Запястье руки, державшей нож, вышибала не поймал, а вот топором рубанул, что есть силы - лезвие с щедрым чваканьем вошло в плоть, хрустнули ребра... только вот плюгавец не упал. Он словно и не заметил удара топора - продолжил двигаться на Грио, тянулись к шее парня тонкие ручонки, одна с ножом, другая норовила ухватить за воротник куртки. Вальян орал в голос, хрипло, громко - и с ужасом видел через плечо своего противника, что оба гвардейца как беседовали, так и беседуют, не обращая внимания на творящееся в тридцати шагах.
Подкуплены? Не слышат?
Тощий человечишка, которого Грио едва что пополам не перерубил, от которого воняло кровью, горячей, живой кровью, схватил-таки парня спереди за воротник. Правое плечо обожгло, больно и сильно, пальцы невольно разжались, выпуская топор. Вышибала взвыл и ударил вперед головой, метя лбом в нос, левой рукой обхватил вражину за шею, потом попытался вцепиться ему в лицо зубами. В спину что-то вонзилось - раз, другой, третий; Грио начал падать, повалил купчика и упал на него сверху, не выпуская шею, сдавливая ее со всех сил - и здоровой рукой, и едва сгибавшейся раненой...
Давил, грыз то ли нос, то ли подбородок чужака, давил и рычал от бессилия - проклятый плюгавец все никак не хотел умирать, и все бил и бил Грио в спину ножом. Кажется, шея его уже была раздавлена в кисель, в жижу, не позволяющую вздохнуть, а мелкий гад все равно жил и бил, бил и жил, тварь этакая!
"Да почему ж никто не слышит, почему, ПОЧЕМУ?!" - парень едва не плакал сквозь рык и вой, вырывавшиеся из груди.
Услышали возню на заднем дворе, когда бившееся в судорогах - и бившее своим ножом - тело под руками вышибалы наконец-то затихло, обмякло, обернулось безопасной грязной тряпкой.
Грио наблюдал это сверху - как прибежали гвардейцы, сперва двое, а потом еще добрый десяток, и господин капитан Кадоль тоже прибежал, и молодой господин, и даже герцог Алларэ. Они, с факелами и лампами в руках, окружили угол на заднем дворе, где лежали два тела, щедро залитых кровью друг друга, о чем-то говорили, волновались...
"Чего они так переживают-то? Все же хорошо, вот, додавил я паразита. Только чегой-то оно все уменьшается? - удивился Грио Вальян. - Ох, Мать и Воин, это ж я лечу!.."
- Несколько неожиданно видеть вас здесь, господин Алларэ. Отчего же вы решили почтить нас своим присутствием?
- Господин Эйк, вынужден вас огорчить, я пришел не к вам.
- Я догадываюсь, но герцог просил меня принять вас. Он пока что занят. Пройдемте наверх... Прошу вас оставить шпагу.
Рене неохотно расстегнул перевязь, отдал ее высокому слуге с разбойничьей рожей. Шрам через половину левой щеки, обрубок уха, мрачный взгляд исподлобья. Встретишь такого на большой дороге - сразу схватишься за оружие, а в доме герцога-регента такие встречают гостей. По Жану и жакет, как говорится.
На миг алларца одолели сомнения - а стоило ли вообще сюда приходить? Может быть, пока не поздно, распрощаться и уйти? Пусть это будет выглядеть странно, неучтиво и даже вызывающе, но... потерпит герцог-регент, потерпит. Он, вежливо выражаясь, не из тех людей, с которыми надлежит обращаться по чести.
Поднимаясь по лестнице, Рене разглядывал дом. Ничего необычного; все особняки благородных людей в столице были устроены по одному обычаю - первый этаж для прислуги, второй для гостей, третий для хозяев. Различалась лишь обстановка. Дом семейства Скорингов был вопиюще, напоказ богатым, при том без элегантности, вдобавок еще и старомодным.
Затканные пестрой гобеленовой тканью стенные панели, отполированные до блеска латунные перила с литыми гирляндами из роз по нижнему краю, ступени, прикрытые сразу двумя дорожками - основной и сменной; все это еще во времена короля Лаэрта устарело, было признано лишенным изящества. Господин Ян-Петер Эйк, похожий на Реми, хотя Рене не мог припомнить, чтобы семейства Алларэ и Эйков роднились в последние сто лет, среди всего этого тяжеловесного великолепия смотрелся чужаком, словно породистый жеребец в хлеву.
Наблюдая стройную спину, обтянутую сиреневой камизолой, на плечи которой падал широкий кружевной воротник - белая морская пена, Рене боролся с желанием спросить, кто из рода Алларэ гостил во владениях Эйков лет так тридцать пять или сорок назад. Вопрос, конечно, скандальный, и не за тем господин Алларэ сюда приехал - но интересно, интересно же. К тому же, всегда приятно встретить родича.
Особенно - в стане врага, которого нужно сделать другом. А ведь на то и родня, чтобы помогать своим. В размышлении этом было слишком много ядовитой горечи. Дружбы и помощи от своей ближайшей родни Рене в последние дни нахлебался вдоволь.
Два дня Рене Алларэ провалялся в гостинице на окраине, размышляя, что делать. Вернуться ли в родной замок, признав, что брат имеет полное право поступить с ним, как с нашкодившей собакой - или порвать цепь и броситься на обидчика. Наконец он решился, и, пусть время уже было позднее, остановил коня перед воротами особняка Скорингов.
