— Природу?
— Да, это были религиозные видения. Потусторонние существа. Голоса, говорившие от имени Всевышнего.
— Господи Иисусе, — только и может сказать Георгиос Ферентину. Ему трудно дышать. Легкие и трахея наливаются свинцом.
— Да. Звучит знакомо, не правда ли? Люди видят пери или волшебных роботов, джиннов, карин. Хизира. Я разумный человек. Я не верю ни в джиннов, ни в карин, ни в Зеленого святого. Я бы сказал, что наши друзья, новоиспеченные шейхи, стали жертвами нанобомбы.
— Но как? Зачем? — волнуется Георгиос.
Паром содрогается, когда винт переключается на реверс. Мимо скользят проспекты и причалы Эминеню. Майор поднимается и поправляет китель.
— Прибываем. Думаю, вам пора в машину, пока ваш водитель не разозлился.
Он движется в сторону толпы, которая вываливает на палубу.
— А те люди? Жители деревни? Курды? Что с ними стало? — кричит Георгиос ему вслед. Ушел. Георгиос больше его не увидит. На следующий день место майора будет пустовать, а им зачитают записку с извинениями от майора Октая Эйилмеза. Много работы, другие дела.
Трап опущен. Машины маневрируют, огибая черный правительственный лимузин. Водитель стоит около открытой дверцы, нетерпеливо поглядывая на Георгиоса на верхней палубе.
Мустафа поправляет зеркальные очки на переносице кончиком указательного пальца.
— Мы что, в боевике? — спрашивает Недждет.
Мустафа вставляет чип в замок зажигания. Маленький газомобиль несколько лет стоял в подземном гараже, но завелся с первого раза. Пластиковые чехлы на сиденьях пахнут маслом и жутко электризуются. На всем лежит тонкий слой пыли. На счетчике пробега двузначное число. Недждет понятия не имел, что у Центра спасения есть и свой парк автомобилей.
— Тут такое можно найти, о чем, я думаю, даже сама компания позабыла, — говорит Мустафа, включая батарею люминесцентных ламп, которые освещают бетонную коробку города и двадцать новеньких «фольксвагенов», припаркованных аккуратными рядами. — Я подумывал открыть службу такси, но Сьюзан заметит километраж.
Мустафа рванул по спирали пандуса с включенными фарами, словно бы он спецагент Метин Чок или легендарный Джек Бауэр.
— Отвечая на твой вопрос, — говорит он, когда двери гаража раскрываются перед ним, запуская внутрь клин слепящего вечернего солнца. — В определенном смысле это боевик.
Недждет отшатывается с тихим криком. Небо состоит сплошь из джиннов — их миллионы, они кружатся, смешиваясь друг с другом, словно буря, вызванная самим Аллахом. Свинцово-серая туча джиннов, джинны сотканы друг из друга, большие из меньших, меньшие из еще меньших, и все они застилают небо над Левентом. Нити из джиннов переплетаются в пучки, превращаясь в канаты божественного моста между Стамбулом и небесами. Вся эта паутина ведет в одном направлении, словно бы знак свыше. Недждет не сомневается, что она идет в квартиру в Эрейли.
У Мустафы напряженное лицо. Он склоняется над рулем, вцепившись в него так, что побелели костяшки, и проворно перемещается между полосами, подрезает грузовики, обгоняет дорогие «ауди» и «мерсы» на светофорах, проскальзывает между приближающимися трамваями.
— Где ты научился водить? — спрашивает Недждет.
— В туристической полиции. Альтернатива службе в армии. В туристической полиции меньше шансов схлопотать пулю. Это полицейская манера вождения, у них она называется «внимательная». Ты исходишь из предположения, что все остальные участники движения — убийственные кретины.
— Так вот почему ты нацепил эти придурочные очки?
Мустафа ржет как конь:
— Знаешь, сколько я ждал этого, господин Хасгюлер?
— Чего?
— Того, что ты меня рассмешишь. Я тебе скажу, сколько. Ровно шесть месяцев, четырнадцать дней и восемь часов. Есть правило работы в Левенте: если у тебя нет чувства юмора, то ты рехнешься. Я люблю тебя, как брата, Недждет Хасгюлер, но ты никогда не демонстрировал ничего даже отдаленно напоминающего чувство юмора. Все эти безумные бизнес-планы, городской гольф и прочая лабуда… да я из кожи вон лез, чтобы выдавить из тебя улыбку, а ты только кивал, как тупой осел. Что бы это ни было, оно тебя меняет.
— Очень тупо будет поинтересоваться, о чем ты?
— Ты реагируешь на то, что происходит вокруг тебя. Ты удивляешься. Ты обратил внимание, что вокруг существуют и другие люди. Ты говоришь. У тебя есть своя точка зрения. Может быть, она ошибочная, но она твоя. И все это превращает тебя в настоящего человека.
Глубокая, как вода, безмятежность и определенность, которую Недждет испытал в Тюльпановой мечети. Раздробленные воспоминания, которые Зеленый святой вызвал глубоко в подвалах под Центром спасения. До сих пор он не задумывался, что все это может быть частью более обширного процесса — перестройки — или просто строительства? — Недждета Хасгюлера. Кто этот Недждет Хасгюлер? Он чувствует себя в его шкуре как дома и смотрит на мир широко открытыми глазами. Он впервые становится поистине сознательным. Хизир, повелитель воды, хозяин весны и обновления, когда все растет и цветет, заставляет расти и его.
