Кухня была очень большая, почти как столовая. Ее условно можно было разделить на две части-зоны. В чистой светлой части с большими окнами повара готовили еду на мощной электрической плите в алюминиевых кастрюлях литров по 50. Еще был жарочный шкаф для выпечки с большими черными противнями. В другой зоне мыли посуду. В самом центре находилась печь на дровах, которые надо было подтаскивать и зимой и летом. В печь был вмурован огромный чугунный чан, в котором постоянно грелась вода. Зачерпывали воду ковшом с длинной деревянной ручкой. Горячая вода в первую очередь была нужна для мытья посуды: ее опускали последовательно в три стоящие вдоль стены раковины. Посуду для почти ста человек мыли девчонки поочередно – это большой труд. Отдельная раковина предназначалась для мытья фруктов и овощей. В каждой группе стояло эмалированное ведро кипяченой воды с крышкой и кружкой – подходи, черпай и пей. Горячая вода была нужна и для других хозяйственных нужд: мытья полов, обуви…
Основная часть продуктов хранилась в кладовке, запиравшейся на замок, ключи от которого были только у поваров. Там стоял огромный, как платяной шкаф, холодильник с двумя дверцами. Несколько десятков буханок хлеба хранились там же на полках, прикрытых полотенцами от мух. Между наружным входом и кухней было небольшое вытянутое помещение – там мы чистили картошку, ведра по два. Еще были две кладовки в пристрое с отдельным входом – для муки, круп, овощей… В одной из них был глубокий (метра три высотой) погреб со льдом. Там хранили мясо. Один раз я ездил заготавливать лед на Каму в район Дома культуры. Вырубали большие куски, закладывали в погреб, а ближе к середине лета тающие куски льда выбрасывали на землю. Необычно было видеть лед летом.
Поваров мы любили, потому что они вкусно готовили и у них всегда можно было чем-то угоститься. МЕНЮ было разнообразным и сбалансированным – у нас же был санаторный детский дом. Очень любил выпечку, называвшуюся «кулик» и «шаньга». В Пензе, где сейчас живу, таких нет. Каждый свой приезд в Осу я искал их в магазинах. Пекли пироги с рыбой, но там попадались кости, поэтому рыбу я выгребал и выбрасывал, а тесто ел. Вкусной выпечки всегда было много – разные пирожки, булочки, коржики, пончики. Рыбьим жиром нас тоже пичкали, противно, но по ложке в день глотали. Летом и осенью давали самые разные фрукты. Ягоды – смородину, крыжовник и клубнику – детскому дому продавали частники. Помню, они регулярно привозили по два-три ведра на велосипеде. А нам по стакану давали на полдник. Еще вкуснейшие котлеты запомнились, но давали по одной, без добавки. Витамины добирали совсем маленькими яблочками-дичками размером со смородинку. Росли они в сквере около храма – там как раз пролегал наш маршрут из восьмилетней школы домой. Ешь, сколько хочешь, и никто не поругает.
Нина Васильевна приучала нас ТРУДИТЬСЯ, как говорят, «прививала трудовые навыки». Мы знали, что после выхода из детдома надо будет работать, готовить себе пищу, стирать… Мы сами себе гладили рубашки и брюки через намоченную марлю. У нас был свой огород, где каждый год мы с Ниной Васильевной сажали овощи, постоянно поливали, пололи. Мало помню, что вырастало, но как сажали и поливали, помню хорошо. Крыжовник и смородину съедали еще зелеными, так и говорили: «Пойдем попасемся». Было много цветов во всех садиках, за которыми тоже надо было ухаживать. До сих пор помню, как росли ноготки, бархотки, мальвы… У нас было свое картофельное поле – там, где сейчас районная больница. Хорошо помню, как сажали, окучивали и копали картошку. Шествовали гурьбой через весь город. Кто-то шел рядом с Ниной Васильевной, слушая интересные рассказы, а кто-то встраивался в длинный караван. Помнится, картошку мы хранили в подвале гостиницы, расположенной рядом с храмом (сейчас там библиотека). Мы в этот подвал с арочными сводами ходили обрывать картофельные «ростки».
Для детдомовской лошади, на которой ездили за хлебом, продуктами и по другим хозяйственным надобностям, мы запасали сено. Доставка сена и забрасывание его на сеновал были для нас настоящим шоу. До сих пор ощущаю его терпкий вкус и покалывание на теле. Последнее чаще было следствием прыжков с крыши конного двора в стог сена с различного рода сальто-мортале, хотя это и запрещалось. Взрослые ругались, но, по-моему, смотрели на это сквозь пальцы. Запасали ДРОВА, складывали их в дровяник, поленницы, потом таскали их к печкам и на кухню – каждому давалось задание перенести определенное количество поленьев. Организовывали и контролировали нас воспитатели, в том числе и Нина Васильевна. Где-то в 1972 году директор А. Ф. Шестаков пробил финансирование, построил угольную котельную, запустил центральное отопление – за одно это ему низкий поклон!
Были и другие повседневные домашние дела. Полы мы сами не мыли, но подметали их по графику дежурств после приготовления домашнего задания. Прочитал сейчас у Алексея Зверева, что школьников приходится учить работать веником, и вспомнил себя. Я действительно сначала не понимал, как мести: вот лежит бумажка – это понятно, но зачем «чистое» место на полу мести? Дежурили по столовой: накрывали на столы, а после еды вытирали их, затем опять же подметали полы. Девочки дежурили больше по кухне, и даже помогали готовить. Подметали метлами двор, площадки, дорожки. Позже, в один из приездов в детский дом, я узнал, что по санитарным правилам и нормам запретили пускать детей на кухню и поручать им хозяйственные дела, – считаю, что это была перестраховка бюрократов и огромная ошибка.
