- Ничего не понимаю, - признался юноша.
Какие предания, при чем здесь родство, и что такое собирается рассказать Реми, что впервые за все время знакомства он выглядит растерянным и нерешительным?! Реми, который, не раздумывая, взял на себя ответственность за усмирение хлебного бунта, вышел перед Ассамблеей, возглавил оппозицию Скорингу...
- Хорошо, слушайте. Налейте себе вина.
Реми вернулся в кресло, уселся, закинув ногу на ногу. Вновь долгая пауза. Казалось, что герцога Алларэ куда больше интересует гобелен над камином. Саннио поглядел туда же. Люди в старинной одежде штурмовали замок. Смешные тонконогие лошади, катапульты, больше похожие на телеги, рыцари в кольчугах, напоминавших рыбную чешую. Подобных гобеленов в особняке Алларэ было не так уж и много, куда больше - картин, но в кабинете Реми висел этот - древний, не раз уже отреставрированный.
- Подлинная история нашего мира несколько расходится с той, что изложена в Книге Сотворивших. До того, как Воин и Мать пришли к нам, здесь вовсе не было пустоты. Была земля, на которой, представьте себе, жили люди. Одно, но весьма большое племя. Потом оно расселилось почти по всему обитаемому миру, смешалось с теми, кого создали Сотворившие. Но кровь эта не иссякла до конца. В Лите и Эллоне до сих пор можно найти потомков первого племени, но не только там. В Тамере и на островах Хокны.. да везде, в общем.
- А кто же их создал?
- Догадайтесь сами, - подмигнул Реми. - Сейчас речь не об этом. У этих потомков есть определенные задатки. Обычно они спят глубоко внутри и не проявляются всю жизнь. Есть и исключения. Мне куда больше пригодился бы один из ваших подопечных...
- Барон Литто?
- Вы знали?
- Нет... просто он...
- Просто он в Керторе, и остаетесь вы.
- Я?! - Саннио осторожно поставил бокал на стол. - Почему я?
- Потому что вы сын своих родителей, надо понимать.
- И что нужно делать?
- Зовите своего дядю. Так громко, как сможете. Нет, орать из окна не надо, это я и сам бы сумел. Не знаю уж, получится ли у вас, но хоть попытайтесь.
- Сейчас?
- Да. При мне. Глаза прикройте и попытайтесь его себе представить, как-нибудь так...
Саннио послушно закрыл глаза и опустил голову. Все, что сказал Реми - об этом нужно думать позже, а сейчас - просто убрать в сундук и запереть на ключ, чтобы не мешало. Представить... это очень легко; гораздо сложнее было заставить себя не думать о дяде каждый день. Сотня картинок в памяти - выбирай любую.
Первая встреча в кабинете мэтра Тейна, пристальный взгляд, тяжелый и оценивающий. Страх. Много страха - не угодить, не справиться, совершить ошибку, допустить оплошность.
Ночевка в придорожной таверне. Взгляд через плечо; "Я не девица в церкви, чтобы меня разглядывать!".
"Я в восторге от вашей доброты..."
"Вы мне очень дороги таким, какой вы есть...".
"...я за вас испугался."
Сколько было всего - от непонимания до любви, от страха до преданности...
Саннио не сразу понял, что простым перебором картинок из памяти он ничего не добьется. Их было много, и каждая была дорога ему, но герцог Алларэ ждал совсем другого. Все элементы мозаики нужно было сложить, получив один-единственный четкий образ, и к нему - обратиться, так, словно дядя стоял рядом. Лицом к лицу, глаза в глаза. Вот этот шаг ему и не давался.
- Не могу. - Он открыл глаза. - Не получается. Наверное, я не умею.
- Не умеете, - кивнул Реми. - Но пробуйте же, Сандре, пробуйте, прошу вас!
Еще час бесплодных попыток привел к единственному итогу: у Саннио разболелась голова, да с такой силой, что он уже не мог сосредоточиться ни на чем. Сквозь мутную пелену слез он едва видел, что происходит вокруг - и досаду на лице собеседника, и огоньки свечей, которые зажег слуга, и оказавшегося рядом Андреаса, который сунул ему в руки кружку с настоем керторской розы и жасмина.
- Я прощу прощения, Алессандр. Идите отдыхать, это была дурная затея.
- Может быть, позже...
- Там видно будет.
Через пару часов к Саннио, валявшемуся на диване в гостевой спальне второго этажа, вошел Сорен. Это было весьма удивительно, ибо в последнее время казалось, что приятель замечает на всем белом свете только одного человека. К тому времени головная боль, напуганная мазью и мешком со льдом, почти уже уползла в какие-то темные закоулки за правым виском, и юноша, которому велели отдыхать до полуночи, уже начал скучать. Обнаруженные на столике свитки оказались стихами, не такими хорошими, чтоб читать с удовольствием, но и не столь дурными, чтоб смеяться.
- Тебе лучше?
- Да, спасибо.
- Я письмо из дома получил, - бруленец сердито фыркнул. - От отца. Требует, чтобы я вернулся, ну и всякое... Вот, читай.
Саннио развернул лист и принялся читать. Через минуту губы разъехались в улыбке, ибо тон письма, да и его содержание, ничего иного не заслуживал. Господин владетель Кесслер не пожалел цветистых оборотов, чтобы выразить свое негодование. Из письма следовало, что Сорен, негодный сын и дурной наследник, якшается с отребьем, по которому плачет топор палача, вовлечен в гнусные преступления и прославился на всю страну непотребным поведением.
