– Подойди сюда, Дикки, – сказал Коротышка. – Подойди ближе. Я хочу, чтобы эти ребята увидели во всех подробностях, как мы перевернем страницу старой книги Плайеров. Пришло время открыть главу Гаскинсов, не правда ли?
Дикки, дрожа от предвкушения, встал вплотную к отцу. Теперь они оба находились в трех-четырех футах от нас. Коротышка потрепал сына по голове, как собачонку, и спросил:
– Помнишь, чему я тебя учил?
– Да, сэр, – кивнул Дикки.
– Отлично. – Он шагнул к тряпичной сумке, прислоненной к стене, и опустился на колени. Порылся в сумке и достал оттуда банку с винтовой крышкой, наполненную такой же янтарной жидкостью, что и склянки на стеллажах, – с тем отличием, что в ней ничего не плавало, – и охотничий нож с блестящим лезвием в полфута длиной. Таким легко сдирать шкуры и разделывать туши. Коротышка продемонстрировал эти предметы зрителям и положил на пол возле сумки. Затем встал и вновь занял место рядом с Дикки. – Ну что ж, приступим. Ты готов?
– Готов, – ответил мальчишка.
Я почти забыл об окружающей обстановке – зрелище возбуждало нездоровый интерес. Мы с Андреа так и держались за руки. Ладони были мокрыми, словно их окунули в бассейн. У Дикки в глазах мелькнул страх, однако он быстро овладел собой.
– У нас все получится. – Коротышка расставил ноги пошире и вытянул перед собой руки, словно ожидал землетрясения. Он сосредоточил взгляд на ладонях, и я было подумал, что нам сейчас покажут фокус. Потом Гаскинс открыл рот, засунул туда несколько пальцев и надавил на свой язык. Хрипя от напряжения, он погружал руку все глубже и глубже, проталкивая язык в горло. Давился, задыхался, кашлял, однако не прекращал усилий. Дикки смотрел на него, изумленно выпучив глаза.
Затем что-то случилось, потому что Коротышка вдруг затих, убрал руки от лица и опустил вдоль тела. Его рот был по-прежнему открыт, щеки надулись. Стало очевидно – с ним что-то не так. На лице Коротышки читался дискомфорт; он хлопнул сына по плечу и в отчаянии указал на себя. На свое горло.
– Он нарочно подавился, – прошептала Андреа до жути спокойным голосом.
Она была права.
Коротышка только что затолкал себе в горло собственный язык.
Глава 25
Июль 2017 года
Услышав от Дикки, что мой сын сейчас в Доме Безгласия и работает пилой, я тупо уставился на него, на секунду потеряв дар речи. Отец топтался рядом, в абсолютной прострации – даже хотелось рассмеяться. Хотя элементы пазла постепенно вставали на свои места, кое-что еще оставалось неясным. Но это меня мало заботило. Что бы ни имел в виду Дикки, ничего хорошего ожидать не стоило.
Наконец я взял себя в руки и, как и собирался минутой ранее, бросился к башне, туда, где находилась дверь. Я знал, что у Дикки есть оружие; однако сегодня он главный режиссер мероприятия, и если бы собирался убить меня, то я уже был бы мертв. Я не знал о его конечных намерениях, да и не хотел узнать; просто ухватился за возможность действовать, а именно воссоединиться с Уэсли – пока не случилось что-то еще.
Я достиг обветшавшей каменной колонны, обошел вокруг нее и остановился у деревянной двери высотой по пояс, обитой железом. Она была чуть приоткрыта; изнутри сочился тусклый свет, отбрасывая на траву длинную желтую полосу. Я опустился на колени, распахнул дверь и заполз в башню. Воспоминания о специфических свойствах помещения хлынули в мозг, прежде чем я успел прочувствовать все заново. Запах плесени и гниения, сырые замызганные стены, мигающие лампы дневного света, дребезжащие ступени… Едва преодолев лаз, я встал и со всех ног бросился вниз по винтовой лестнице.
Перепрыгнув последние три ступеньки, я помчался по цементному полу коридора к ближайшей двери. Растрескавшиеся доски были скреплены ржавыми металлическими стяжками. Заперто! Я с разбегу принялся таранить дверь левым плечом, наваливаясь всей своей массой – даже подошвы оторвались от пола.
Раздался треск.
Две доски раскололись, а сама дверь распахнулась полностью, с грохотом ударившись о стену. Я влетел вместе с ней – и как ни пытался удержаться на ногах, все равно растянулся на полу. Я вспомнил эту комнату – стеллажи, скудная мебель, банки с винтовыми крышками, где в янтарной жидкости плавали языки… Впрочем, со времени моего последнего посещения банок стало намного меньше. Я встал и осмотрелся. Когда-то в этих стенах разыгралась трагедия, отравившая мне детство. А теперь здесь…
Кровь.
Тела.
Смерть.
Зловоние.
Мой сын.
Передо мной разворачивалась кошмарная сцена. На короткий миг я решил, что эта картина нереальна, что она лишь плод моего воображения или декорации к фильму ужасов. Я отпрянул назад и врезался в стеллаж с банками, хранившимися здесь десятки лет; некоторые опрокинулись на пол и разбились, их дурно пахнущее содержимое разлилось по всей комнате. Мне было не до того – я хватался руками за воздух в попытке восстановить равновесие, а взбудораженный мозг тем временем делал то же самое изнутри, чтобы сохранить рассудок. Все поле моего зрения заполнила кровь. Взгляд постепенно фиксировал новые отвратительные детали.
