– Этого нельзя исключать, – отозвался Йенс.
– Значит, по-твоему, это серийный убийца?
Комиссар поджал губы, глядя на раскинувшийся пред ним город. Миллион восемьсот тысяч жителей. Миллион восемьсот тысяч судеб, пожеланий и устремлений. Кто угодно мог оказаться преступником или жертвой. По статистике, лишь некоторые из них были способны на убийство, и еще меньше было серийных убийц. Исчезающе малое число.
Но этого было достаточно, чтобы посеять страх и ужас.
Одного было достаточно, чтобы разрушить мечты и устремления.
– Не исключено, но это пока между нами.
– То есть Баумгартнер не должна знать?
– Только попробуй! Ты знаешь, как она реагирует на фразу «серийный убийца».
– Что ты предложишь мне за молчание?
– Дюжину конфет с марципаном.
– Договорились.
Повисло молчание, которое тянулось до следующего светофора. Когда Йенс встал на нейтралку и мотор довольно заурчал на холостом ходу, Ребекка искоса взглянула на него.
– Мне кажется, или у тебя есть еще что-то для меня? – спросила она.
– Есть. Загадка.
– Серьезно? Супер! Я вся внимание.
– Незадолго до своего исчезновения Розария Леоне сменила жилье, потому что первая комната ей не понравилась. Кнуффи до сих пор не выяснил, где Розария бронировала комнату во второй раз, хоть она и сообщила адрес родителям в Италии.
– И?.. Что-то я не пойму…
– Сейчас поймешь. По телефону Розария сказала родителям, что теперь ее комната на Корсаштрассе. Но в Гамбурге такой улицы нет.
– И это твоя загадка?
– Да, это моя загадка. Кнуффи так и не смог ее решить.
– Хм, – протянула Ребекка. – А этот санитар, кажется, ездил на «Корсе»?
– Да, но какое это имеет отношение…
– Понятия не имею. Просто мысли вслух.
– Пока лучше подумай про себя. А когда разгадаешь, с меня еще дюжина конфет.
– И как тебе мой отец?
Лени вцепилась в ремень безопасности и уперлась ногами в пол маленького фургона.
Кристиан Зеекамп, единственный сын издателя Хорста Зеекампа, вел машину как умалишенный. В плотном городском трафике менял полосу, ускорялся, тормозил и снова ускорялся, так что уже через пять минут Лени стало дурно. Однако ей не хватило духу пожаловаться.
– Очень милый, – ответила она.
– Не стесняйся, мне можно говорить как есть.
– Нет, почему… он и вправду кажется мне очень милым. В противном случае твой вопрос поставил бы меня в неловкое положение.
– У меня и в мыслях такого не было, но я знаю своего отца. Милым я его точно не назвал бы.
Лени промолчала. Все ее внимание было приковано к бамперу машины, в которую они вот-вот должны были въехать.
В последний момент Кристиан вывернул руль, перестроился в среднюю полосу и снова прибавил газу.
Лени пока не знала, как относиться к самому Кристиану и его отцу. Герр Зеекамп был остроумным и приятным собеседником, вот если б еще руки не распускал… Впрочем, быть может, она сгущает краски. Возможно, он просто привык дотрагиваться до людей. Лени понимала, что излишне восприимчива в этом смысле. Боязнь прикосновений усугублялась страхом перед неизвестным и недовольством собственным телом.
– Только не позволяй ему лишнего, – сказал Кристиан, не глядя на нее. По тону его голоса Лени поняла, что он знал о манерах своего отца.
Кристиан изучал философию – якобы изучал. При этом он был значительно старше Лени и, вероятно, принадлежал к числу тех вечных студентов, которые жили на средства родителей.
Эльке Альтхоф отправила Лени вместе с ним за покупками. Им следовало закупить все, что требовалось для приема: скатерти, салфетки, посуду, коктейльные столики, кофейные чашки, подносы…
– Ты тоже хочешь заняться издательским делом? – спросила Лени, чтобы сменить тему. Ей было неловко обсуждать поведение своего шефа с его сыном.
Кристиан громко рассмеялся:
– Нет уж, спасибо. В этом нет будущего. Через десять лет никто и читать-то уже не будет, поверь мне. Динозавры вроде моего отца не могут осознать это и цепляются за отмирающую индустрию.
«Которая оплачивает твою учебу», – подумала Лени, но вслух говорить не стала.
– Мне так не кажется, – сказала она вместо этого.
– Иначе тебя бы здесь и не было. Но только вдумайся: уже сейчас люди воспринимают информацию за всё более короткие промежутки времени, а понимают всё меньше. Способность к концентрации падает, а тяга к новой информации возрастает. Мы превращаемся в общество информационного фастфуда, и на книгу просто не остается времени… а потом не будет и умственных способностей для этого.
– Что ж, у всех есть право на свое мнение.
Ничего другого Лени в голову не пришло. У нее не было желания спорить об этом.
– И больше тебе сказать нечего?
– Нет. И я бы предпочла, чтобы ты следил за дорого-о-о-й…
Лени зажмурилась и закрыла глаза руками, когда на перекресток справа вылетел грузовик, который двигался на красный, в то время как Кристиан не стал дожидаться зеленого.