- Не желаете ли отужинать? Герцог-регент присоединится к нам позже. Возможно... - нет, все-таки господин Эйк был ближайшим родичем семейству Алларэ. Эти манеры, эта холодная показная лень баловня судьбы - в него можно было смотреться вместо зеркала.
- Благодарю, не откажусь.
Ужин оказался только поводом для расспросов. Рене понял это очень быстро. Собеседник с пресыщенным видом ковырял поданные блюда, отправляя в рот крошечные куски запеченного судака, едва пригубил вино, зато говорил без умолку. Точнее - спрашивал. Слово за слово, и господин Алларэ начал рассказывать даже о том, о чем раньше и не собирался говорить с приспешником Скоринга.
- Как вы вообще отважились на штурм? Считается, что Шеннора неприступна.
- Мало ли что считается? - Рене в два глотка допил вино. - У меня был точный план, еще кое-какие сведения, достаточно надежных людей. Впрочем, если бы не затмение, все могло бы сорваться. Так что я ваш должник.
- Увы, не мой, - Эйк улыбнулся. - Меня еще не было в столице. К тому же, дворец взорвали еретики, а я добрый сын матери нашей Церкви.
- Ах, оставьте! Если это так, то я не сын своего отца!
- Что бы сказала ваша почтенная матушка на подобное предположение?
Рене задумался - и впрямь, что бы она сказала? Наверное, ничего приличного; Клер Алларэ половину жизни выслушивала ядовитые замечания о происхождении черноволосого отпрыска, и редко отвечала на них вежливо. Отец не обращал на это внимания: первенец как две капли воды походил на бабку Анну, в девичестве Литто.
- Едва ли что-то вежливое, - усмехнулся Алларэ.
- Ну так и я не имею никакого отношения к подлым преступлениям еретиков, - в серо-зеленых глазах насмешкой плясали блики свечей. - Хотя не могу признаться в том, что так уж негодую. Мне довелось две девятины охранять графа Саура. Он был немногословен, но представление о творившемся на севере я составил.
- Вы всерьез полагаете, что еретикам было хоть какое-то дело до северян?!
- Нет. Но я предполагаю, что причиненное зло подобно удару по маятнику. Груз двигается в нужную сторону, потом останавливается и возвращается. Если он достаточно тяжел, то сбивает с ног и толкнувшего, и всех, кто с ним связан. Король Ивеллион, мир его праху, толкнул огромной величины маятник... и тот вернулся.
Манера Эйка при разговоре смотреть прямо в глаза, не отрываясь, поначалу озадачила и смутила Рене, а теперь он начал находить в ней своеобразное удовольствие. Вместо одного разговора постепенно заплетались два - тот, что звучал вслух, и тот, что происходил без слов. Господин глава королевской тайной службы рассуждал о королях и маятниках, а Рене читал в его глазах совсем другое: "Вы совершенно правы, что пришли к нам. С вами поступили несправедливо, и теперь несправедливость вернется к причинившим ее - потому, что так устроен мир".
Казалось, что в столовой совсем темно, и только два подсвечника на столе разгоняют мрак. На улице действительно давно уже стемнело, близилась полночь, но ведь они с Эйком сидели не на улице... На общем темном фоне светлым сияющим пятном выделялось только лицо собеседника, едва двигающиеся губы, внимательные глаза.
За его спиной пристально таращились из темноты медвежьи и кабаньи головы, украшавшие стены столовой. Между ними висели стародавние рогатины с тулеями, обложенными серебром, кинжалы и кортики - парадное охотничье оружие времен Мышиного Короля и его отца. Насколько Рене помнил, покойный казначей не больно-то жаловал охоту, значит, все трофеи принадлежали еще его предкам. Судя по проплешинам на медвежьих мордах и повыпавшей с кабаньих рыл щетине, так оно и было. Прошловековые трофеи давным-давно нуждались в замене, но, видать, с тех времен среди Скорингов не было достойных охотников; или они предпочитали другого зверя...
Рене чувствовал, что говорит - горло производило какие-то звуки, он даже жестикулировал, размахивая вилкой, шутил, кажется, смеялся, но плохо понимал, о чем речь, что происходит.
Порой он пытался сосредоточиться, и тогда действительность прорывала темную пелену, но слова оказывались совершенно незначительными.
- ...да, беспорядки были быстро пресечены. Не считая нескольких курьезов, все обошлось.
- Вы говорите, курьезов?..
- ...Араон молод и еще неопытен, но он очень заботится о мире и процветании в стране...
- ...я не имею ни малейшего понятия, где Реми может хранить документы...
- ...неужели вы не готовы отплатить за нанесенное оскорбление?
Какие-то совершенно обычные слова, ничего не значащие фразы - простая застольная беседа, несколько затянувшаяся, но ко взаимному удовольствию. Рене расслабился, позволил разговору течь своим чередом.
Потом сумрак развеялся - в один миг, словно в комнате зажгли два десятка ламп одновременно: вошел герцог Скоринг. Рене, склонив голову к плечу, смотрел на него, размышляя, подняться или нет, потом встал; ноги и руки показались ватными, двигающимися помимо воли. Должно быть, тамерское вино оказалось слишком крепким, а странно - казалось легким, напоминало вишневый компот, лишь наполовину разбавленный вином...