Обсуждение итогов коронации и планов на будущее быстро переросло в ожесточенную перепалку, причем Саннио, неожиданно для себя оказался главным спорщиком и основным оппонентом Реми. Неудивительно, что в конце концов герцог Алларэ недвусмысленно приказал ему заткнуться. Но вот оборвет ли Реми владетеля Аэлласа? Не все из присутствующих понимали, что сделал два часа назад Гильом, удержавший не брата, а Кесслера. Пожалуй, лишь сам Саннио, Рене и Бернар Кадоль могли понять, почему высоченный алларец поступил именно так. И, конечно же, герцог Алларэ; неужели он заткнет и Гильома?..
Гоэллон решил, что это будет последней каплей. Если Реми не выслушает Гильома, то больше нет смысла оставаться рядом с ним. Дядя поймет. Тот, кто не способен разглядеть и оценить преданность, не достоин доверия.
- Я дважды говорил о том, что Скоринг сумеет преподнести сюрприз во время коронации, - очень спокойно, без тени упрека напомнил голубоглазый великан. - Так и оказалось. Венец поддельный, сомнения в этом нет, а гибель моего брата - дело какой-то силы, не имеющей отношения к силе венца Аллиона. Жаль, что мое пожелание о присутствии в храме Бдящих Братьев было отвергнуто.
Саннио скрутил несчастную перчатку, словно прачка - полотенце, и уставился на герцога Алларэ. Тот сидел в кресле напротив окна, бледный и усталый; кажется, он почти не слушал. Молодой человек отменно понимал, какой ценой Реми далось присутствие на коронации. Накануне герцог вновь рассорился с мэтром Беранже, едва не прогнал его вон, а с утра потребовал от Гоэллона приготовить ему достаточно надежное снадобье, чтобы устоять на ногах. Тогда он подчинился; сейчас же понимал, что напрасно пошел на поводу у герцога. Безвредных и действенных бодрящих средств не существовало, и Беранже сказал истинную правду, когда бросил Саннио в лицо: "если он умрет, вся вина будет на вас!".
Только долго спорить с Реми не мог даже старый опытный лекарь; а уж Саннио, на которого наседал и Кесслер, готовый с ножом у горла добиваться выполнения любого пожелания герцога, тем более не нашел в себе сил отказаться. Бернар Кадоль, которому мэтр Беранже доложил о подвиге его господина, задохнулся от гнева и едва не ударил юношу в лицо; тяжелый кулак просвистел в воздухе и разбил надвое тяжелую столешницу.
Не стоило этого делать; Саннио прекрасно все понимал, и, отдавая Сорену кубок с питьем, боролся с желанием вылить его на пол, а потом - с внутренним голосом, кричавшим изнутри: толкни его, толкни, пусть уронит, пусть тщательно приготовленный настой лучше заляпает ковер...
Реми зябко поежился, кусая губы. Он смотрел в лицо своему вассалу, и Саннио, поймавший лишь тень того взгляда, едва не свалился со своего подоконника. Вместо гнева и злости его вдруг захлестнули боль и жалость. Для чего, за что одному человеку все это?! Подло, несправедливо, невозможно!..
- Гильом, вы смогли бы увести за собой людей? - тихий, бесстрастный вопрос.
- Нет, господин герцог.
- А я не смог бы при Бдящих Братьях.
- В этом не было бы нужды, - тихо, словно извиняясь, напомнил господин Ларэ. - Господин герцог, что вы делаете?
- Ох, Фьоре, я так надеялся, что вам-то объяснять не придется... Господа, кто из вас считает, что мы можем себе позволить потерять герцогство Скора и баронство Брулен?
- Каким образом? - спросил Бернар.
- Сейчас Скора поддержит своего герцога. Если он будет взят Бдящими, как еретик, Скора отложится в одночасье, Брулен примкнет к ним. Там каждый третий - "заветник" или сочувствующий. Они будут спасать свои шкуры, - Реми говорил медленно, но четко. - Выход к Четверному морю. Торговые пути. Кто еще страдает провалами в памяти?
- Скору и Брулен в любом случае придется вычищать от заразы сталью, - развел руками Гильом.
- Вторую войну с Тамером за год мы себе позволить не можем, - ответил Реми.
- В Тамере "заветников" сжигают живьем, - тихо проронил Ларэ.
- Ради Скоры и Брулена тамерский кесарь станет самым верным из "заветников", - усмехнулся Бертран Эвье.
- Именно так, - подтвердил Реми. - Если Скора и Брулен решат отложиться, тем, кто родом оттуда, нужно будет убраться вон из Собраны. Всем. Этого Скорингу не хочется, его тянет в регенты, а соратники надеются урвать кусок пожирнее. Пока им не грозят монахи в алых рясах...
- Я думаю, что он уже подготовил путь к отступлению и заручился поддержкой кесаря Тамера, - добавил Бертран.
- Не сомневаюсь. И мы не можем начинать войну, пока не убедим кесаря в том, что ему, благонравному омнианцу, нужно держаться подальше от еретиков, а все, что происходит в Скоре и Брулене - внутреннее дело Собраны. Ответа я еще не получил. Понадобится не меньше девятины.
- Господин герцог, вы до такой степени не доверяете нам? - спросил Саннио, только что обнаруживший, насколько мало и он, и все остальные знают о планах Реми.
- Я даже себе не доверяю, - огрызнулся герцог Алларэ. - А уж вам-то, с вашими причитаниями и стонами...
- Вы ведь и сейчас раскрыли только часть карт? - Гоэллон не обратил внимания на намеренное оскорбление.
