Йенс понял, что ничего не добьется от тен Дамме, если не посвятит его в подробности.
– Помимо Вивьен, пропали еще две девушки, – признался он.
– Что? И они тоже проживали у меня?
– Все они бронировали комнаты онлайн и путешествовали в одиночку. Это немаловажное сходство.
Тен Дамме, подавшись чуть вперед, пристально посмотрел на Йенса.
– Эти девушки проживали у меня? – повторил он вопрос.
– Мы пока не знаем этого, – признался комиссар.
– Очевидно, вы многого «пока не знаете».
Тен Дамме снова откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Йенс обратил внимание на его левую кисть без мизинца.
– Ваши действия представляются мне весьма поспешными. Вы хотя бы подумали, каковы будут для меня последствия, если разойдутся слухи?
– А что за слухи могут разойтись?
– Герр комиссар, пожалуйста, оставьте эти шуточки, или я просто встану и уйду. Полагаю, мой адвокат будет рад инициировать разбирательство против вас.
– Поначалу вы говорили, что рады оказать помощь…
– А вы поначалу говорили, что я здесь в качестве свидетеля. Или мой статус уже поменялся?
Их взгляды скрестились точно клинки. Этот тен Дамме оказался крепким орешком, и так просто его было не запугать.
– У вас есть белый фургон?
– Что?.. Нет. С чего вы так решили?
Йенс заметил, как тен Дамме чуть замешкался перед ответом, впервые с момента их встречи. Возможно, он был не вполне честен?
– Может, вы время от времени ездите на нем?
– К чему вы клоните?
– Просто ответьте.
– Нет, я не езжу в белом фургоне… Всё. Думаю, с меня хватит, и завтра утром я посоветуюсь со своим адвокатом.
– Как я уже сказал, это ваше право. Позвольте еще вопрос. Вы не плаваете в лодке по каналам города?
– Плаваю, причем регулярно. В байдарке, если быть точным. Но какое это имеет отношение к пропавшей девушке?
– Одна из девушек обнаружена на дне канала, обернутая в проволочную сетку.
Тен Дамме уставился на Йенса жестким, непроницаемым взглядом. У него лишь дрогнул уголок рта, но выражение лица осталось неизменным. Наконец он поднялся.
– Мы закончили?
– На сегодня – да. Но я попросил бы вас оставаться на связи.
– Через моего адвоката.
– Позвольте полюбопытствовать, как вы потеряли мизинец?
Тен Дамме взглянул на свою левую руку, словно хотел убедиться, что на ней действительно недостает мизинца.
– Это давняя история, – ответил он. – Почему вы спрашиваете?
Йенс улыбнулся:
– Просто так.
Он взглядом дал понять тен Дамме, что спрашивал не из праздного любопытства. При этом Йенс не собирался раскрывать предысторию своего вопроса. Пусть тен Дамме сам поразмыслит над этим и – если за убийствами действительно стоял он – задумается, насколько близко Йенс к нему подобрался.
Не проронив больше ни слова, тен Дамме вышел за дверь. Йенс откинулся на спинку стула и задумался, поигрывая шариковой ручкой.
В дверь постучали, и в комнату заглянул коллега.
– Мне нужна первая кабинка, – проворчал он. – Долго там будет сидеть этот бездомный?
– А, черт! – выругался Йенс и вскочил со стула.
В суматохе он совсем забыл о Фредерике Фёрстере. Прошло не меньше часа, а к нему, наверное, никто даже не заглянул. Впрочем, наверняка Фредди только рад был посидеть в сухом помещении…
Йенс задумался, как отблагодарить бедолагу за сотрудничество. И у него была идея на этот счет.
– Я могу еще что-то для вас сделать, фройляйн Фонтане?
Зеекамп встал почти вплотную к Лени. Его рука вдруг оказалась возле ее лица, и пальцы коснулись щеки.
– Представляю, какой тяжелый у вас выдался день… Если хотите, я могу еще немного побыть с вами.
Зеекамп не только проводил ее до четвертого этажа, но настоял на том, чтобы войти вместе с ней в комнату, и Лени не знала, как от него отделаться, не показавшись при этом грубой.
Ну почему ей так трудно было сказать, что она думала и чувствовала? Ведь у других это не вызывало проблем. Но Лени все держала в себе, потому что всегда заботилась о том, чтобы никто не подумал о ней плохого. Тем самым она копировала поведение своей мамы: для нее было важно сохранять видимость благополучия и не давать людям в их маленькой общине повода для слухов. Поэтому она всегда что-нибудь придумывала, когда у нее на лице оставались отметины папиных нападок. Конечно, окружающие знали, что к чему. Всегда это знали. Но, вероятно, дело было в другом. Мама пыталась убедить саму себя.
Лени сознавала, что если ничего не предпримет, Зеекамп пойдет и дальше. Воспримет ее сдержанность и робость как согласие, хотя любому мужчине, обладающему хотя бы зачатками разума и эмпатии, должно быть понятно, как она себя чувствовала.
– Милая, да вы вся дрожите… Давайте, присядьте на кровать.
Его рука легла ей на плечо. Он развернул ее и мягко, но настойчиво усадил на кровать. Затем встал перед ней, и его ширинка оказалась прямо напротив ее лица.