Парень засмеялся:
– Без паники. На «Порше» я езжу еще быстрее и до сих пор жив.
Через два часа они благополучно добрались до издательства. Пару минут Кристиан помогал с разгрузкой, после чего пропал, всецело предоставив это занятие Лени.
К двум часам, когда с разгрузкой было покончено, Лени пропотела насквозь, поэтому фрау Альтхоф отправила ее домой помыться. Через час ей следовало вернуться и по возможности надеть черную юбку и белую блузку. Поскольку юбку Лени с собой не взяла, пришлось спешно покупать ее в торговом центре. Юбка сидела не идеально – дешевая одежда вообще не подходила к ее фигуре, – но, по крайней мере, выглядела опрятно.
Перед душем и после Лени стучалась в комнату Вивьен, но ответа не дождалась. Она не отважилась открыть дверь и удостовериться, действительно ли в комнате никого нет. К сожалению, других записок от новой подруги также не было. Впрочем, Лени слишком торопилась, чтобы всерьез обеспокоиться.
Когда ровно к трем часам Лени вернулась в редакцию, фрау Альтхоф подала ей фартук и помогла завязать. Слева внизу имелся логотип издательства. Фартук был довольно длинным и скрывал новую юбку, так что издалека могло показаться, будто под ним ничего нет. Лени задумалась, не сделано ли это намеренно.
При этом фартук оказался нелишним, потому что ей снова пришлось таскать пыльные коробки с вином. Хозяин винного магазина, с которым Лени уже была знакома, лично ей помогал. Поскольку позднее Лени должна была подавать вино, он рассказал ей о трех разных сортах, и его это явно увлекло. Лени нравился этот человек, потому что он был застенчивым и его страсть к вину в чем-то напоминала ее любовь к книгам.
Хорст Зеекамп появился в издательстве только к четырем часам. На нем был тот же синий костюм, что и накануне, сам он пребывал в отличном расположении духа и шутил со своими сотрудницами. Кроме него, других мужчин в издательстве не было.
Герр Зеекамп поздоровался с Лени, еще раз поблагодарил за помощь и заверил, что впредь такого не повторится.
В помещении, где обслуживающая фирма готовила шведский стол, Лени тренировалась в подаче. Она расставила на подносе кофейные чашки, носила их по залу, ставила и снова брала в руки, после чего наполняла чашки водой и повторяла процедуру. Уже через минуту на подносе образовалась лужа.
В конце концов Лени сдалась, понадеявшись на лучшее. Она присела в углу, перевести дух перед появлением гостей, и мысли ее вновь обратились к Вивьен.
А если с ней что-то случилось? Но в таком случае стала бы она оставлять записку? Нет, вряд ли. Теперь Лени жалела, что не предупредила Вивьен, когда уходила из клуба. В глазах Вивьен это выглядело неблагодарно: все-таки она могла не приглашать ее. Вивьен хотела внести в ее жизнь разнообразие, помочь с фотографиями для «Инстаграма». Лени не сделала в клубе ни одного фото. А что ей, собственно, было фотографировать? Как она скучала со стаканом колы в руке и в одежде, для клуба совершенно не подходящей?
Лени вдруг подумала, что на странице Вивьен в «Инстаграме», возможно, нашлись бы некоторые ответы. Но для этого следовало установить приложение на телефон, а времени на это у нее пока не было.
В половине пятого стали подходить первые гости, и в суматохе Вивьен отошла на второй план.
На подносе вместо кофейных чашек оказались бокалы с вином, и удержать их было куда труднее. При малейшей оплошности бокалы опрокидывались, и особенно тяжело приходилось, если гости брали их с одной половины подноса. Возникал дисбаланс, и удержать поднос в равновесии становилось еще сложнее. Лени держалась так, как будто к спине приколотили доску, и потела от страха. Хотелось обратно домой, в Зандхаузен, где люди изо дня в день носили одну и ту же одежду и никто не пил вина по будням.
Красивые, хорошо одетые, приятно пахнущие мужчины и женщины вели интеллектуальные беседы о политике, изменениях климата, Дональде Трампе или устойчивом кризисе в книжной индустрии. Лени выхватывала лишь обрывки фраз. Заговорить с кем-либо она сама не могла, и вопросов ей никто не задавал. В конце концов, в ней видели только прислугу.
Кристиан тоже шатался по залу, небрежно одетый в джинсы и белую рубашку, с золотой цепочкой на запястье. Он дважды брал бокал с подноса Лени и ободряюще ей улыбался.
В какой-то момент Лени приблизилась к герру Зеекампу, вокруг которого собралась небольшая группа мужчин. По всей видимости, кто-то только что пошутил, и все громко смеялись.
– Ах! – высокопарно воскликнул герр Зеекамп. – Позвольте представить вам нашу фройляйн Фонтане. С этого дня практикантка в нашем издательстве. Хоть и не состоит в родстве с великим Фонтане, но крайне прилежна и готова с головой окунуться в издательское дело.
Он взял бокал с ее подноса и продолжил:
– И раз уж мы заговорили о происхождении: сын спрашивает у мамы, можно ли ему прыгнуть с тарзанки. На что мама отвечает: «Нет, сынок. Одна порванная резинка подарила тебе жизнь, и вторая не должна ее отнять».