Я оплакивал его, себя, Уэсли, всю нашу семью.
За спиной раздался звон разбитого стекла. Сперва я ничего не понял. Был просто не в состоянии встать и посмотреть. А затем послышались булькающие звуки.
Я уже знал, что увижу.
Отец разбил банку и перерезал себе горло осколком.
Он лежал на спине, кашляя и задыхаясь. Кровь била фонтаном. Я наклонился, понимая, что ничего не смогу сделать. Однако все же попытался заткнуть рану ладонью.
Отец встретился со мной глазами и выкашлял последние слова:
– Ну вот… теперь проклятие снято… навсегда.
Моя ладонь непроизвольно сместилась. Я сдавил его горло в попытке уничтожить все, что заключала в себе эта хрупкая плоть. Он умер бы в любом случае, однако я почти уверен, что ускорил процесс.
Взгляд отца затуманился, и жизнь покинула тело с последним вздохом.
Я закрыл глаза. Осталась одна цель. Буду жить ради Андреа. Ради детей. Ради спасения Уэсли.
Вдалеке завыли сирены.
Глава 28
Июнь 1990 года
Прошел год с того дня, когда Коротышку Гаскинса, лишенного языка, отправили в тюрьму. Если не считать конфиденциальных показаний под присягой, я не следил ни за развитием событий, ни за судом и вообще ни за чем, что имело отношение к самому ужасному человеку, которого когда-либо знал. Мама больше не упоминала его имя, а отец очень изменился; однако перемены в нем я смог осознать, лишь глядя сквозь призму минувших десятилетий. Он так и не стал прежним; впрочем, у меня не осталось четких воспоминаний, каким он стал.
Андреа с матерью решили перебраться в Колумбию, и, хотя оттуда был всего час езды на машине, сердце подсказывало – и я, и она нечасто воспользуемся случаем, чтобы увидеться. Это причиняло боль.
Мы сидели за стойкой в кафетерии аптеки «Рексолл» – решили попрощаться и в последний раз выпить вместе кофе. Отъезд был назначен на завтра.
– Ты будешь вспоминать меня? – спросил я.
Андреа отпила глоточек.
– Разумеется. Не реже раза в неделю.
– А я буду вспоминать тебя раз в день. Без труда.
– О-о. Как мило.
– Ага. Еще бы. Вот такой я правильный.
Она закатила глаза.
– Даю тебе полгода. Через полгода будешь сидеть на унитазе, читать телепрограмму и задумаешься… Как же звали ту девчонку? Аманда? Анжела? Антилопа?.. Ух ты, сегодня «Придурки из Хаззарда», повторный показ! Как бы не пропустить.
– Может, ты и права. Что тут скажешь?
Андреа поставила чашку и повернулась ко мне, внезапно так посерьезнев, что я не знал, как себя вести.
– Я никогда тебя не забуду, Дэвид, и всегда буду любить. Всегда.
– Аналогично. – Я слегка поперхнулся. – Всегда.
Она обняла меня. Я тоже обнял ее.
Наконец мы оторвались друг от друга. Андреа взяла чашку и отпила кофе.
– Если бы не Коротышка, мы наверняка бы когда-нибудь поженились.
– Ты серьезно?
Даже спустя годы меня по-прежнему удивлял этот разговор.
– Да. Только из-за него мы теперь навсегда останемся просто друзьями. То есть как бы между нами возникла связь, которая совсем не вяжется с образом влюбленных голубков и тому подобной белиберды. Мы просто друзья. Самые лучшие. Коротышка посеял мрак внутри нас, а это не тот фундамент, на котором строится вечная любовь.
– Уф. – Я понял, что полностью согласен с подругой, хотя сам нипочем не додумался бы до такой формулировки. – Значит, у нас есть еще одна причина ненавидеть этого сукина сына, как сказал бы Дед.
Подруге понравилось – она улыбнулась, широко и искренне.
– Кто знает. Возможно, когда мы одряхлеем, то в конце жизни попадем в один дом престарелых. И вот тогда я выйду за тебя.
– Ты будешь по-прежнему сексуальна. И я тоже. Представь себе: поцелуи взасос в инвалидных колясках! Мы с тобой станем самой сексуальной восьмидесятилетней парой в мире.
– Может, у нас появятся младенцы. Старые.
– Убей не пойму, о чем ты.
– Думаешь, я сама понимаю?
Она рассмеялась. И рассмешила меня.
– У нас с тобой было чертовски много хорошего, – сказал я. – И надеюсь, мы сможем забыть все это дерьмо. Коротышку Гаскинса и остальных придурков с пластиковыми мешками на головах.
– Вряд ли. Но мы справимся. Обязательно.
Она взяла мою руку. Минуты шли.
– Я уже несколько недель в ужасе, – пробормотал я. – Серьезно. Как я скажу тебе «прощай»? Мне реально больно.
Она кивнула.
– Мне тоже.
Мы некоторое время сидели молча и пили кофе, чтобы убить время. Странное ощущение. Я не хотел, чтобы наше последнее свидание кончалось, и при этом не мог дождаться, когда оно закончится.
– Вот как мы поступим, – наконец промолвила Андреа. – Когда минутная стрелка подойдет к двенадцати и начнется очередной час, я просто встану и уйду. Давай не будем говорить друг другу «прощай». В буквальном смысле не попрощаемся.
– Э-э… Отлично. Самая правильная идея.
– Потрясающая!
