, прислонившись к заднему бамперу «неотложки». Двери машины были открыты, из салона струился свет. Лицо сына скрывала тень. Сцена напомнила последние кадры почти каждого фильма в жанре экшен: если видишь на экране героя или героиню с одеялом на плечах на фоне «неотложки», значит, он или она наконец в безопасности.
Первоначально я не обратил внимания, что это за место; не до того было. Я остановил машину, и, клянусь, мне потребовалась целая минута, чтобы отстегнуть ремень. Вывалившись из машины, я чувствовал наполовину отупение, наполовину эйфорию, однако пришел в себя, рванул к сыну и обнял его порывисто, как еще никто никого не обнимал. Слезы хлынули по щекам; меня трясло от радости и от горя одновременно. Уэсли обнял меня в ответ, однако как-то вяло, и не произнес ни слова. Что сделал Дикки Гаскинс с моим старшеньким? Я терялся в ужасных догадках.
– С тобой все хорошо?
Теперь я понимаю – я выбрал самый неоригинальный вопрос, совершенно лишенный эмпатии, однако другого тогда на ум не пришло. Почему не сказал просто: «Я люблю тебя»? Почему не произнес эти слова, единственные и самые главные?
– Нет, не все, – ответил Уэсли таким безжизненным голосом, какого я от него никогда не слышал.
– Мне так жаль, – опять пустые слова. Я сел на бампер рядом с сыном и привлек его к себе. Он слегка сопротивлялся, дрожа всем телом, как испуганный щенок. В какой-то момент рядом с нами возник шериф Тейлор и поглядел на меня с невыразимым сочувствием. Он сам был отцом и все понимал.
Я думал, что сына найдут, и боль уйдет, а проблемы разрешатся. Однако лишь добавились новые. Другой вид боли, но не менее сильный. В голове пронеслись все виды вреда, который могли нанести сыну. Я не знал, что делать и что говорить, и не хотел мучить его дальше. Я просто взял Уэсли за руку, а сам наконец решился осмотреть место, которое всю оставшуюся жизнь будет являться мне в кошмарах.
Грунтовая дорога заканчивалась вырубкой площадью примерно в один акр, ограниченной по периметру плотной стеной деревьев. Их ветви танцевали в свете проблесковых маячков. В центре поляны стояла большая деревянная постройка, которая покосилась в одну сторону, будто здесь преобладали сильные западные ветра. Такую развалюху можно встретить только вдали от цивилизации. Хижину сколотили из разнокалиберных обрезков, не заботясь ни об эстетике, ни о долговечности; некрашеное дерево покоробилось. Я разглядел два выбитых окна, откуда зловеще скалились остатки стекла. Дверь висела на одной петле, рядом валялась оторванная ручка.