— Я почти выбралась, но… этот выкормыш слизня! — шипит Пенси сквозь зубы и от души бьет кулаком по каменному полу. Боль немного развеивает ярость. — Тоннор мог подать мне руку, мог вытащить. Я бы поняла, если шансов не было. Но они были. Всего три мгновения: лечь на пол, протянуть мне руку и хорошенько потянуть. Устойчивая часть пола начиналась совсем рядом, мне просто не хватило протянутой руки…
— Это серьезное обвинение, — качает Каравер головой. — Прибереги-ка его, пока мы не выбрались. Сейчас в нем нет никакого смысла.
Пенси всё прекрасно понимает. Если они не выберутся отсюда, как можно быстрее, то их конец не будет легким: сначала закончится еда и вода, потом станут отказывать жар-камни. К тому же остальные члены экспедиции не будут ждать дольше, чем положено. Даже ради нее, даже ради специального пункта в контракте. Но она всегда знала, что в Черных лесах нет ничего более призрачного, чем чьи-то гарантии…
* * *
Злость истаивает, стоит Пенси выбраться из груды камней, пройти чуть дальше за остальными и осмотреться, куда же они попали. Из разрушенной комнаты, откуда виднеется дыра на верхний, но такой недосягаемый этаж, есть несколько выходов. Пенси без слов и просьб осторожно идет вперед. Лоухи поведет группу оставшихся в живых. Ну а она всего лишь разведчик: быстрый, незаметный и крайне осторожный.
— Невероятно, — шепчет Пенси и вертит головой. Под ногами здесь такое же покрытие, что она видела в Лабиринте Аюлан. Но если те пещеры похожи на место уединения, то эти коридоры и комнаты явно строилось для жизни и работы. Она снимает перчатки и касается узорной лепки на стенах, увы, некоторые рисунки осыпались и стерлись. Время не пощадило многое.
Свет здесь льется с потолка и стен. Его испускают полоски странного материала, и не все они светятся — едва ли четверть. Пенси прижимает ладонь к одной из горящих: теплая и едва ощутимо гудит. Можно заподозрить, что этот источник света живой, но Пенси так не кажется: эта дрожь скорее искусственная, чем схожая с дыханием и сердцебиением живого существа. Это механизм, понимает она, и часть его вышла из строя и остановилась.
В каждой новой комнате Пенси медленно оглядывается. Свет дает возможность правильно оценить размеры помещений. Высота потолка изменяется, а дверные проемы рассчитаны на очень высокого человека. Точнее, не человека, а карена. Наконец шаг за шагом через пустые и забытые комнаты она приводит остальных в просторный зал. Высота его четыре ее роста или даже больше? Под ногами узорчатая плитка, на стенах росписи и мозаика: выцветшая, осыпавшаяся, но по-прежнему завораживающая.
Пенси касается пальцами изразцов. Изображения очень странные, но что-то из них понятно даже ей. Вот эти величественные золотистые разводы, начинающиеся на уровне пола и упирающиеся в потолок, скорее всего видерс. Другой такой дивности Пенси не знает, да и вряд ли что-то сравнится с этим чудодейственным древом. Вокруг него легкими мазками фигуры животных и людей, зелеными лучами травы и деревья. Осыпавшаяся мозаика хрустит под ногами. Ах, как бы хотелось восстановить всё до последнего кусочка. Эта узкая полоса когда-то рассказывала о городе: силуэты домов и площади всё еще можно распознать. На противоположной стене, кажется, возвышались горы. А рядом явно изображение воды: так много синего и лазурного осталось на полу. Пенси поднимает пару плиточек и прячет в карман куртки: на память.
Кое-где под потолком развешаны странные полупрозрачные фигуры. Они слегка покачиваются от ветра или иного воздействия. Пенси чуть прищуривается, смотрит на одну из фигур с разных сторон. Это движение внезапно превращает невнятную форму в… рыбу! Заинтересованная, Пенси быстро меняет точку обзора: фигура становится оленем, а потом какой-то птицей. Чудодейство, выдыхает она. Ах, если бы принести нечто подобное с собой и повесить под потолком в гостиной. Кейра бы обрадовалась.
Она старается ступать осторожно, не давить хрупкие остатки великолепия, не трогать и так истлевшее. Огромный зал мог вместить толпу каренов. В предметах угадываются лавочки, странные фонтаны или нечто похожее, места для еды или, может, беседы. Пенси на пару секунд прикрывает глаза и пытается представить, как сотня Халисов и Ланалейтис, разных, непохожих друг на друга, в своих странных накидках и свободных одеждах смеются, спорят, пьют неведомые Пенси напитки, едят свою пищу и ощущают друг друга своими дейд.
«Интересно, — Пенси еще глубже погружается в мысли, — как эти карены видели друг друга со своими возможностями?»
Смогла бы она жить, зная, что другие — незнакомцы и единожды встреченные — знают о ней так много? Или это всё работает как-то иначе? Если бы она была кареном, то ее имя рассказало бы, кто она и куда стремится. Чужие дейд дали бы знание остальным о том, где она, какие эмоции испытывает и на что направлено ее внимание. Пенси вздрагивает: слишком уж непривычной и даже неприятной кажется эта картина. Если, конечно, всё действительно так, как рисует ее воображение.
«Они так далеки от нас», — признает Пенси.
Сколько бы мыслей, памяти и хороших дел не оставили после себя Халис и Ланалейтис, они всё равно другие. Не хуже, но и не лучше. Просто между ними — людьми и каренами — есть границы.
