— Если волнуешься, то говори о главном, — неожиданно произносит Ланалейтис. Пенси хмыкает и продолжает тянуть ее за собой. Руинница не прекращает бормотать.
— Эти убогие леса просто созданы для того, чтобы прятать тайны. Они жаждут поглотить всех: и того, кто делится, и то, чем делятся. Такова их природа — жадная до сомы поросль.
— Это не тайна, — наконец, решается Пенси. — Просто, если… Когда я вернусь, это будет последняя вылазка в Черный лес в этом сезоне. И вместе с дочкой я покину это место. Вот только я пообещала, что до конца моих блужданий обязательно найду то единственное имя, которым назову ее, всё еще безымянную.
— Имя для дочери? — Ланалейтис качает головой. — Разве не принято у вас называть детей именами собственных родителей или друзей?
— Нет, что ты. Это скорее возможная блажь.
— Тогда обратись к списку твоих предков…
— Такого нет. Еще ребенком меня нашли охотники, и я осталась с ними приемной дочерью, — Пенси на секунду запрокидывает голову и в просвете между деревьями видит нужную звезду, это наводит на интересную мысль: — А как бы ты назвала свою дочь?
— Не буду говорить, что не думала об этом, — Ланалейтис долго молчит, но потом продолжает: — Мне не довелось стать матерью, ведь сома ушла, истощилась. Я помню, как были попытки у других. Неудачные, смертельные, печальные. Теперь даже видерс, некогда проводник и накопитель сомы, лишь хранит и перераспределяет ее остатки. Но если бы у меня была возможность… Я бы дала ей слог Кей, он значит свет, и Да — это радость. В нашем мире так много всего темного и жалкого, жгучего и разрушающего, что я не посмела бы добавить какие-то из этих слогов, — она задумывается и слишком быстро, чтобы Пенси толком могла, произносит: — Кейрамидахатереланатасолис.
— Это как вообще?..
— Это не как, а полное первое имя. Даже немного коротковато. Кей-ра-ми-да-ха-те-ре-ла-на-та-со-лис. Свет, который восходит над миром, несет радость, пылает и воодушевляет, творит красоту в малом и идет первым в поисках большего.
— Это его значение? — переспрашивает Пенси, хотя и с первого раза ее достаточно впечатляет расшифровка.
— Да, — кивает Ланалейтис. — Девочкам еще было принято добавлять в имя сравнение с природой или растением. Да вот только вокруг нас Черный лес, кому такое сравнение нужно?
— Красивое имя, — наконец, оценивает Пенси.
— Да, я долго думала над ним.
С этого момента бежать становится еще легче. С каждым новым словом или жестом руинница открывается с новой стороны. Пенси перестает напрягаться и бояться за собственную спину, благодаря чему голова оказывается открытой для новых мыслей. Чем встретить охотников, когда они придут? А они придут в любом случае. Что такое этот Лабиринт Аюлан? И сколько же на самом деле живут руинники, то есть карены? Между этими вопросами Пенси еще успевает посматривать по сторонам и следить за медленно исчезающей в рассветном мареве звездой.
Когда край солнца показывается в просветах черных ветвей, они как раз заканчивают очередной привал. Времени становится всё меньше, это ощущается по мурашкам, бегущим по спине, по внутренним часам, ровно отмеряющим каждый миг, по неловким дерганым движениям уставшей Ланалейтис.
— Ты как? — кратко спрашивает Пенси, но вместо ответа руинница решительно поднимается на ноги. И они снова бегут.
Пенси никогда еще не видела, чтобы посреди Черного леса внезапно возникала река. Ручьи, мелкие речушки и водопады мало кого удивят, полноводные реки, разделяющие нормальный берег от чащи — тоже. Но с тем, как широкая полоса льда может броситься под ноги, ей никогда сталкиваться не доводилось. Скользкая поверхность не дает удержаться. Пенси с глухим окриком взмахивает руками, тянет за собой руинницу. Та в следующий миг оказывается на льду, также поскальзывается, ухватывает за первое, что есть под рукой, и падает вместе с Пенси на лед.
Хочется набрать воздуха и разразиться бранью, но в сложившейся ситуации никто не виноват. Руинница, постанывая и извиваясь всем телом, сползает с ее спины. Пенси садится и крутит головой: при падении она неприятно ушиблась. Ледяное пространство простирается белесой полосой вперед и в стороны. Медленный и осторожный переход вряд ли займет более часа, да только в течение этого времени они будут легкой мишенью для других охотников.
— Серебряный грот! — шепчет Ланалейтис и дрожащей рукой указывает направление. Пенси тут же оборачивается в нужную сторону и в следующий миг крепко зажмуривается. Снег слишком ярко сияет в утреннем солнце. Так что глазам нужно некоторое время, чтобы привыкнуть. А когда зрение возвращается, становится ясным, что дело вовсе не в снежных покровах, лежащих вокруг.
Через реку действительно виднеется высокий холм невероятного блестящего цвета. Драгоценная серебряная гора зияет несколькими темными провалами — входами внутрь, она густо обросла по боковым склонам черными деревьями и окружена мощными валами снежных сугробов. Да только сильный ветер, дующий на открытом речном пространстве, снес весь снег с ее макушки. И именно та и сверкает на солнце так, что смотреть больно.
