— Мне кажется, в реальном мире более плодотворным может оказаться третий подход: рассматривать экономику в социальной сфере, а не как математическую абстракцию или продукт индивидуальной психологии. Ведь рынок в конечном итоге — это социальная модель, не так ли? Я не могу отрицать потрясающую энергию западного индивидуализма, но и за него приходится платить. Над нашим поколением маячит тень обвала, хотя мы и живем в условиях быстро растущего рынка, который использует все более сложные и взаимосвязанные финансовые инструменты. В какой-то момент рынок неизбежно обвалится снова: как и оружие массового поражения, нерегулируемые рыночные экономики очень тонко устроены, но они и самые надежные. Я ловлю себя на мысли, что в XXI веке моделью может стать социально опосредованная экономика, то есть та, что основана на общественной ценности, доверии и взаимных обязательствах. На передний план выходят не финансовые олигархи и не принцип «малое прекрасно», а что-то промежуточное, маломасштабное, как общая культурная идентичность и собственность во многих культурах в составе Оттоманской империи. Ценность равна идентичности. А вы что думаете, господин Сариоглу?
Айше узнает этот намек на бледность на лице Аднана и сжатые губы. Она вертит стакан. Давай же, трейдер.
— Что я думаю? Я вам скажу, что я думаю. Я — это деньги. Вот так вот просто. Я — это деньги. Через мои счета ежедневно перетекает больше денег, чем ВВП нашей страны. Каждый день. Больше денег, чем вы можете представить. Я скажу вам кое-что о деньгах. На этом уровне деньги перестают уже быть просто деньгами. Они становятся чем-то другим. Чем-то большим, более сильным и прекрасным. Это денежная буря. Денежный ураган. Я ими не владею, я не контролирую их, и никто их не может контролировать или господствовать над ними. Я закрываю глаза и вхожу в этот поток, он подбрасывает меня и несет какое-то время, всего-то пару секунд, потому что дольше никто не сможет выдержать, а потом я выхожу из потока, и когда я разжимаю кулак, то вижу, что кое-что успел ухватить. Выгода. Это вовсе не ругательство, а единственное, что вы можете получить от этого потока. Всего одна пригоршня. Вы думаете, я обрабатываю рынки ради этой жалкой пригоршни, ради прибыли? Нет, я это делаю из-за красоты. Деньги красивы, но они и ужасающи и могут разорвать вас на клочки, но на те несколько минут, что я внутри этого потока, я и есть деньги. Вы говорите обо всех этих ваших фундаментальных ценностях, корректировках по рынку, о социальных рынках, а для меня это все пустой звук, потому что деньгам плевать. Правила простые, как в детской игре, — вы даете мне это сейчас, я отдаю вам это позднее, в итоге все играют друг с другом и кружатся в потоке, который никто не может удержать, никто не может предсказать и никто не может даже надеяться контролировать. Мне кажется, это великолепно. Деньги. Деньги в чистом виде. И все. Вы должны быть довольны такими людьми, как я и Ферид-бей, поскольку каждый день мы смотрим на этот поток, мы запускаем в него руки и вытаскиваем оттуда то, что заставляет ваш мир работать. Если он когда-нибудь остановится или даже просто слегка замедлит ход, если когда-либо он станет сиять не так ярко, то все, что вы знаете, закончится. Так что ваши теории хороши и занимательны, но деньгам плевать. И мне тоже плевать, потому что я — это деньги. Я заставляю мир вращаться. Я — это деньги.
За столом воцаряется молчание. Официанты пользуются возможностью унести неиспользованные ложки с освежающей пастой и проворно подать последнее блюдо.
Звук в переулке оглушительный, чужеродный, ужасающий. Недждет идет по ступенькам в Киноварный переулок, и это физическая сила. Она отталкивает его обратно к закрытым дверям лавки. Хизир — повелитель джиннов, и Зеленому святому вполне по силам привести в старый дом дервиша армию джиннов размером с облако. Он прижимается щекой к штукатурке, выкрашенной красной краской. Звук ползет по стене, то нарастая, то убывая, гоня душный воздух по лабиринту переулков и площадей Эскикей, отражаясь от стальных жалюзи и аппарата по продаже колы, прикрепленного цепью к стене, и балконов, нависающих над Киноварным переулком. Он оглушающий, странно знакомый, от него волосы становятся дыбом. Он реален.
Хизир вовсе не безопасный святой. Зеленый человек забирает все, каждое воспоминание, хорошие и плохие поступки, а взамен дает то, что Недждет помнит как свою жизнь. Он поджег свою сестру. Исмет спрятал его в доме дервиша, чтобы спасти от собственной семьи.
— Что ты от меня хочешь?
Зеленый святой закрыл глаза и отвернул лицо. Недждет думает, что он, может быть, сошел с ума. Коридор переходил в другой коридор, один туннель — в другой, засасывая еще глубже в темноту, в подвалы и водохранилища, которые старше любого из трех городов, чьи имена значились на этих камнях. Он оказался около трубы в толщину как его тело, которая бежит из темноты в темноту. Она гудела под его ладонью, а когда Недждет приставил к ней ухо, то ему показалось, что он слышит через толстый изоляционный слой визг несущегося газа. Недждет уже не понимал, что происходит по-настоящему, а что — фантазия, и что представляет собой мир между этими полюсами. Когда Мустафа наконец определил, что стук доносится от пожарного выхода, который никогда не открывали, и сломал охранные пломбы, то обнаружил за дверью Недждета, грязного, пыльного, окровавленного, но лицо у него сияло, как у пророка. Он был потрясен, он изменился.