Что-то похожее на уроки труда было дополнительно и у нас. В распоряжении мальчишек была просторная СТОЛЯРНАЯ МАСТЕРСКАЯ, расположенная в этом же здании на первом этаже. Там был весь необходимый набор оборудования: циркулярка, токарный станок по дереву, наждак, верстаки, тиски и различные ручные инструменты. Была специальная ставка инструктора по труду, хотя они часто менялись – видимо, из-за маленькой зарплаты. Запомнил, что мы сами делали себе хоккейные клюшки, которые получались тяжеловатыми и ломались. У девчонок в здании канцелярии была ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ, где они учились вышивать иголкой и работать на швейных машинках. Большим событием для нас было приготовление пельменей – один раз в год, в зимние каникулы. Помню, участвовали в этом действе старшая и средняя группы. В столовой столы составляли в один длинный ряд и покрывали сверху клеенкой. Повара успевали только подавать нам муку, фарш и относить готовые пельмени в холодильник и холодную кладовку. Сами месили тесто, раскатывали его, вырезали кружки с помощью граненых стаканов. Главное, надо было поплотнее сжать края, чтобы фарш не выпал при варке. Конечно, у многих пельмешки получались неказистыми, но всегда вкусными! Все пельмени обязательно пересчитывали и громко извещали, сколько уже слепили – оказывалось, несколько тысяч штук. Гвалт стоял еще тот: кто-то спрашивал, как делать и просил помощи, кто-то хвастался, как у него красиво получается, некоторые просто разговаривали друг с другом…
Лишь на второе место я ставлю УЧЕБУ. Когда мы перешли к Нине Васильевне в старшую группу, она сказала примерно следующее: «Вы уже большие, домашние задания будете выполнять самостоятельно. Я не собираюсь стоять у вас над душой и контролировать каждый ваш шаг, каждый предмет. Но если будете приносить двойки – пеняйте на себя». Так и было. Естественно, отводилось время на подготовку уроков «по режиму» – с 4 до 6 часов дня. В 9–10-м классах, когда нас осталась только половина класса, мы уже были полностью самостоятельными – на уроки приходилось тратить гораздо больше времени. Вот тут я почувствовал необходимость иногда уединиться, сосредоточиться, но, увы, такой опции детдом не предоставлял.
Нина Васильевна и школа существовали как бы параллельно: воспитатель не ходила в школу, да и учителя у нас не бывали. Практиковалась такая система: младшим-подшефным (6–7-й класс) назначались шефы из старших классов. Все как в большой семье – старшие помогают младшим. Старшим не хотелось «ударить лицом в грязь», поэтому и они поневоле подтягивались в учебе. Шефов назначали по обоюдному согласию. Я курировал Вову Богданова, а потом Ларису Соломкину – мне их назначила Нина Васильевна – где-то они сейчас?
Еще одну меру придумала Нина Васильевна: мы сами, без воспитателей, проводили собрания, где обсуждали школьные и домашние дела. Меня первый раз выбрали председателем с подачи Веры Зубовой, и еще долго я потом им оставался. Конечно, это было совсем по-другому, чем в фильме «Путевка в жизнь». Нина Васильевна организовывала эти собрания, но сама не присутствовала. Я никак перед ней не отчитывался, но вот сейчас думаю, что она все равно как-то была в курсе. Тем более что поводом для собрания иногда являлись какие-то проступки ребят. Был у нас, конечно, и совет пионерской дружины, но, мне кажется, что тогда он был формальным.
Мы часто бывали на природе. За земляникой и клубникой ходили со стеклянными пол-литровыми, литровыми, а кто-то и с трехлитровыми банками. Пластика тогда не было. Обвязывали горловину веревочкой, делали из нее же длинную лямку и вешали себе на шею. Обе руки были свободны для сбора ягод. Кто-то набирал много, но были и такие, как я – возвращались с пустыми банками: если что-то и набирали, то съедали на обратной дороге. Помню, как-то ездили с Ниной Васильевной на машине за малиной. Даже я набрал полведра. Каждый делал себе варенье с помощью поваров, но в основном съедали ягоды в свежем виде. Сами солили грузди и рыжики, каждый хранил одну-две баночки под кроватью. Повара жарили нам лисички с картошкой – самое вкусное блюдо из детства. Пару раз собирали малину в саду у пивзавода. Собирали мы и подорожник, как лекарственную траву, в наволочки. Затем сдавали его куда-то в аптеку за совсем небольшую плату. Хорошо запомнил листок с расценками в пункте приема. Самое дорогое – лепестки василька, за килограмм давали 10 рублей, огромные деньги!
Нина Васильевна доверяла нам: зимой мы группой не менее пяти – шести человек ездили на лыжах за Каму. Там было место с большой крутой горой, называлось Васькин Лог, не знаю почему. Нашей целью было покататься с той горы. До сих пор помню огромные разлапистые ели, покрытые снегом, как в сказках. А тишина там была такая пронзительная, что, если на какое-то время останешься один, даже страшновато было. Обратно иногда подъезжали, попросившись на какие-нибудь сани, – через Каму прокладывалась зимняя дорога. Было обязательное условие: возвращаться до темноты, но это не всегда получалось. Мы ни разу не подвели Нину Васильевну: никого не оставили одного и никаких серьезных происшествий с нами не случалось. А ведь ширина Камы около четырех километров!