Три тела. Нет, четыре!
Трое мертвы, вне всякого сомнения – их головы отпилены от тел и уложены рядом; вместо шеи – ошметки плоти, костей и запекшейся крови. Количество крови вообще было просто чудовищным – она покрывала пол таким толстым слоем, что на первый взгляд казалось, будто в комнате расплескался багровый пруд.
А вот четвертое тело… Четвертое тело держал на коленях Уэсли, словно баюкая. Глядя на сына, я от отчаяния сам едва не испустил дух – вместе с теми тремя, кто закончил земное существование и валялся на полу подобно ненужному хламу.
Уэсли сидел на полу, поджав ноги. У него на бедрах лежало тело женщины; ее голова свисала с колена. Волосы раскинулись веером, ноги с другой стороны растопырены. Тело слегка подергивалось – небольшой спазм, скорее всего плод моего воображения; а вот глаза уже остекленели. В районе шеи происходило какое-то движение – подробность, которую мой разум первоначально старался блокировать. Теперь выбора не было, и пришлось сосредоточиться на движущемся предмете, понять его назначение и увидеть ужасную правду.
Уэсли держал в руке пилу-ножовку, сжимая ее так крепко, что костяшки побелели и просвечивали сквозь окровавленную кожу. Он двигал пилой взад-вперед, взад-вперед, в неизменном ритме – словно одержимый, загипнотизированный или находящийся под воздействием дьявольских чар, пусть я ни во что подобное не верил. В рамки моего понимания не вписывалась ни одна возможная причина, которая могла бы объяснить действия шестнадцатилетнего парня. Ни одна.
– Уэсли, – окликнул я сына. Слова застревали в горле. Я кашлянул. – Уэсли! – На сей раз громче, с нажимом. – Что… Не знаю, что они с тобой сделали, но ты должен прекратить это. Немедленно. Перестань… делать это с ней. Ты уже причинил ей достаточно страданий.
Мне реально хотелось завопить: «Как ты можешь, Уэсли!» Однако я понимал: сын погружен в некий транс, его душа балансирует на тонком хрупком льду.
Уэсли медленно поднял глаза и встретился со мной взглядом. Пила в руке замерла.
– Папа? – растерянным голоском отозвался сын. Похоже, он не мог увязать эту жуткую ситуацию со своей настоящей жизнью, жизнью с отцом. Как сумел Дикки за считаные дни его обработать? Как?
– Да, Уэсли, это я. Твой папа. – Я осторожно сделал шаг в направлении к нему. Затем еще один. Пришлось переступить через ногу обезглавленной женщины, которая лежала на животе посреди комнаты. До сына оставалось футов десять. – Пожалуйста, выслушай меня. Ладно? Гаскинс что-то вбил тебе в голову. Это делаешь не ты, твой разум тут ни при чем. Не знаю, что они, черт возьми, сделали с тобой, но сейчас я рядом. Ты понимаешь? Папа здесь.
Уэсли перестал пилить. Женщину у него в руках уже не спасти – подергивание тела, которое я заметил, всего лишь отдача от движений пилы, вгрызавшейся в ее хрящи и кости.
– Отложи пилу в сторону. Ладно? – Я приблизился еще на шаг. – Мы во всем разберемся, мы тебя отсюда вытащим. Я не позволю, чтобы с тобой случилось еще что-то плохое. Клянусь.
Во взгляде сына не промелькнуло ни искры понимания, и все же он кивнул и отбросил пилу. Она звякнула и погрузилась в вязкую кровь. Я рванулся вперед, схватил женщину за одежду и убрал с колен сына. В тот момент мне было не до почтения к усопшим. Затем я опустился на пол рядом с Уэсли и притянул к себе. Он не противился, но и не обнял меня в ответ. От вони, исходящей от тел и запекшейся крови, к горлу подступила тошнота, я с трудом сдержался. Мои руки и лицо, в тех местах, где они соприкасались с Уэсли, испачкала липкая жижа; джинсы тоже пропитались ею.
– Мы вытащим тебя отсюда, – повторил я, стараясь сохранить рассудок. – Идем. Мы что-нибудь придумаем. В любом случае. – Тюрьма. Моего сына посадят в тюрьму. Я собрал остатки воли, с каждой секундой ослабевающей, и подхватил сына под руки, чтобы встать вместе с ним. – Идем. Помогай мне.
Со стороны лестницы донеслось эхо – кто-то топал по металлическим ступенькам. Дикки. С оружием. Он идет завершить начатое, исполнить уготованный для нас мерзкий обряд. Я выпустил из рук Уэсли и, оставив его сидеть в луже крови, вскочил на ноги.
Теперь я вспомнил все. Все, что произошло здесь много лет назад. Вспомнил до малейших деталей, настолько отчетливо, будто кто-то спроецировал кадры из фильма о моем прошлом на каменную стену.
Я знал, что нужно делать.
Глава 26
Июнь 1989 года
Меня никогда не обучали, как действовать, если человек затолкал себе в горло собственный язык, перекрыв доступ жизненно необходимого воздуха. А Коротышка только что сделал именно это, прямо у нас на глазах. Я мог только стоять с разинутым ртом, надеясь, что несчастный умрет быстро. Андреа дернулась, почти рефлекторно, однако я не мог отвести взгляда от жуткого зрелища. Коротышка упал на колени, обхватив руками раздувшуюся шею. Его лицо побагровело; глаза – огромные, с влажно блестящими белками – едва не выскакивали из орбит.