И прямо сейчас она, как никогда прежде, видела эти границы четко и ясно. Сзади раздается шум: следом за ней в зал входит основная группа. Люди кутаются в куртки, у каждого не один десяток приспособлений — от оружия до походной кружки. Человеческие мастера работают тяжело и долго над тем, что приходит к ним в сыром виде: дерево, металл, камни, растения, ткани, дивности. А Ланалейтис до сих пор ходит по Черному лесу в одном платье и с тонкой черной веткой в руке, чтобы выводить на свежем снегу узоры.
«Мы хрупкие — и внутри, и снаружи» — в этом Пенси уверена, ее ладонь невзначай касается огнестрела. Кодекс, воспитание, общая цель — ничто это не удержит человека, хрупкие внутренности вынудят его предать, отвернуться, поддаться своим желаниям. Злость на Тоннора просыпается вновь, но тут же стихает, стоит Пенси снова взглянуть на золотящееся изображение видерса. Она в ответ касается ладонью груди, где висит под слоями одежды маленький кусочек этого чуда, которое успокаивает ее.
— Всё в порядке? — спрашивает ее подошедший Каравер и, дождавшись кивка, отходит. Он внимательно следит за окружением, он насторожен, но всё равно не удерживается и, смешно приоткрыв рот, позволяет себе восхищенно вздохнуть, да поахать около фресок. Кажется, Удачливого тянет присесть на каждый сохранившийся стул и потрогать всё, что оставили здесь руинники.
Эта непосредственность и живость разума заставляет Пенси улыбнуться и с удивлением понять, что она слишком ударилась в противопоставления. Всё-таки границы не такие уж и четкие. По крайней мере, и люди, и карены одинаково восхищаются прекрасным…
3-10
Чудесный зал с высокими потолками и яркими фресками остается позади. В первый день они идут достаточно долго, прежде чем Каравер объявляет привал. Пенси устало падает на пол. В коридорах и переплетениях комнат ее внутренние часы сбоят, а пробудившееся чувство направления иногда и вовсе показывает, что они ходят кругами. Эти подозрения развеиваются достаточно быстро: фрески в комнатах еще ни разу не повторились. К концу второго дня привал приходится объявить еще раньше: слишком непривычное для людей окружение давит на всех, а поглощающее звуки покрытие ужасно действует на нервы и выматывает, заставляет постоянно быть настороже. Пенси удается как-то приноровиться к этим особенностям, поэтому она жестом указывает Караверу, что проверит несколько боковых коридоров и вернется через пару часов. Неожиданно, но тот не знает, стоит ли ее отпускать. Пенси понимает это беспокойство, но, что важнее, она помнит о времени. А его осталось не так много.
— Хорошо, иди, — наконец кивает Каравер.
Это боковое ответвление заинтересовывает ее своей простотой. Не сказать, что в лабиринтах из комнат она видела что-то чрезмерно вычурное, но этот коридор выполнен из простого, шлифованного, а кое-где и неровного камня без фресок и узоров. Это настораживает. Пенси идет очень тихо, очень незаметно, но то, что оказывается на том конце, то, какая комната ее встречает, полностью обескураживает ее.
Здесь есть сад. Под землей есть сад, пахнет фруктами и слышен звук журчащей воды.
Первым делом Пенси замечает, что изменилась температура воздуха. Здесь достаточно тепло, чтобы зеленела трава и плодоносили деревья. Может, дело даже не в самой комнате, а в том, что они под землей. Просто жар-камни не давали ей понять разницу в температуре.
Оказывается, деревья с шарами светятся белым цветом, а кора живого дерева светло-коричневая, а не черная. А еще в саду нет ничего похожего на видерс. Сад зарос деревьями: обычными на ощупь и запах, высокими, с множеством длинных толстых узловатых ветвей, которые местами усыпаны круглыми плодами с кулак величиной. Пенси осторожно подходит к ближайшему дереву, касается его листьев и вдыхает аромат. Нет, таких плодов — сладких на запах, желто-розовых и слегка ворсистых, нежных на ощупь — она никогда не видела.
Они съедобные? Пенси сглатывает мгновенно скопившуюся слюну. Кожица плода очень тонкая, неуклюжее движение пальца обнажает золотистую мякоть. Сок скапливается в получившейся ложбинке и стекает по шкурке. Желудок рассерженно ворчит, что пора бы его покормить. Но есть в городе руинников незнакомые плоды — что может быть глупее? Пенси с сожалением делает шаг назад и вытирает сладко пахнущий палец об штаны.
Радом с лицом что-то мелькает — блестящее, сверкающее, искрящееся. Пенси с испугом отпрыгивает, прикрывая глаза рукой. Таким может быть уголёк или осколок. Но опасности нет, и любопытство побеждает: она осторожно оглядывается и на секунду не верит, что всё происходит не во сне. Сладкий запах манит не одну Пенси.
Они вылетают из-за листьев деревьев, выемок в стенах и откуда-то из темноты потолка. Крохотные, яркие, светящиеся точки расчерчивают окружающее ее пространство. Они тихо стрекочут и вьются вокруг сладкого плода: огненные, голубые, ярко-зелёные, нежно-синие. Пенси осторожно обхватает одну искру пальцами — и она действительно живая, щекочет крошечными лапками по ладони, трепещет сверкающими крыльями, а мгновение спустя срывается в полет, оставляя в воздухе призрачную цветную полосу.