— Затем о нем какое-то время ничего не было слышно, а потом он снова появился в продаже, уже здесь, в апреле месяце. — Клик. Окошко открывается. Аукцион «Самаст» в Каймшдаги.
— Ты знаешь, кто его купил?
— Нет, покупатели заплатили наличкой. Как вы любите говорить, наличка — царь и бог.
— Да, это первый урок, который должен усвоить любой уважающий себя террорист, ну или борец за свободу. Ты провел прекрасное расследование, но здесь следы, похоже, теряются. От аукциона до обломков на нашей улице довольно далеко.
Джан кипит от волнения, он почти пищит от удовольствия, выхватывает экран у господина Ферентину и открывает новые страницы проворными молодыми пальцами.
— Помните, я вам говорил про фанатский сайт?
Новая страница озаглавлена «Слежение», две трети ее заполнены информацией о NPM 21275D. О том самом роботе. Время и даты: 15:30, 18 января 2027, 09:25, 22 февраля 2027, 14:04, 2 марта 2027 года. А еще места: проспект Деребою, проспект Мерич, улица Эврен.
— Это и есть «краудсорсинг»?[85] — спрашивает Джан. Он выучил это умное слово от господина Ферентину. Ему нравится сама идея: бросить вопрос в мир, чтоб кто-то, или все вместе, ответили.
— Да, теперь это так называется, — Господин Ферентину хмурится, а потом наносит адреса с сайта на карту.
Картинка, вид с высоты полета аиста, кружится, а потом захватывает и восточные пригороды. Звездочки начинают появляться среди плоских крыш жилых кварталов — это те места, где программы слежения, девятилетние мальчики и старики, которым нечем заняться по утрам, отследили робота NPM 21275D.
— Видишь, как они близко? — спрашивает господин Ферентину. — Террористы обычно формируют маленькие локальные сети, которые лишь периодически связываются с глобальными.
— Террористы! — ахает Джан.
— Ну я так думаю, господин Дурукан.
И тут господин Ферентину проделывает один из этих фокусов, на которые Джан так любит смотреть, но не совсем понимает. Не удаляя отметок, он накладывает на карту карты других Стамбулов — те, на которых отмечено, сколько времени потребуется, чтобы дойти на работу, как далеко люди отправляются купить еду, где проходят линии электропередач и маршруты долмушей. Автобусные маршруты, уровни задолженности, водопроводные сети, возраст мечетей, газопровод. Тут Ферентину останавливается. Джан ведет пальцем по карте. В центре созвездия перемещения робота находится маленький клубок голубых линий.
— Компрессорная станция Кайишдаги, — говорит господин Ферентину.
Они с Джаном ведут пальцами вдоль синих линий. Джан помнит зимы, когда он коротал время за книжками с головоломками, которые отец купил ему в киоске Айдына. Надо было соединять точки; испытываешь удовольствие, предвкушая готовую картинку, которая становится все понятнее и понятнее с каждой точкой. Найти центр в лабиринтах было легко, а награда за это полагалась не особо щедрая: плитка шоколада, ангелок или статуя. Настоящую радость можно ощутить, следуя за, казалось бы, тупиковыми линиями и воображая, какие сокровища могли бы лежать за пределами страниц: потайные двери, другие миры.
Жирные вены бегут во все стороны, на север и юг, чтоб соединиться с другими узлами, на восток в Анатолию, а затем на Кавказ, к газовым месторождениям Центральной Азии, на запад к Стамбулу, под Босфором к Балканам и Южной Европе.
— Газопровод «Набукко»… — Джан резко замолкает.
Господин Ферентину захлопывает экран и прижимает его к груди.
— Довольно. Хватит. Это и так уже слишком. А теперь тебе пора.
— Но, господин Ферентину…
— Нет-нет, даже не говори мне больше об этом. Не занимайся этим, Джан, понятно? Я начинаю кое-что понимать, и меня это очень пугает. Мы с тобой не детективы, и это не телепередача. Серьезные преступления и террористические заговоры не раскрывают старики и маленькие мальчики. Это дело полиции и спецслужб, с пистолетами. Обещай, что больше не будешь заниматься этим. Ты должен дать мне честное слово, в противном случае ты больше ко мне не придешь.
— Так нечестно, — начинает было Джан, но тут же прикусывает язык, потому что эти слова обычно орут малыши, а между ним и господином Ферентину всегда существовали джентльменские правила, они ведь даже обращаются друг к другу «господин». Господин Ферентину совершенно серьезен. Джан смотрит ему в глаза, отчего старику всегда не по себе, и произносит: — Хорошо. Я обещаю.
Но это ложь. Нет, не ложь, а что-то другое. Просто пометка «не применяется». Крыса сидит у него на плече, а все знают, по крайней мере в его спецшколе, что обещания, данные в присутствии крысы, не имеют силы.
Разговор с Тюркан-беем, владельцем жилого комплекса «Блаженство», происходит от начала и до конца через домофон.
— Мехмет Али Языджоглу, — повторяет Лейла.
— Этот мерзавец, сутенер, недоносок, этот гомосек, мошенник, уклоняющийся от уплаты налогов и отмывающий деньги, эта сволочь, болеющая за «Бешикташ», это ничтожество… если Всевышний все видит с небес, то этот гад закончит свои дни замурованным в фундамент перехода на Е018…
Лейла делает шаг назад к решетке, чтобы прервать поток ругательств.
— Привратник сказал, что вы распродали содержимое его квартиры.
Пауза.
— Вы ему не родственники?
— Дальние.
