"Вам было комфортно с доктором Спайрсом?" - спрашивает она.
"Мне ни с кем не комфортно".
Амайя смотрит на него с сочувствием и беспокойством. Она откладывает ложку, делает глоток кофе и придвигается к нему. "И как вы думаете, почему?"
Гордон хочет уйти, но боится того, что ждет его под дождем. "Я часто бываю один", - наконец удается ему. "У меня много забот".
"Может быть, о том, с чем вы еще не разобрались?" - спрашивает она. Когда он не отвечает, она добавляет: "Какие-то вещи, с которыми вы не знаете, как справиться, разобраться и эффективно переработать самостоятельно?"
"Нам не нужно этого делать, я..."
"Вы бы сказали, что у вас есть проблемы с доверием?"
Он не отвечает.
"Бывает ли у вас ощущение, что вы совершенно одиноки, а весь остальной мир стремится заполучить вас?" Она отпивает еще кофе. "Вы когда-нибудь беспокоились, что у вас может быть паранойя?"
Гордон снова не отвечает.
"Почему вы не смогли ответить на вопрос Уэйна ранее? Как умерла ваша жена, Гордон? Я знаю, что это неприятно, но этот вопрос доставляет вам неудобства?"
"Она умерла в больнице", - говорит он. "Она пролежала там несколько недель".
"Почему она была в больнице?"
"Почему вы задаете мне вопросы, на которые уже знаете ответы?"
Амайя жеманно улыбается. "Может, вы подумаете о том, чтобы вернуться под опеку доктора Спайрса?"
Гордон хочет сесть. У него болят колени и спина. Но он остается стоять. "Почему?"
"Групповая терапия подходит не всем".
"Все в порядке". Гордон кутается в свой плащ. "Я не вернусь".
"Пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я не прошу вас больше не приходить".
"Это не имеет значения. Я не вернусь".
Она нахмурилась. "Если вы уже приняли это решение и твердо намерены его выполнять, то я настоятельно рекомендую вернуться к доктору Спайрсу в ваших интересах".
Гордон держит шляпу в руках, пытаясь придумать, что еще сказать, как выпутаться из этой ситуации раз и навсегда. Ему не удается ни то, ни другое.
"Вам не нужно было обращаться за профессиональной помощью", - объясняет она. "Но вы решили это сделать, а значит, на каком-то уровне чувствовали, что это необходимо. Думаю, так и есть. А вы как думаете, Гордон?"
Он бросает короткий взгляд на окна. Фигура не вернулась. Только дождь. Затем он смотрит на дверь. Она по-прежнему закрыта. "Я не знаю".
Амайя делает еще один глоток кофе, размазывая помаду по ободку своей чашки. "Сегодня что-то случилось, Гордон?"
Откуда, черт возьми, она знает?
"Сегодня утром на человека напали, - говорит он сам себе, - возле моей квартиры. Бездомный, который живет в парке, какие-то панки избили его".
"Вы были свидетелем?"
Гордон кивает.
"Что вы чувствовали?"
"Испуг. Злился".
"Поговорим об этом".
"Я думал, мы закончили на сегодня".
Амайя проходит мимо, садится в кресло и скрещивает ноги. "Ты хочешь уйти, Гордон? Или хочешь остаться и немного поговорить?"
Хотя Амайя наполовину японка, иногда, когда он смотрит на нее, Гордон видит лишь призраков, взывающих к нему из прошлого. Глаза, думает он, это всегда ее глаза, которые возвращают меня в джунгли, выпивка, огонь, молодой вьетнамский парень, мой пистолет у его головы и все кричат. Хаос. Кровавый хаос. Все, что он видит, - это слезы этого юноши. Потому что мальчик знает, что умрет, и что бы он ни говорил этому сумасшедшему солдату, ничто этого не изменит. Он убьет его; он казнит его прямо в его доме на глазах у всей семьи, пока горит его деревня. Может быть, потому, что мальчик действительно вьетконговец и отказывается рассказать, что он знает. А может, потому, что он может убить его, и никто его не остановит. Воспоминания о крови, бьющей из виска юноши, и его взгляде, когда он падает и умирает у ног Гордона, возвращаются в самые темные уголки его сознания, откуда они и пришли.
""Вы хотите мне помочь?" - спрашивает он.
"Думаешь, я хочу тебе помочь?"
Он стоит неловко, и мысли его начинают метаться. "Я не знаю".
"Думаешь, я хочу причинить тебе боль, Гордон?"
"Я... не знаю".
"Почему Катарина оказалась в больнице?"
" Вы знаете, почему". Он чувствует, как его гнев поднимается, борясь со страхом, и они становятся одним целым. " Вы читали газеты, вы знаете, что произошло".
"Я бы хотела услышать, как ты это говоришь".
Он спотыкается, выбивая каблуком один из стульев из круга. "Почему?"
Она ставит кофе на пол, затем аккуратно складывает руки на коленях. "Я здесь не для того, чтобы мучить тебя, Гордон. Я здесь, чтобы помочь тебе".
"Теперь все это возвращается ко мне", - говорит он. "Это то, что вы хотите услышать?"
"Что возвращается к тебе?"
"Прошлое, воспоминания..."
Амайя встает, но медленно, осторожно. "Это хорошо, Гордон. Я знаю, что это больно и страшно, но это необходимо для процесса исцеления".