Лени вскочила, так резко, что головой врезалась Зеекампу в подбородок. Слышно было, как клацнули его зубы. Он вскрикнул и попятился, обеими руками зажимая челюсть. В его широко раскрытых глазах читался испуг.
– Я… я бы хотела, чтобы вы сейчас же вышли из моей комнаты, – с трудом выговорила Лени.
– Я прокусил язык, – промямлил Зеекамп сквозь ладонь.
Он отнял руку от рта, проверяя, есть ли кровь. И действительно, на ладони оказались несколько багровых капель. Его губы тоже были красные, словно накрашенные помадой.
Зеекамп вытер рот тыльной стороной ладони, снова осмотрел ее и наконец взглянул на Лени. Взгляд его резко переменился. Испуг в глазах уступил место необузданной ярости.
– Неблагодарная корова, – угрожающе прошипел Зеекамп. От его отеческого тона не осталось и следа.
Лени вспомнила, чему ее учили на курсах. Кричи, привлекай внимание, не будь безмолвной жертвой.
Девушка подскочила к двери, распахнула ее и шагнула в коридор.
– Уходите, сейчас же! – прокричала она. – Или я позову на помощь.
Зеекамп медлил, вероятно пытаясь понять, воспринимать ли угрозу всерьез. На этот раз злость и страх придали Лени сил, и ей удалось выдержать его взгляд. Она умудрилась даже поднять руку и показать на выход.
– Уходите. Сейчас же!
И откуда только в ее голосе появилось столько решимости?
Зеекамп еще раз вытер губы, после чего направился к двери. У порога он еще раз вплотную шагнул к Лени, но прикасаться к ней не стал.
– О практике можешь забыть. И об этой комнате.
Лени выждала, пока он пройдет половину коридора, и выплеснула ему вслед всю злость и страх:
– Плевала я на вашу практику! Я вам не официантка!
Выждала еще немного и, когда хлопнула входная дверь, юркнула в комнату и закрылась на цепочку. На ватных ногах подошла к окну и проследила сквозь щель между шторами, как Зеекамп сел в машину и уехал. Напоследок он устремил взгляд к ее окну. Взгляд, полный злобы и ненависти.
Лени попятилась от окна и рухнула на кровать.
Правильно ли она поступила? Может, Зеекамп действительно хотел ее просто поддержать, а она неправильно его поняла?
«Нет, прекрати, – сказала Лени сама себе. – Не надо снова себя винить. Зеекамп далеко не тот милый, образованный издатель, за которого себя выдает. И ты с самого начала об этом знала».
Она стала понемногу успокаиваться и задумалась.
Зеекамп только что сам доказал, что ему нельзя верить. Этот омут полон чертей. Что, если Зеекамп тоже замешан в этой истории? Разве белый фургон, принадлежащий издательству, это не доказывает? Что, если Зеекамп и тен Дамме вместе проворачивают свои дела? Заманивают девушек в этот дом, чтобы затем похитить и убить?
Нужно немедленно связаться с Кернером.
Только вот как?
В комнате не было телефона, а ее мобильный лежал на дне канала.
Нужно где-то найти телефон.
Срочно!
– Мы должны исчезнуть!
Любимый снова смотрел на нее умоляющим взглядом. Катрин терпеть этого не могла. Они сидели в его машине, припаркованной у тротуара в темном, безлюдном переулке.
– Это исключено, – возразила Катрин. – Мы вложили столько сил, и я не собираюсь сбегать при первых же трудностях.
– Но это не просто трудности! Полиция у нас на хвосте, и эта Лени Фонтане тоже о чем-то догадывается.
– Это не так. Все они блуждают в потемках, а точнее говоря, блуждают именно там, где нам и нужно. Нет, если мы сейчас исчезнем, то лишь вызовем подозрение.
– Я боюсь…
– Ну и что! Ты должен научиться контролировать страх. Только слабые люди поддаются страху.
– Может, я все-таки слаб?
Катрин смотрела на него, не сводя глаз. На своего любимого, который виделся окружающим скалой посреди прибоя, излучал спокойствие и силу, но на самом деле представлял собой нечто совершенно противоположное.
– Да, может, и так, – согласилась она.
Катрин видела, как это ранило его. Но в эту минуту, когда ей самой приходилось бороться со стрессом, у нее не было сил нянчиться с ним как с ребенком. Возможно, все это впустую и люди правильно говорят, что человек не меняется. Катрин не желала в это верить, и долгое время ей казалось, что рядом с ней любимый растет над собой. Поскольку именно этого ему и недоставало: верной женщины, соратницы, которая не обесценивала бы его, рядом с которой он мог бы развиваться и стараниями которой росло и расцветало бы его чахлое самолюбие. Были такие женщины, рядом с которыми мужчины чахли, как сорная трава под зноем, потому что их спутницы не желали видеть в них нечто большее, чем они собой являли. Сверх того, они отказывали им во всяком одобрении, никогда не хвалили и только критиковали, а потом недоумевали, почему же их собственный мужчина такой неудачник. Катрин с самого начала понимала, как воздействовать на своего любимого, чтобы сделать из него идеального партнера. Столько времени, столько сил, столько жертв…