— Ну, кто-то должен мне арендную плату за два месяца. За два!
— Господин Озкек, куда вы дели его личные вещи?
— Ни черта я не получил за эту кучу дерьма. У вас деньги есть?
— Господин Озкек, назовите имя дилеров.
— Какая-то лавчонка в Сейитназам. Все, я спускаюсь. Разберусь с вами лично. Стойте где стоите. Я иду.
Лейла пулей мчится на своих высоченных шпильках. Она велела Яшару ездить по кварталу, поскольку припарковаться рядом с офисом Тюркан-бея в Инебей практически невозможно. Ну где же он? Где?! Пожалуйста, только не ДТП, не затевай драку у светофора, чтобы никакой полиции. Ага, вот он переваливается через трамвайные пути. Машина не останавливается, когда Лейла открывает дверцу и плюхается на пассажирское сиденье.
— Поехали! Давай! Давай!
Яшар встраивается в поток машин. Лейла видит грузного мужчину с покатым лбом, тяжелой челюстью и внушительными усами, который стоит в дверях офиса и оглядывает улицу. Когда машина проезжает мимо, Лейла пригибается, но это движение привлекает его внимание. Он узнает девушку с камеры домофона и обдумывает погоню, но в итоге довольствуется тем, что потрясает в воздухе кулаком и орет.
— Дай я догадаюсь. Он все еще хочет свою арендную плату.
— Веди давай, а то он может поехать за нами.
— Тебя, скорее всего, иначе учили на твоем маркетинге, но аренда имущества никогда не казалась мне достойным способом заработать, — философствует Яшар. — Использовать деньги, чтобы зарабатывать деньги.
— А мы разве не тем же занимаемся? Пытаемся раздобыть денег, чтобы заработать еще больше? — парирует Лейла.
— Нет, мы пытаемся раздобыть денег, чтобы создать что-то, что изменит мир. Заметила два слова в серединке? «Создать что-то».
— Комиссионки в Сейитназам, — говорит Лейла, когда они меняются местами на бензоколонке.
«Хазине», почти тут же выпаливает Яшар и высвечивает навигационная система. Ехать, ехать, бесконечно куда-то ехать, вертеться по огромному раскаленному городу между дешевыми домами в новых пригородах, офисами, сдающимися понедельно, черными мраморными атриумами и бизнес-апартаментами с видом на Босфор. Сколько водителей и пассажиров вокруг нее бесконечно снуют по магистралям, кольцевым дорогам и перекресткам Стамбула, так и не добираясь до центра, так и не добираясь никуда. Днем у них встреча с «Давай, нано!», лидирующей маркой на рынке нано. После этого надо сделать еще множество звонков в офисы компаний, занимающихся нано, в фирмы с частным акционерным капиталом и венчурные фонды. Лейла даже предположить не может, когда ей удастся заползти наверх по скрипучей деревянной лестнице дома дервиша. Мысль о сегодняшней встрече напоминает Лейле о вопросе, который терзал ее.
— Как так получилось, что ты работаешь с Асо?
— Мы познакомились в университете Анкары, а потом вместе пошли в университет Биликент. Это единственное достойное место, если ты хочешь чего-то добиться в области нано.
— Странная парочка.
— Странная? Что ты имеешь в виду?
— Ну, я никогда не считала… ммм…
— Курдов?
— Ну да, курдов. Не похожи они на ученых.
— Да? А какие они, по-твоему?
— Ну, я никогда не слышала…
— Ага, курды пасут овец, совершают убийства во имя чести, а больше всего любят кровную месть.
— Нет, — она так не думала, не такими словами, картинками или клише, но предубеждения словно вода, они просачиваются в нее, будто в системах полива в пленочных теплицах, через семью, друзей, телевидение, новости, мечеть и школу: курды консервативные и замкнутые, они живут по собственным правилам и обычаям, курды и не граждане Турции толком. Это фундамент, на котором строятся все ее представления о курдах. Она простая расистка из Демре. Вот она, уродливая правда.
— Парень — гений, — говорит Яшар. — Я делаю грубую работу: проектирую молекулы, провожу расчеты и строю компьютерные модели. А Асо мыслит шире. Он провидец. Он из тех, кто видит на десять, пятьдесят, сто лет вперед и знает, что с нами всеми тогда будет. Он видит это ясно как божий день. Это меня чертовски пугает, но он видит будущее, смотрит в него, как на солнце, и оно его не слепит. Или и это курдам не положено?
— Яшар, прости…
Звонит дядя Дженгиз, он велит сделать крюк в Бакиркей и захватить двоюродного брата Наджи.
— Он хороший парень… и крупный. Таэквондо занимается.
— А чем мне пригодится брат со знанием таэквондо? — спрашивает Лейла.
— Я тут пил чай с Главным и спросил, не знает ли он, кто может крышевать делишки в жилом комплексе «Блаженство», где жил Мехмет. — В любом городке, в любом квартале есть свой Главный. У него множество прозвищ и почтительных обращений, но все сводится к тому, что он большая шишка. Главный чаще всего сидит. В основном на улице. Пьет чай литрами, может, даже курит. Соседи приветствуют его. А он выгуливает свою собаку, которая и дома-то никогда не бывает. Он со всеми знаком и улаживает проблемы. Он принимает небольшие подарки и находится под защитой у местных. — Я дал ему описание того парня. Он сказал, что по описанию похоже на Абдуллу Унула. Он работал с русскими, типично русский бизнес: рэкет, торговля людьми и прочее дерьмо типа этого. Главный сл