Недждет смотрит на кипящее небо, пока машина несется по мосту Халычоглу. Джинны сбились в большую круглую стаю над большим перекрестком у автобусной станции. Мустафа въезжает прямо в ураган из джиннов. На узких улочках между скучных многоквартирных домов Недждет замечает магазин и просит Мустафу остановить машину.
— Где живет женщина, которая видит пери? — спрашивает Недждет.
Хозяин магазина нервно ерзает.
— Мы не журналисты, — добавляет Мустафа, показывая на логотип Левента на своей тенниске. — Мой друг — шейх. Он видит джиннов. Хотел бы пообщаться с этой дамой.
Глаза владельца магазина вылезают из орбит, он перебирает четки для снятия напряжения.
— Храни нас всех Аллах. Жилой комплекс «Крым» на улице Гюнайдин. Придется заплатить привратнику, он там всем распоряжается.
— Я так не думаю, — говорит Недждет и делает пасс рукой типа того, что делают шейхи, святые и маги. — Кстати, джинн в вашем магазине говорит, что вам стоит проверить систему безопасности.
— Он так сказал? — спрашивает Мустафа, когда они выходят снова на жаркую улицу. — Ну про систему безопасности, что ее надо проверить?
— А разве не в этом нуждается любой маленький магазин?
Консьерж сидит в крошечной облицованной кафелем будочке рядом с шахтой лифта жилого комплекса. Сам лифт — это клетка из латуни и железа, похожая на гильотину на маслянистых тросах с пролетающими с шумом противовесами, хлопающими металлическими дверями и колесами с ребордами. Холл пахнет застарелым табаком, чистящими средствами и толстым слоем масляной краски. Словно бы они попали в другое столетие. Здесь крутятся лишь несколько джиннов; тайные духи роятся вокруг газовых труб и переплетения проводов.
— Мы к Гюнес Косер, — сообщает Мустафа.
— Надо записаться заранее, — говорит консьерж, представитель типичного племени стамбульских привратников, круглый, жирный и желтый. Он открывает журнал. — Консультация стоит пятьдесят евро. Утром или вечером? Если вечером, то еще доплата двадцать евро.
— Мой друг и сам — шейх, — объявляет Мустафа. — Он хотел бы пообщаться с Гюнес как с равной. Он повелитель джиннов.
— Все равно пятьдесят евро.
Недждет напрягается, наклоняется вперед, словно бы вдыхая ароматы прошлого столетия, и произносит:
— У вас проблемы с легкими. Вы слишком много курите. Вы обдумываете, не надо ли пойти к врачу. Надо. Все серьезно. Это не то, чего вы боитесь, но все плохо кончится, если не покажетесь врачу немедленно. Вы же не хотите умереть с трубкой в носу.
— Квартира шестнадцать! — кричит консьерж. — Вы плохие люди! Идите вон!
— Мы посланники Всевышнего, — говорит Мустафа.
Кабина лифта опасно проседает на полметра, когда они заходят. Мустафа устанавливает латунную стрелку так, чтобы она показывала на пятый этаж. Тяжелая техника грохочет над головами, и ей вторит что-то снизу. Кабина с рывком начинает движение вверх.
— А что конкретно ты видишь, когда тебе являются джинны? — допытывается Мустафа.
— Горящих младенцев, лица на экранах компьютеров, крошечных летающих человечков с очень длинными ногами, которые переплетаются, словно веревки. Джинн внутри того парня внизу напоминал легкое с клювом и крошечными ручками, расставленными в стороны. Как называется штука, которая развивается у курильщиков, когда их легкие твердеют, и они не могут дышать?
— Эмфизема.
— Вот так бы она выглядела, если бы была живой.
— Интересно, может, Гюнес-ханым видит точно то же самое, что и ты, просто зовет их пери, а ты — джиннами?
— Такое не повторяется.
Лифт с грохотом ползет по железной шахте. Внезапный шум на первом этаже отвлекает Недждета и Мустафу. Двери стучат, раздаются крики, топот бегущих ног. Фигуры в черном бегут по лестнице, которая обвивает шахту лифта. На них военные фуражки. Недждет садится на корточки и тянет за собой Мустафу, когда фигуры проносятся мимо: пуленепробиваемые жилеты, светоотражающие ленты на запястьях и лодыжках, штанины заправлены в тяжелые ботинки.
— Полиция, — шепчет Недждет.
Он пытается передвинуть латунную стрелку, отполированную до блеска. Лифт намерен доставить их прямо в руки полиции, которая окружает дверь квартиры номер шестнадцать. Они вооружены, в руках у них электродубинки и черный таран. Макушки Недждета и Мустафы уже показались над уровнем пола. И тут рука, рука из ниоткуда, хватает стрелку и поворачивает ее влево. Лифт, даже не лязгнув, останавливается, а потом начинает движение вниз.
— Ты видел это? — шепчет Недждет.
— Они вламываются в ее квартиру. Они уже там.
— Я про руку, она была зеленая.
Но лифт едет вниз, увозя их от криков и шума наверху. Рука была зеленой, безо всякого тела, то есть был кто-то за пределами лифта, за пределами нашего мира. Глаза глубокие, как весна. Помощь невесть откуда. Грохочут сапоги, и какой-то предмет тащат вниз по лестнице. Лифт спускается ниже уровня холла и останавливается, продолжая торчать примерно метрах в п