"Исцеления?" - рычит он. "Нет никакого исцеления. Не от того, что я сделал".
Ее темные глаза смотрят на него. "Что ты сделал, Гордон?"
Что я сделал? Господи, что я натворил?
"Я старик", - говорит он чуть ли не шепотом. "Уставший, сломленный, одинокий старик. Что кому-то нужно от меня сейчас?"
"Меня зовут Амайя, это японское имя", - говорит она ему. "Ты знаешь, что это значит?"
Он качает головой: "Нет".
"Ночной дождь".
Руки Гордона снова начинают трястись. Все еще сжимая шляпу, он отступает назад, через отверстие в круге стульев, который он сделал ранее. "Чего вы хотите? Я... я ошибся, это были просто мысли в моей голове, я... это не реально. Все это не по-настоящему".
Падают белые и черные шары...
"Все в порядке, Гордон. Я не хочу причинять тебе боль".
Приглушенные крики эхом разносятся по темному коридору...
Он продолжает отступать, все ближе к двери, шаркая шаг за шагом.
Кровь... так много крови...
Амайя медленно идет за ним. "Ты собираешься причинить мне боль, Гордон? Это так? Ты хочешь причинить мне боль?"
"Я никогда не хотел никому причинять боль", - вздыхает он, протягивая руку, чтобы нащупать дверь позади себя.
"Но разве ты причинил кому-то боль, Гордон?" Лицо и глаза Амайи внезапно стали темнее, менее привлекательными... менее... человеческими...
"Пожалуйста..."
"Ты хочешь причинить мне боль?" - спрашивает она, медленно придвигаясь ближе. Ее язык высовывается изо рта и нежно гладит розовые губы. "Не бойся, Гордон. Все будет хорошо. Все будет хорошо, если ты просто позволишь мне помочь тебе".
Его рука находит дверь. Он распахивает ее, спотыкаясь, выходит в темный коридор и идет так быстро, как только может позволить его измученное тело.
Достигнув входных дверей здания, он приваливается к ним, задыхаясь, и оглядывается.
Там никого нет. Но из тени доносится жуткий шепот...
"Ночь... дождь".
Гордон протискивается в двери, устремляясь навстречу буре и распростертым объятиям тех, кто ждет его внутри.
4.
Хотя еще не наступила ночь, буря оставила улицы темными и, кажется, пустыми. Но где-то под дождем, возможно, даже в нем, ощущается жизнь, движение, быстрое, неистовое движение, которое может быть и не совсем человеческим. Гордону кажется, что это больше похоже на насекомых - колония муравьев, работающих в яростном унисон прямо под поверхностью, там, но скрытых в огромных туннелях, их тела, глаза и конечности чужды и первобытны, противоположность человеческим. И все же в них есть что-то знакомое, смутное предположение, что они, этот другой и сам он связаны и переплетены. Эти странные существа гораздо ближе к человеку, чем кто-либо хочет признать, ведь если смотреть достаточно долго и пристально, то в их холодных, темных, насекомых глазах начинаешь видеть себя. Начинаешь чувствовать их изнутри. И начинаешь понимать.
Вдалеке стонет туманный горн, его заунывный зов заглушает ливень. Гордон спешит в ближайший переулок. Я должен уйти с главных улиц, это небезопасно, они... они следят за мной. Я чувствую, как они следят за мной. В конце переулка - гнилой забор из цепей, слишком высокий, чтобы он мог перелезть. К счастью, в одной секции есть дыра. Кто-то до него прорубил отверстие в заборе, а затем отогнул его достаточно далеко, чтобы большинство людей могли пролезть.
Натянув на себя плащ, Гордон протискивается через отверстие и выходит с другой стороны. Его ждет еще один переулок. Дождь льет из водосточных труб, заливая тротуар. Вода доходит ему почти до щиколоток.
Он прислоняется к кирпичной стене здания, натягивает шляпу, упирается подбородком в грудь и пытается отдышаться. Что-то подсказывает ему посмотреть вверх. Что-то инстинктивное. Гордон повинуется. Его взгляд устремляется вверх сквозь дождь и фокусируется на окне второго этажа, залитом бледным светом. В окне раздевается женская фигура, ее силуэт, разделенный на части, проглядывает сквозь открытую штору. Благодаря хитрости подсветки создается впечатление, что кто-то разрезал ее тело на ряд одинаково расположенных частей, которые каким-то образом все равно движутся как единое целое.
Дождь брызжет ему в лицо и глаза. Он закрывает их и вытирает насухо. Но в темноте он видит.
Люди в торжественных нарядах, празднуют и смеются, льется шампанское... и там, в другом конце комнаты... видение...
Гордон смотрит, как женщина-тень раздевается, но видит не ее. Только Кэти. Всегда Кэти. Его милая, прекрасная Кэти, единственная женщина, которую он когда-либо хотел. Единственная женщина, которую он когда-либо любил.
Все годы, которые они провели вместе, пронеслись в его голове, как ускоренный фильм.
Самая красивая женщина, которую он когда-либо видел... наблюдающая... наблюдающая за ним... прежде чем отвести взгляд с застенчивой улыбкой... эти прекрасные глаза, полные любви и понимания... видящие только его...
Столько чудесных, счастливых лет, проведенных вместе, столько любви, столько радости - и все это исчезло, как дым. Нет. Не исчезло. Украдено.