- Да я разве о том? Ваше высокородие! Разве для себя старался?
К визиту Олуэна Вир расстарался еще пуще, приготовив ужин из трех блюд. Тушеная с овощами рыба, печеная на углях курица и столь обожаемый всеми местными рис с мясом и пряностями. Вир помнил о том, что господин терпеть не может слишком острую пищу, рыба и курица были приготовлены нормально, но вот рис оказался наперчен по-местному, и ладно бы только наперчен: в нем было вдоволь какой-то желтой дряни с резким горьковатым привкусом, за которую Алви же и платил бешеные деньги. Пряности стоили неимоверно дорого, а потреблялись едва ли не горстями. Хорошо еще, что содержание, назначенное императором графу Къела позволяло покупать столь милые сердцу денщика пряности в приличных, по мнению Вира, количествах. Похоже, денщики между собой мерили благородство господ по количеству поглощенного перца и прочей жгучей или едкой пакости.
Острые блюда запивали вином. Вир ухитрился добыть бочонок отменного красного вина, настоянного на травах и вишневой косточке. Здесь подобные вина называли "черными" и ценили выше прочих марок. Это графу Къела нравилось. Дома вино на травах настаивали только лекаря, чтобы замаскировать горечь и неприятный привкус своих снадобий.
Алви сам взялся наливать вино по кубкам, а Вира отправил отдыхать. Денщик удалился в свой угол, но спать не стал. Из-за загородки раздавался шелест: позавчера мальчишка выклянчил у графа Къела иллюстрированную историю Тамера. Читал он ее или только рассматривал картинки, северянин не интересовался: тянется юный денщик к знаниям - и славно, тем более, что парень клятвенно пообещал мыть руки перед тем, как брать господскую книгу.
- И все-таки я не понимаю вашу страну, - после пятого или шестого кубка сказал Алви. - Торговать живыми людьми, играть на них в карты...
- Граф Къела. Я вас понимаю. Я пять лет учился в Оганде. Там меня часто спрашивали об этом.
- В Оганде? - удивился Алви.
- Да. Там прекрасная военная Академия.
- Оганда не воюет уже лет триста, откуда там быть хорошим военным? - еще больше удивился северянин.
- Может быть, потому и не воюет, - пожал плечами Олуэн. - На них опасно нападать. Я видел их армию. Все офицеры там учатся своему делу. Младшие - три года, потом, перед повышением - еще два. У вас и у нас все не так. Дворянин поступает в армию. Становится сразу поручиком. Иногда капитаном. В Оганде иначе. Там любой может стать офицером, если сдаст вступительный экзамен. Очень суровый экзамен. Один для всех. Я сдавал. Мне было трудно, - мальчишеская улыбка, нежный пушок над губой.
- Пять лет, - повторил Алви. - Тогда вы старше меня?
- Мне - двадцать три. Мы ровесники. В Академию поступают в двадцать один год, но за меня просил император. Огандцы сказали - если я сдам экзамен, они меня примут. Я окончил ее год назад.
- Это там вас выучили драться?
- Нет, это мой отец. Он - генерал от кавалерии в Восточной армии.
- Вот как... - Алви усмехнулся. Именно Восточная армия раз в два-три года нападала на земли Скорингов, а теперь он пьет вино с сыном врага и считает его лучшим другом. - Так что вы отвечали огандцам?
- Не мы создали этот порядок, а наши дальние предки, - задумчиво выговорил Олуэн, глядя на свечу. В агатовых глазах плясали желтые блики. - Время показало, что это неверный путь. Но если телега попала в колею, вытащить ее сложно.
- Так вам самому не нравится этот порядок? - подколол приятеля Алви.
- Граф Къела, - серьезно ответил Олуэн. - Я считаю, что не вправе судить о нем. Я военный. Моя семья богата. Все, чем я владею, создано трудом рабов. Нравится мне это или нет, я... Я не могу плевать в суп своему отцу и деду.
Алви не нашелся с ответом, и разговор свернул в другую сторону.
Подготовка к весенней кампании шла полным ходом. К озеру Шадра прибывали все новые и новые полки. В офицерском лагере появлялись новые лица, скоро граф Къела отчаялся запомнить имена и титулы. Каждый день он присутствовал на утренних совещаниях, но от него ничего не требовалось, только сидеть с прочими офицерами за столом. Иногда ему задавали вопросы - насколько верны карты, действительно ли проходим тот или иной участок, - и по ним Къела понимал, что на северных землях активно действуют тамерские лазутчики.
Часто ему приходилось писать письма своим вассалам. Основное содержание диктовали тамерские генералы, Алви только добавлял несколько строк от себя - приветы, обещания скоро восстановить привычный уклад, ободрения. По плану, составленному в Тамере, армия должна была действовать вместе с жителями Собраны, в первую очередь - с вассалами Къела. Каждый должен был получить от графа письмо и пообещать свою помощь.
Вскоре начали поступать ответы. Каждый, кто был жив, ответил согласием - в ответном письме или на словах, переданных лазутчику.
Настораживало лишь молчание владетеля Эйма. Граф Къела помнил, на ком женат владетель, и кому служила его супруга многие годы. Он предупреждал Олуэна, что с владетелем Эйма вступать в переписку не стоит, но тот решил поступить по-своему: неблагонадежный вассал тоже получил письмо с просьбой о помощи и поддержке, однако, его текст разительно отличался от прочих.