— Мы дошли! — с облегчением произносит Ланалейтис. Пенси не успевает ее остановить. Ведь каждому охотнику известно, что в Черном лесу не стоит спешить с подобными словами. Потому всё, что удается сделать Пенси, это подняться на ноги и что есть сил оттолкнуть, протащить удивленно вскрикнувшую Ланалейтис по льду.
— Даран?.. — вырывается у нее странное восклицание. Но остальную часть фразы стирает громкий свист.
Когда Пенси впервые выбирала оружие, она пересмотрела несколько вариантов, пока не остановилась на огнестреле. Снаряд, выпущенный из огнестрела, пролетает не так уж далеко. Он не способен остановить крупную дивность. Зато обойма не занимает много места. Да и точность оружия и тишина выстрела порой гораздо важней, чем его сила. Например, после хорошей тренировки с огнестрелом можно спокойно охотиться на мелкую дивность так, чтобы не испугать остальную часть стаи и не приманить кого-то крупнее и опаснее. Большие орудия звучат по-другому, баламутят мнимое спокойствие Черного леса и привлекают излишнее внимание дивностей.
— Бери огнестрел — не пожалеешь, — говаривал отец, когда вся семья собиралась на исходе осени и готовилась к долгой охоте. — Дивность как бы страшна ни была, а человек всё же страшнее. От дивности можно уйти, спрятаться, ее можно обмануть, отвлечь. И если чудовище убивает, то делает это по весьма понятным причинам: оно оберегает себя, свое потомство или свою территорию, а еще оно может всего лишь искать пропитание, в том числе и вкусных охотников. Но никогда дивность не будет ужаснее, чем обычный человек — завистливый, жадный или забывший о правилах. Тот не откажется от преследования и не даст тебе легко умереть. Остановить его словом почти невозможно, гораздо проще это сделать огнестрелом. Благо шкура у человека мягкая, не чета дивностям…
Всем хорош огнестрел — легко выхватить, легко выстрелить и очень сложно предсказать, куда полетит заряд. Другое дело — громоглас. Шумное оружие, громкое, что отражено в названии, громоздкое, тяжелое, низкоскоростное, малозарядное — неудобное. Казалось бы, зачем вообще кому-то такое нужно? Единственный ответ — это мощь громогласа. Лед совсем рядом с ногами Пенси трескается в один миг, острые крошки впиваются в лицо. Она едва успевает защитить глаза от мелких льдинок.
— Беги! — громко командует она Ланалейтис и кидает ей часть своей поклажи. Если Пенси не суждено выбраться, так хоть руинница выживет. Та всё делает правильно: скользит на своих лапах, взвизгивая испуганной птицей, вращает руками, пытаясь сохранить равновесие, но двигается в сторону Серебряного грота.
Когда под ногами начинает разъезжается казавшийся устойчивым пласт, Пенси почти целое мгновенье думает о том, насколько холодно в реке. Так же, как когда она столкнулась с роем снеголюбов или нет? Но вот лед окончательно расходится в стороны, открывая темные глубины, и тягучая вода утягивает ее в свое ледяное нутро.
Первые несколько мгновений самые ужасные. Пенси полностью утрачивает ощущение дна и поверхности, конечности будто отмирают, а воздух, оставшийся в легких, тут же становится каменным и тянет на дно. Потом в голове проясняется, становится видно дневное солнце, вспышками проникающее между движущимися льдинами, а руки и ноги начинают работать сообща, поднимая тело в свету.
Грудь болит от невозможности вдохнуть, но Пенси не может вынырнуть просто так, нужно выбрать стык между легкими льдинами. Иначе она может покалечиться. Только когда возникает выбор: или задохнуться, или лишиться парочки пальцев, — она делает резкий рывок, расталкивает разбитый лед руками и выталкивает себя из воды по плечи. Поцарапанная, но живая. На воздухе кожа под мокрой тканью сразу же покрывается мурашками. Пенси начинает бить дрожь. Она чуть более слабая, чем та, что не давала покоя год назад, но всё равно даже легкий ветер приносит ужасные мучения. Пенси глотает воздух, молотит руками, ищет более устойчивый край льда, чтобы выбраться из ледяной воды. «Быстрее, быстрее», — подгоняет она себя, пока еще есть сила в руках, а холод не заставил окончательно сдаться.
Пенси замечает приближающиеся чужие сапоги слишком поздно. Да и как ей заметить их, когда все силы уходят на то, чтобы удержаться на скользком льду. Перед глазами маячит только белая спасительная поверхность, за которую она цепляется пальцами в попытке полностью вытащить себя из воды. Так что когда диковинным образом в поле зрения возникают коричневые, потертые, грубые носки сапогов, Пенси даже успевает удивиться.
Человек пришел к ней неспроста. Он пришел мстить и наслаждаться своей местью. Не то чтоб она ожидает от этой встречи что-то хорошее — Пенси давно известны все правила жизни, но надежда на то, что мир не настолько жесток, как она видит, до сих пор жива в ее сердце.
Чужие руки швыряют ее на лед. И обрушивается удар, потом еще один. Больно. Даже холод не способен заглушить эту боль. Но Пенси еще жива и не собирается сдаваться.