Шум гремит громче, концентрируясь и усиливаясь в узких улочках, пока Недждет осторожно пробирается по Киноварному переулку. Площадь Адема Деде заполнена людьми. По большей части это женщины в платках, но встречаются и редкие молодые люди в кожаных куртках с красивыми волосами и в отполированных ботинках. Все они стоят лицом к дому дервиша. Недждет видит за рядами голов в платках голову Исмета. Должно быть, брат стоит на ступеньках галереи. Теперь он заметил в толпе и соратников брата по ячейке. Они в пиджаках с иголочки и модных ботинках. Это хорошо одетый тарикат, состоящий из мужчин, у которых есть работа. Из толпы доносится предвкушающий шепот на высоких тонах. Это и есть тот звук, что преследовал его через Эскикей.
Бюлент и его заклятый враг Айкут наблюдают каждый из своего дверного проема. Столы и стулья убраны. Греки, которые пьют чай у Бюлента, предусмотрительно куда-то делись. Айдын закрывает свой лоток с газетами и лотерейными билетами, не переставая извиняться перед женщинами в платках и дорогих плащах. Последний из бубликов, уже изрядно зачерствевший, идет на корм голубям. Все соседи наблюдают за происходящим с балконов. Даже семья глухого мальчишки открыла настежь ставни и обеспокоенно смотрит вниз. А вот и сам мальчишка выглядывает из-за перил. Недждет поднимает голову. Вон игрушечный робот паренька, приняв форму птицы, кружит над площадью. Некоторые окна закрыты. Разумеется, в квартире старого жирного грека. И той грузинки, которую все считают проституткой. Что это, он видел, как шелохнулась занавеска, но перестала двигаться, стоило сфокусироваться на ней? Детали. Такое впечатление, будто ему дали новые органы чувств. Мир стал более ярким, более детальным, более связным. Какие-то слова написаны на двери галереи. Что-то про идолопоклонников. А вон в толпе та девушка из галереи, та, чью карин он видел под землей. Наверное, не хочет, чтобы толпа узнала, что она тут работает. Недждету очень интересна женщина, что владеет галереей. Ему нравится дерзость ее ботинок и юбок. Классная штучка, она кричала бы громко.
Движение справа. Толпа расступается, женщины сбиваются в более плотные группы. Хизир здесь, сидит на краешке фонтана. В этот момент девчонка из галереи видит Недждета. Она тычет пальцем и кричит, на площади тут же воцаряется тишина. Все оборачиваются и смотрят на него. Бесполезно даже пытаться бежать. Так вот почему Хизир ждет его именно тут! Ты не можешь переступить через волю Всевышнего. Исмет протискивается через толпу, за ним братья из тариката, которые образуют кольцо вокруг Недждета и провожают его до крыльца галереи. На двери серебряной краской написано «Сожжем идолопоклонников». Кругом сплошные головы и лица, лица и головы, головы, лица и платки. На балконах еще больше лиц. Уже без платков.
— Слушайте! Слушайте! — кричит Исмет, поднимая руки. — Всевышний дал нам величайший дар, прямо тут, в Эскикей. В наши дни, на наших улицах Аллах все еще с нами. Я следовал за Всевышним и основал здесь тарикат, чтобы привнести справедливость, истинную справедливость в Эскикей, и Всевышний вознаградил наш труд. Он послал нам в дар шейха, нашего собственного шейха!
Глухой паренек из четвертой квартиры практически перевешивается через балкон. Мать держит его за футболку. Хизир наблюдает с фонтана. Должно быть, он доволен. Исмет поднимает руки. Все ждут, что Недждет что-то скажет.
Я не шейх. Я подлец. Я не святой. Я бездельник. Я не суфий. Я поджег свою собственную сестру. Я паршивая овца.
Недждет вспоминает, где уже видел эту картину раньше. Толпа на проспекте Неджатибей, стена лиц, когда он пытается скрыться от полицейских ботов, и парень в белой футболке, снимающий его на видео за секунду до того, как Недждет увидел перед собой женскую голову, из которой льется свет.
Хизир смотрит наверх. Недждет видит, как на площадь Адема Деде просачивается дымка, и слышит похожий на комариное жужжание шум крошечных моторов.
— Уходите отсюда! — кричит Недждет. — Полиция, сюда идет полиция! Они прислали роботов.
Женщины в платках смотрят наверх, а там еле заметный дымок ройботов собирается в крупных роботов, размером с насекомое. Толпа бросается врассыпную, женщины закрывают головы и лица, защищая себя от атаки полицейских ботов, которые охотятся за участками голой кожи, чтобы поставить радиочастотную метку. На землю летят платки и длинные закрытые уличные плащи, поскольку женщины сбрасывают с себя все, на чем может остаться предательский оранжевый спрей, который приведет на порог дома полицию. Теперь на площади Адема Деде совсем другой шум — это пронзительный визг паники. Площадь пустеет за несколько секунд. Балконы тоже пусты, и ставни закрыты наглухо. Мостовая, стены, витрины магазинов, машины — все в пятнах оранжевой краски. Исмет отдергивает Недждета в тот момент, когда плевок с красящим веществом врезается в ставни галереи. Теперь надпись «Сожжем идолопоклонников» стала серебряной с оранжевым. Рой машин, закручиваясь по спирали, поднимается высоко в воздух над площадью и распадается в пыль. Приближаются сирены. Через плечо Недждет бросает взгляд на членов тариката, которые толкают его по Гюнешли. Хизир исчез. На его месте одинокий робот выползает, словно паук в неотступном ночном кошмаре, из-под ободка чаши и бежит вверх по стене, испещренной оранжевыми пятнами. Это не полиция и не игрушка глухого мальчишки. Это чужой наблюдатель.