[9]; впрочем, претензий никто не предъявлял). После мы все помогали моему папе рыть большую канаву за табачным полем. Я доныне понятия не имею, для чего она предназначалась. Подозреваю, отец решил нас чем-то занять и заодно отвлечь меня от мрачных мыслей. Возможно, он снова засыпал канал при помощи экскаватора, так чтобы я не видел.
Короче говоря, к заходу солнца с меня сошло столько потов, что можно было бы неделю поливать всю нашу территорию, а каждый мускул молил об отдыхе. Попрощавшись с друзьями, я умял превосходный ужин – свиные отбивные с печеной картошкой, – часок посмотрел с папой матч с участием «Атланта Брейвс», а затем усталый, но довольный, отправился на боковую.
И провалился в сон, едва коснувшись головой подушки.
В течение многих лет мой мозг блокировал все, что произошло той душной раскаленной ночью. Пока те события не выплыли из недр памяти, я порой видел их во сне и верил, что это всего лишь сон.
С чего все началось? Я лежал на маковом поле – прямо как в самом первом цветном фильме «Волшебник из страны Оз» – рядом с Андреа. Мы ели мороженое в вафельных рожках и были так счастливы, что буквально парили в воздухе. Андреа яростно лизала белоснежную шапку своего рожка, словно мороженое могло в любой момент растаять, не дав ей полакомиться хрустящей вафлей. Сны часто бессмысленны; возможно, они трансформировались по мере моего взросления, и позже Андреа лизала уже не мороженое, а мое лицо. Я хохотал и уворачивался, но это было чудесно, и Андреа продолжала свои ласки.
И вдруг я очнулся. В полной темноте.
В спину больно упирались какие-то ветки.
Вокруг меня хор насекомых исполнял ночную серенаду.
Легкий ветерок шелестел листвой деревьев и кустарников.
А еще кто-то лизал мое лицо.
Я завопил от страха и ударил кулаком то, что нависало надо мной, а затем попятился, обдирая ладони о жесткую молодую поросль. Тьфу, это же олень! Он слизывал лакомство с моих щек. Только белый хвост в темноте мелькнул – животное ускакало прочь, испугавшись моей реакции. Я машинально вытер лицо и обнаружил, что кожа густо намазана каким-то веществом. Жестким и зернистым.
– Я сделал из тебя соль-лизунец.
Голос прозвучал откуда-то слева и так напугал меня, что душа ушла в пятки, а крик застыл в горле. Я снова попятился. И запутался в колючем кустарнике, как муха в паутине.
– Что? – пискнул я.
– Стой, где стоишь. – Мужчина говорил скрипучим шепотом, будто хотел замаскировать индивидуальные особенности голоса. Мои глаза привыкли к темноте, однако разглядеть его не получалось. – Стой, где стоишь. Я должен кое-что тебе сообщить.
Я понял, кто это. Конечно же, Гаскинс. Однако как он притащил меня сюда? И почему у него такой странный голос?
– Что ты сказал? – удалось выдавить мне.
– Я хочу, чтобы ты оставался на месте. – Несмотря на демонический тон, голос почему-то звучал несколько комично.
– Нет, что ты сказал до того? – уточнил я. Руки и ноги тряслись, словно я проснулся не среди нагревшихся за день стволов деревьев, а внутри рефрижератора.
– Что я превратил тебя в соль-лизунец.
Подлесок зашелестел, выдавая его присутствие, и теперь я смог различить тени головы и туловища. Мужчина, очевидно, сидел в удобной позе, скрестив ноги. Я продолжал слышать все тот же шелестящий звук; будто у него в легких взрывалась карамель с шипучей начинкой.
– То есть? – Ответ ужаснул меня прежде, чем я его осознал. Просмотры ужастиков даром не прошли: я решил, что этот тип вздернет меня на крюк, как окорок, засолит и будет мной кормиться.
– Ты живешь в Южной Каролине, пацан. Должен знать, что такое соль-лизунец.
Я снова потер лицо. На лбу и щеках еще оставались крупицы соли. Он приманил оленя, чтобы тот лизал мое лицо!
– Зачем? – спросил я, вложив все свое отвращение в единственное слово.
– Мне так велели. Напугать тебя.
Я ожидал большего, однако он замолчал.
– Ты убьешь меня, Коротышка?
Я ощутил короткое движение, затем что-то щелкнуло, и темноту пронзила вспышка света, меня ослепившая. Я сощурился и прикрыл лицо локтем, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
– Я подожду, – сказал мужчина. – Подожду, пока твои глаза привыкнут.
Странная просьба, однако я послушался. Наконец зрение удалось сфокусировать. Мужчина сидел там, где я и предполагал. Одет в толстовку поверх рубашки и штанов цвета хаки. На коленях лежал фонарь, направленный ему в грудь. А вот лицо… вместо лица у него было нечто необычное.
В конце концов я это рассмотрел. Пластиковый мешок на голове.
Просторный мешок для покупок из шуршащего пластика, завязанный на шее. Я тут же узнал хорошо знакомый мне логотип аптечной сети «Рексолл». У рта была прорезана щель, и в такт каждому вдоху мешок раздувался и сдувался, издавая тот самый звук – карамель с шипучкой, – который я слышал ранее.
Мужчина выключил фонарь, и все погрузилось во мрак, лишь на моей сетчатке отпечаталось остаточное изображение: ярко светящаяся голова в мешке, еще страшнее, чем в реальности.