Понял ли Эйма, или, что важнее, его супруга, что их водят за нос, или попросту решил не вмешиваться - неизвестно; он просто промолчал.
Остальные вассалы оказались верными своему сюзерену.
Алви считал седмицы до весны и надеялся, что скоро увидит родной замок.
Герцог увез учеников куда-то в предместья Собры, но вместо трех дней отдыха секретарь получил весьма странное задание:
- Вы должны найти список участников тамерской компании двадцать девятого года. Не всех, разумеется, а тех, кто входил в штаб маршала Мерреса. Проследить биографии их и членов их семей вплоть до сего момента. Основную работу сделайте, пока мы будем отсутствовать. Разумеется, ответы на запросы в другие земли за три дня вы не получите, но отправьте сами запросы. Пользуйтесь моей печатью, вы знаете, где она хранится.
Для начала Саннио выспался: самым бессовестным образом продрых до полудня, впрочем, королевский архив Собры тоже открывался в полдень. Ванно без распоряжений притащил ему завтрак в постель, что удивило, но и обрадовало. Прислуга в доме герцога была под стать хозяину - и вышколены идеально, и свое мнение иметь не стесняются, а порой и выражают его. Если бы мэтр Васта слугам не понравился, они бы делали все строго по обязанности и ничего лишнего сверх того, а о нем все заботились. Ванно всегда предупреждал, в каком настроении хозяин, Магда, старшая повариха, каждый вечер посылала наверх миску с печеньем или тарелку с пирогом, и Саннио подозревал, что это не "от обеда осталось", а сделано для него лично. А то с чего бы пирогу быть еще горячим...
Юноше было приятно. Он ничего не делал, просто был вежлив со всеми. Не старался понравиться, не пытался командовать. В ответ на первую попытку отблагодарить Ванно монеткой слуга без стеснения объяснил, что это в доме не принято, и заводить такой обычай не нужно. Приятно было нравиться этим людям, приятно было позволять о себе заботиться. Еще приятнее - делать подарки. Жалованья хватало, тем более, что Саннио был с лихвой обеспечен всем необходимым.
Магде он привез из очередной прогулки с учениками красивый кошелек. Вероятно, в том, что подарок пришелся ей по душе, была заслуга Керо, которая его и выбирала, но повариха была растрогана, а пирог с ежевикой превратился в ежевечерний ритуал.
Позавтракав, а может, пообедав, Саннио неспешно оделся, побрился и позволил себе неслыханную роскошь: вдумчиво выбирать, какой из двух плащей надеть. Обычно он хватал тот, что подавал Ванно - размышлять было некогда. На этот раз время было, и юноша взял серо-серебристый, подбитый черно-бурым лисьим мехом - и из-за полюбившегося цвета, и ради глубокого капюшона. Ласточка уже была оседлана. В тихом поединке двух упрямств - секретаря, предпочитавшего свои две ноги, и герцога, велевшего ему пользоваться четырьмя чужими, - обычно побеждал Саннио, но тащиться под мокрым снегом по лужам не хотелось.
Архив располагался не слишком далеко: с Фонтанной площади свернуть на Фонтанную же улицу, с нее - на Хересную, невесть почему так названную: здесь и таверны-то ни одной не было, только ряды особняков за высоченными заборами и воротами с гербами; потом - мост через Сойю, еще одна улочка - и окажешься на Золотой площади. Тоже загадка столицы - а что, собственно, в площади золотого? Дома как дома, мостовая как мостовая. Только здание архива с королевским гербом, в нем-то золота хватает: золотой меч на белом поле, золотой девиз "Верен себе!". Может быть, в честь герба и площадь назвали, кто его знает...
Герб и надпись "Его Королевского Величества Ивеллиона II Служба Бумаг и Записей" отражались в глубокой луже перед самым входом. Вместе с тучами. Получалось вполне солидно: белые тучи, золотые буквы - все, как полагается. С лужей тщетно боролись два бугая, пытавшихся разогнать ее полулысыми метлами. Конюшня размещалась неудобно, на заднем дворе, и конюхов там не было, но зато не стояли и чужие лошади. Саннио уже знал, что Ласточка - особа капризная и не любит общества.
Пылью пахло еще на ступеньках крыльца, внутри же и вовсе о свежем воздухе можно было забыть. Низкие потолки, стены сухие и чистые, но выкрашены в такой мрачный цвет, что нарочно не придумаешь. Выскобленный дочиста, но скрипучий пол. Об уюте в Службе Бумаг и Записей явно не думали, только о порядке.
Чиновник архива потряс Саннио до глубины души. Потрясение состояло в том, что это был чиновник в юбке, симпатичная барышня лет двадцати. Строгое темно-коричневое платье, убранные под вуаль волосы, вид такой деловой, что сразу понятно: она не посетительница, она тут служит. Чудо чудное, диво дивное - зачем бы барышне служить в архиве?! Саннио озадаченно смотрел на серьезную даму, пытаясь понять, как к ней обращаться, и надо ли вообще. Может, все-таки родственница зашла в гости к кому-то из чиновников?