Нам оставалось двадцать минут. Мы болтали без умолку, вспоминая обо всем и обо всех, кроме событий нескольких недель, омраченных преследованиями Коротышки Гаскинса и его приятелей с мешками на головах. Я радовался, что мы сумели избежать неприятной темы. Откуда мне было знать, что однажды тот кошмар вернется?
За пять минут до истечения часа Андреа спросила:
– Где Энтони, Дэвид?
Наша старая игра. В последнее время мы ее забросили. Я помассировал пальцами виски и закрыл глаза.
– Хм-м. По нулям. Может, он наконец-то сыграл в ящик. А ты? Что-нибудь пришло в голову?
– Я точно знаю, где он.
– Да ну? И где же Энтони?
– Сидит в кресле, смотрит телевизор и пьет пиво. И ненавидит себя, потому что продул свой единственный шанс, упустил самую прекрасную и добрую женщину в мире. Так пусть теперь живет и раскаивается! Мне этого достаточно.
– Ага. А я добавлю – он потерял самую лучшую дочь в истории. На его месте я никогда бы тебя не бросил.
Она рассмеялась.
– Ужасно и одновременно прекрасно.
– Значит, мне зачет!
Откуда-то с улицы донесся бой часов. Самый нежный и печальный изо всех звуков.
– До скорого? – спросила Андреа, соскальзывая со стула.
– До скорого.
Она чмокнула меня в щеку, развернулась и исчезла из моей жизни. Только звякнул колокольчик в дверях.
Эпилог
Сентябрь 2017 года
День посещений
Улик против меня было множество. Пресса и местные телеканалы заранее признали меня виновным и объявили монстром – на основании скудных утечек из полицейского управления. Я предпочел не давать показания, решив выждать и посмотреть, как карты лягут. До тех пор, пока нет подозрений в отношении моего сына, я буду чувствовать себя спокойно, поступая так. А дальше я не заглядываю.
Время покажет. Когда меня обнаружили, я был весь в крови, а рядом лежал отец с перерезанным горлом – рана длиной шесть дюймов. Дом Безгласия полиция нашла той же ночью, и отрицать мое пребывание там невозможно. Судебная экспертиза, черт бы ее побрал. Не забывайте и о том, что грузовик Дикки Гаскинса стоял припаркованный перед домом моих родителей.
Время покажет.
Моя линия защиты на данный момент проста: держать язык за зубами. Как я скучаю по детям – невозможно описать. Я испытываю боль ежедневно и ежечасно. Однако я спас старшего сына, и это придает мне сил.
Поверил ли я в ту чушь, которую несли мой отец и Гаскинсы? Все эти мутные разглагольствования – проклятия, исцеления, пакты и гонения… Нет. Ни на секунду. Однако обряд Пробуждения сработал, и мой сын вроде бы выглядит нормальным – насколько возможно в текущих обстоятельствах. Дважды в неделю он посещает психотерапевта. Дети перевелись в школу в Колумбии – сорок пять минут езды от места моего заключения, а также недалеко от безутешной бабушки. Андреа заботится о всех четверых, как о своих собственных, хотя я никогда не просил ее об этом.
Я любил ее в юности.
И люблю ее сейчас.
День посещений в тюрьме.
Я сижу на пластиковом стуле – самой худшей конструкции, какую только можно вообразить: он впивается в задницу, причиняя жуткую боль. Передо мной столик, за ним стеклянная перегородка; рядом висит древний телефонный аппарат. Андреа сидит по другую сторону, четверо детей стоят у нее за спиной. Всякий раз от этой картины у меня слезы наворачиваются на глаза, и я никогда не пытался их скрыть.
Снимаю трубку, стараясь не думать о миллионах бактерий на ее поверхности. Андреа делает то же самое.
– Привет, ребята! – кричу я, зная, что они могут кое-что расслышать сквозь стекло. – Вы сделали мой день! Боже, какие вы красивые!
– Мы по тебе жутко скучаем, – говорит Андреа. Самое чудесное, что она действительно скучает. По глазам вижу.
– О-о… Представьте себе, я скучаю еще больше. По всем вам.
– Есть новости? – спрашивает она с шаловливым огоньком в глазах – любого Санта Клауса заткнет за пояс.
– Целая куча! Вокруг сидит столько интересных людей. Имел занимательную беседу с грабителем банка. А еще на неделе прочел книгу! Гарри Поттер и что-то там еще. Ну и белиберда, скажу я вам!
– Папочка, как не стыдно! – вопит Хейзел по ту сторону стекла. Я коварно хохочу.
Уэсли улыбается. Мейсон улыбается. Логан на коленях у Андреа улыбается. Даже Хейзел улыбается, с немым укором – дочке не нравится мой словесный понос. Дети не могут полностью скрыть ненависть к обстоятельствам, мысли о степени моей виновности, отвращение к тюрьме и к моему в ней пребыванию. Однако они стараются скрыть это, а их любовь ко мне делает задачу выполнимой.
У меня нет способа узнать текущее психическое и эмоциональное состояние старшего сына; выглядит он неплохо. До прихода семьи я поклялся, что постараюсь об этом не думать во время визита.
Дети говорят по очереди, вырывают друг у друга трубку, при этом крича так, что могут разбудить даже мертвых заключенных – по слухам, они похоронены во дворе для прогулок. Мы болтаем о видеоиграх и хлопьях для завтрака, баскетболе и танцах, фильмах и м