- Вы правы, сокровище. Всему свое время, - вяло улыбнулся Реми.
- Отлично! - Саннио поднялся и прошел по кабинету. - Ну что ж, коли вы единственный знаете весь замысел, то в следующий раз, когда попросите меня приготовить вам то питье, я покажу вам вот это! - перед носом алларского герцога оказалась весьма выразительная фигура из пяти пальцев, где большой торчал между указательным и средним, касаясь лапок паука на кольце.
- Хам приютский! - Реми усмехнулся и приподнял брови. - Вы бы хоть кольцо сняли...
- Ага, хам, и приютский, и как говорили у нас в приюте - кто хочет сидеть на двух лавках, окажется на полу. И больно ударится неким местом. Мне продолжать?
- Нет уж, спасибо, не надо, - покачал головой герцог. - Вас уже все поняли. Можете не щеголять дальше народной мудростью и босяцкими жестами.
Саннио, покраснев, обернулся, но на него смотрели с добрыми улыбками. Гильом Аэллас одобрительно кивнул, Кадоль подмигнул, а Бертран Эвье приподнял кулак с отставленным большим пальцем. От этого юноша еще больше смутился и попятился к своему подоконнику, мечтая провалиться сквозь землю. К нему подошел Фиор Ларэ, молча встал рядом плечом к плечу. В глазах золотой пылью искрилось тихое веселье.
- Так... благодарю господина Гоэллона за демонстрацию... э-э... милой непосредственности... и семейных традиций... - Саннио не поверил своим ушам: Реми смеялся, впервые за все эти дни - не резким и злым смехом, а легко и радостно. - Но давайте все-таки к делу?
- Так что там с Тамером? - спросил Бернар.
- За невмешательство Тамера придется платить. Учитывая состояние казны, это огорчительно, но придется скормить им этот пряник. Пусть склеят зубы патокой. Кнутом же послужат Оганда и Хокна. Королева Стефания не откажет нам в поддержке. Ее ноты в Тамере принимают всерьез. Но уж коли западные земли отложатся, ноты не помогут, и песни тоже. Вот почему Церковь пока должна молчать. Должна - и будет.
- Это поэтому патриарх согласился?.. - спросил Саннио.
- Патриарх - труп ходячий, а вот епископ Лонгин мечтает надеть белый клобук, - ядовито объяснил Реми. - Он очень близок к нашему почтенному патриарху. И он взял на свою душу тяжкий грех лжи.
- Он был очень, очень огорчен этим, - фыркнул Рене.
Саннио обвел взглядом собравшихся в кабинете. Благородные люди переглядывались, пожимали плечами, недоуменно разводили руками. До каждого в свой черед доходила одна простая истина: Реми обвел всех вокруг пальца. Он вел сражение, в котором каждый отряд знал только о своей задаче, и каждый подозревал, что полководец вот-вот проиграет сражение... а Реми смотрел на них, и знал, что победит.
Кажется, у герцога Алларэ нашлось свое поручение для каждого. Бернар Кадоль хранил исповедь монахини, Рене встречался с епископом Лонгином, Аэллас договаривался со всеми владетелями о том, кто и что будет делать, Кертор перетянул на свою сторону агайрцев и мерцев, которые сейчас буйно обсуждали свои планы этажом ниже... Кто занимался перепиской с Огандой и Тамером? Кажется, Фиор Ларэ: то-то он покраснел и спрятал глаза после слов Реми "я так надеялся, что вам-то объяснять не придется"... Замечательно, просто замечательно - все при деле, и один господин Гоэллон, как дурак, два дня был уверен, что Реми просто "рассчитывает на коронацию". Кажется, так же думал и Гильом? Наверняка так, а то не погиб бы Виктор, да и Сорен не рвался бы примерить поддельный венец.
Что за невозможный, нестерпимый, ужасный человек - герцог Алларэ!..
Заставить всех действовать по своему плану, показать каждому лишь кусочек мозаики, ввести всех и каждого в заблуждение, прикинуться недальновидным и наивным...
- Ну что, господа, у вас еще есть сомнения в моей дееспособности? - тихо и зло спросил Реми. Лицо опять залила нехорошая бледность, подчеркнутая алыми пятнами на скулах.
- У меня сейчас появятся, - тихо сказал Фиор; Саннио кивнул и посмотрел на него умоляющим взглядом.
Ларэ прошел к креслу Реми, наклонился и вежливо, но настойчиво заговорил. Герцог сперва гневно сдвинул брови, тряхнул головой, но королевский бастард продолжал говорить, едва слышным шепотом, и Алларэ сдался. Сорен выглянул наружу, вошли двое молчаливых слуг, подняли и унесли кресло.
- Простите, господа, это наши семейные традиции. И наш неповторимый герцог, - Рене развел руками, потом склонился в шутовском поклоне. - Я тоже не представлял себе и пятой части...
- Никто не представлял, - хором сказали Аэллас и Кадоль, остальные согласно кивнули.
Кертор вдруг расхохотался, запрокинул голову и запустил руки в волосы. Высокий, звонкий, немного нервный смех напоминал звон колокольчика. Он был настолько заразителен, что Саннио, борясь с хихиканьем, расслышал даже, как смеется Ларэ. Тихо, но вполне искренне. Накануне они проговорили не меньше получаса, и хотя более скрытного и замкнутого человека Гоэллону встречать еще не доводилось, он догадался о причине многих печалей королевского бастарда. С весны Ларэ потерял слишком многое и многих. Возлюбленную, подругу, отца; старший из полубратьев оказался маленьким чудовищем, а младший пропал без вести.