Из темноты прошелестел голос:
– Не забывай, я велел тебе стоять на месте. Столько, сколько я прикажу.
– Понял.
– На всякий случай предупреждаю: у меня нож. Очень острый.
– Понял.
На какое-то время он замолчал, и мой мозг начал рисовать картины одна ужаснее другой. Деревья стояли молча, насекомые бросили меня на произвол судьбы, не желая видеть неминуемый грядущий ужас. Я попытался набраться смелости и убедил себя, что справлюсь с противником, особенно если он вооружен одним только ножом. В крайнем случае смогу убежать. Точно смогу. Я не позволю Гаскинсу ничего со мной сделать.
Не выходя из образа Бэтмена, он наконец сказал:
– Наверняка тебе любопытно узнать, зачем я прибегнул к экстравагантному, однако весьма практичному средству маскировки.
Его сентенции озадачивали меня все больше и больше. Экстравагантный? Верится с трудом, что Коротышка Гаскинс вообще такие слова знает. Он всегда казался малограмотным простаком.
– Для чего тебе мешок? – спросил я, сознаваясь в своем любопытстве – совершенно искреннем, несмотря на весь ужас происходящего.
– Для того, чтобы ты не узнал, кто я.
Неожиданно. А кто, если не Гаскинс? Другого варианта я даже не рассматривал.
– Я знаю, кто ты. – Я упорно гнул свое.
– Ты считаешь, что я Коротышка Гаскинс. Возможно, да. А возможно, нет. Возможно, я Дональд Генри Гаскинс, которого никто не спрашивал, нравится ли ему зваться Коротышкой. Возможно, я совсем другой человек. Допустим, его сын или его отец. Или совершенно посторонний. Я могу быть его жертвой. Возможно, я тот, кого в реальности не существует, потому что вне сферы твоих знаний тебе неизвестно, кто я. А если это так, то существую ли я вообще?
Теперь он извергал из себя слова, почти не переводя дыхания.
– Важно лишь то, что сейчас мы здесь, в лесу, в темноте, сидим напротив друг друга и каждый размышляет, кем может быть его собеседник. Кем он может быть в реальности. Все мы носим мешки на головах, Дэвид. Все мы. У каких-то мешков есть щели для воздуха, у каких-то нет. Бывают мешки видимые и невидимые. А когда и мешок не помогает, голова может отделиться от тела. Так мы определяем нашу значимость в этом мире. Ты понимаешь?
Я не понимал. Совершенно не понимал. Однако был слишком напуган, чтобы сознаться.
– Вижу, что не понимаешь. Можешь ничего не говорить. Мне известно все, что нужно знать, когда речь идет о наших головах и мешках, которые мы носим. И я знаю всю твою подноготную.
Шаги выдали его – он пошевелился, встал и направился ко мне. Я негромко ойкнул и постарался забиться в колючий куст еще дальше. Внезапно руки вцепились в мою пижаму, выдернули из куста и пинком уложили на спину. Затем мужчина сел мне на грудь и пригвоздил к земле, вонзив острые колени в ладони. Это было больно; я беспомощно затрепыхался, пытаясь высвободиться, – каким бы тщедушным малым ни был Коротышка, сейчас я не мог с ним справиться.
– Прекрати дергаться, – сказал он. – Прекрати дергаться хоть на минуту.
Я подчинился. Ужас заполнил каждую клеточку, каждую пору моего тела.
– Пришло время выяснить, какую голову ты носишь на плечах.
Мужчина надвинул мне на голову такой же мешок из супермаркета, натянул его до плеч, затем подоткнул под шею, так что плотный слой пластика закрыл лицо, и наконец обжал, выдавив воздух из моего носа и рта. Меня охватила паника – абсолютная паника, какой я до сих пор не испытывал, даже во время прошлых встреч с Коротышкой. Игнорируя его приказ, я начал брыкаться, выдергивать руки, извиваться всем телом, тщетно стараясь преодолеть превосходящую и неожиданную силу.
Я хотел закричать, однако получилось лишь мычание – не было воздуха, чтобы сформировать звуки.
– Прекрати! – яростно зашептал мужчина, зажимая мне рот. – Прекрати и докажи, что способен выдержать испытание. Не сопротивляйся!
Не зная, что еще можно сделать, я опять подчинился. Подавляя все вопящие о спасении инстинкты тела, я замер, не шевеля ни руками, ни ногами, ни туловищем. Задержал дыхание, вместо того чтобы пытаться вдохнуть. Лежал без движения, как труп, которым в скором времени предстояло стать. Казалось, я плавлюсь и просачиваюсь в почву, и моему существованию приходит конец. В мозгу пронеслись образы родителей, братьев, сестер; где-то на самых задворках мелькнула Андреа.
Затем раздался звук, будто что-то распороли, и воздух хлынул мне в рот и в нос. Я сделал вдох, потом еще и еще один. Пластик шелестел на выдохе.
– Ну вот, ну вот, – приговаривал мужчина, словно утешая новорожденного младенца. – Вот так и доказывают свою значимость. Путем контроля над собственным телом.
Теперь, когда воздух вновь заполнил легкие и доставил кислород к сердцу, меня охватило абсолютное недоумение. Я даже усомнился в своем душевном здоровье.
– Зачем? – забормотал я. – Для чего это?