- Отребье - это он о Скоринге? Кто-то что-то напутал?
- Если бы! Вон, там это - "вместо того, чтобы поддерживать единственного достойного человека". Как раз о нем.
- И что ты будешь делать? - Саннио дочитал гневное послание и отложил на столик.
- Ничего. Пусть пишет!
- Попробуй объяснить, что здесь на самом деле происходит.
- Не хочу. Он не поймет. Пусть наследства лишает, как обещал!
- Сорен, дело не в наследстве. Это же твой отец... - Саннио задумчиво потер щеку ладонью. Аргументы кончились, не начавшись. Он вырос без отца и понятия не имел, что тут можно посоветовать. - Ну, поговори с Гильомом.
- Не могу. Он меня ненавидит...
- Это он так сказал? - заинтересовался Гоэллон.
- А что, может быть иначе? Из-за меня погиб его брат... я бы...
- И ты за него решил, что он тебя ненавидит. Потому что "ты бы". Отцу писать не будешь, с Гильомом говорить не будешь... Сорен, ну нельзя же так.
Кесслер вздохнул, отодвинул письмо и положил голову на скрещенные руки. В глазах плясали блики от свечей. По дороге в Саур Саннио видал лесных кошек - гибких, изящных, остроухих. Завидев чужака, они выгибали спины и распушали хвосты, стараясь выглядеть опасными грозными хищниками. На островах Хокны, где считали, что у каждого человека есть животное-покровитель, таким спутником бруленца стала бы лесная кошка, мелкая, но исключительно упрямая тварь.
Приручай такую, не приручай, а все равно она останется дикой.
- Иди сюда, - Саннио отодвинулся к спинке дивана и похлопал по свободной половине подушки. - Расскажи что-нибудь о своем доме.
- Зачем это? - Сорен улегся рядом, прихватив со стола конфетницу с печеньем.
- Да просто интересно, я же никогда так не жил...
- У нас мало земли. На границе с Тамером, в устье Смелона. Только одна деревня, там почти все рыбаки или контрабандисты. Или утром рыбаки, ночью контрабандисты, - улыбнулся бруленец. - У отца пять торговых кораблей, еще лодки. Я и с рыбаками ходил, и на корабле, юнгой. Капитан - двоюродный дядя. Он мне сначала сказал - не погляжу, что родственник, а потом отпускать не хотел. Мы до Хоагера ходили. Там девчонки местные - смешные, говорят, ты чужой, тебя духи не любят, я с тобой не пойду. Я ей - может, уговорим духов? Подарим им что? Подарил ей шаль, так духи сразу согласились, - расхохотался Сорен. - Потом отец меня в Литу отправил, к Элгринам, они нам дальние родственники. Сказал, что я совсем на пирата стал похож. А там все строже, чем при дворе...
Зашедший уже после полуночи в комнату Бернар обнаружил двух молодых людей на диване в обнимку, вдохновенно рассказывающими анекдоты из своей жизни, в окружении выпитых бутылок и пустых вазочек, ранее полных конфет и печенья.
- Жаль нарушать эту идиллию, - хмыкнул Кадоль, - но я вынужден, господа. У нас - весьма неприятное происшествие. Покушение на господина Ларэ.
Когда Керо задумывалась о том, на что будет похожа ее свадьба, она не предполагала, что это событие окажется настолько веселым.
Дома, в Къеле, свадебные церемонии растягивались едва ли не на седмицу. Три дня подготовки, день венчания, еще три дня приемов. Мнения жениха и невесты во всем этом играли едва ли не последнюю роль, хотя все действо вертелось вокруг обоих. Гадания на будущую семейную жизнь, мальчишники, девичники, приемы гостей, целая куча ритуалов, обычаев, правил и примет...
В Оганде всего этого тоже хватало, но Керо начала смеяться еще накануне, когда к ней в гости пришла целая куча девиц и замужних женщин из клана Кампори. Официальной причиной служила примерка свадебного платья, а на самом деле это был вполне обычный девичник, со сплетнями, советами, перемыванием косточек всем на свете мужчинам, рассказами о своих свадьбах и помолвках, женихах и детях. При этом от смеха дрожал весь дом, и не удивительно - когда Катрина, вышедшая замуж три девятины назад, в лицах изображала, как они с Пьетро запутались в крючках на ее платье, да так и едва не до самого рассвета не могли отцепиться друг от друга, можно было лопнуть со смеху.
Веселье затянулось до утра, а потом вдруг настал черед ехать в церковь, венчаться. Оно прошло быстро и почти скромно... Если бы у Керо еще не разъезжались губы в улыбке, так широко, что падре Канчетти только качал головой при виде невесты, которая давится хихиканьем.
Жених не уступал невесте. Вместо положенного по обряду "Да!" на вопрос "Берешь ли ты в жены эту женщину?" он задумчиво повернулся к ней, оглядел с головы до ног и спросил: "А подумать можно?". Падре Канчетти не выдержал и с улыбкой рявкнул: "Раньше надо было думать!", - после чего Эмиль заявил: "Ладно, уговорили, беру!".
Нимало не смущенная подобной выходкой невеста в свой черед на вопрос "Берешь ли ты в мужья этого мужчину?" ответила "Ну, так и быть..." и сделала исключительно скорбное лицо, после чего хохот под сводами храма на несколько минут заглушил звуки свадебного гимна. Громче всех смеялся синьор Павезе, исключительно гордый тем, какие веселые у него "приемные дети".