ной технологией. Так что, как видишь, не сходятся концы с концами. – Джилл на мгновение умолк, а затем продолжил:
– Что же до моего машинного чутья – то трудно найти худшее место, где можно полагаться на него. Зачем оно здесь человеку, окруженному безумной машинной деятельностью на механическом кладбище, на ржавой планете, вращающейся вокруг атомного солнца? Да я едва смею включать его!
– Но ты включишь? Проверишь свое чутье?
– Да, когда выпадет случай.
Спецагент кивнул и сказал:
– И еще кое-что.
– О?
– Когда мы бинтовали ему лицо, – продолжал Тарнболл. – Я заметил на его шее под самым затылком маленький шрам. Он зарубцевался, но выглядел недавним.
– Насколько недавним?
– Я что, похож на доктора? – нахмурился спецагент. – В любом случае, не ты ли всего миг назад говорил о высокой технологии? Скажем, разве они не умеют заживлять шрамы быстрее нас?
– Шрам еще не делает его пришельцем, – возразил Джилл. – Да и в любом случае этот бедолага попал в такой переплет, где должен приобрести уйму шрамов! Эй, разве у тебя нет шрамов?
Тарнболл умолк, почесал челюсть и раздраженно пожал плечами. Но еще через мгновение усомнился:
– Не знаю, может быть, я, в конце концов, капельку впал в паранойю. Но, Спенсер, как вышло, что мы снова оказались здесь? Что, во имя Бога, мы здесь делаем? Как я понимаю, это твой кошмарный мир, верно?
Так значит, мы снова возвращаемся на ту прежнюю программу? Разве это не простое прокручивание старой кассеты по второму разу? И на что ты вообще собственно нацеливался? Я хочу сказать, даже наше пребывание здесь начинает казаться бессмысленным.
Джилл покосился на товарища, пожал плечами и гадал, как же лучше всего объяснить. Возможно, он даже принялся бы объяснять, но затем прищурился и посмотрел опять, пристально глядя на спецагента, стоявшего перед ним, почесывая челюсть.
Наконец Джилл резко втянул воздух и пощупал собственное лицо. И лоб у него избороздили морщины, когда выражение озадаченности сменилось удивлением, а затем пониманием – или полупониманием – или, по крайней мере, попыткой понять.
Судя по лицу Тарнболла, пристальный взгляд Джилла начал его порядком раздражать:
– Какого черта? У меня что, третий глаз открылся или как? Что происходит? Господи, ты проверяешь меня, Спенсер?
Но Джилл покачал головой, и, дивясь, протянув руку, коснулся лица спецагента:
– У-у-у, – промычал он. – Не я. Это ведь ты впадаешь в паранойю, не забыл?
– Тогда что за…
– Когда ты в последний раз брился? – оборвал его Джилл.
Тарнболл ощупал подбородок:
– Э-э-э, вчера утром? Я настолько плохо выгляжу? И вообще, какое это имеет отношение хоть к чему бы то ни было?
– Возможно, это имеет огромное отношение к чему угодно, – уведомил его Джилл. И прежде, чем спецагент успел ответить:
– Скажи-ка, Джек, ты испытываешь жажду? Голод? Твои синяки и порезы все еще болят? Голова у тебя раскалывается? Тебе не помешает опрокинуть стаканчик чего-нибудь покрепче?
– Да, на все вопросы, – ответил Тарнболл.
– И я тоже, – кивнул Джилл. – А это не правильно.
– Не правильно? Но что может быть естественней? – Спецагент выглядел сбитым с толку. И Джилл продолжил:
– Теперь моя очередь спрашивать тебя, Джек. Разве ты не помнишь, как обстояло дело в тот раз в Шотландии? Я имею в виду, после того как мы вступили в те синтезированные миры?
– Пом… – у Тарнболла отвисла челюсть. – Нам не требовалось бриться, – внезапно сообразил он. – Нам даже не требовалось есть, и те, кто ел, вскоре отрыгивали съеденное. Раны наши быстро заживали – изумительно быстро! И выносливость у нас намного превышала среднечеловеческую. Знаешь, я даже не могу припомнить ни одного случая, когда бы я справлял естественные надобности? Мне это не требовалось, потому что…
– Потому что это был не ты, – закончил за него Джилл. – Все еще трудно поверить, правда? Потому что ты испытал все это! Но ты знаешь, что это правда. Ты, мы – все мы, за исключением Хэгги и Баннермена – были копиями, конструкциями фонов, с нашими мыслями, привычками, страхами, страстями. Но это были не мы. Это были клоны, синтетические репродукции.
Мы, наши тела, хранились на складе, в стасисе, в то время, как Сит пугал до полусмерти наши интеллекты, пропуская их через синтезированные обручи в то время, как сам он стоял в стороне и смеялся над нами.
Тарнболл закрыл разинутый рот:
– Конечно, помню, – сказал он. – Но ты прав: в то время это было совершенно реальным. Ведь это происходило-таки, если и не с «нами», или не с нашими телами. А на этот раз…
– А на этот раз мы и есть мы, – закончил за него Джилл. – Ты, я, Анжела и остальные, все мы настоящие. Настоящие порезы и синяки, раны, голод, жажда. И настоящие бороды. – Он снова посмотрел на щетину Тарнболла, просто для уверенности, а затем показал рослому спецагенту ссадину у себя на большом пальце. – В тех других мирах, – или в том другом теле – эта уже зажила бы. А твое лицо было бы гладким, как попка младенца. Так же, как и мое.
– Конечно, – согласился спецагент. – Потому что в тот первый раз Сит играл с нами в игру. Но на этот раз нет никакого Сита. На сей раз синтезатор программировал ты. А поскольку ты новичок в этом деле, то и запрограммировал «свой» мир, этот механический сумасшедший дом.
– Да, что-то вроде того, – пробормотал Джилл, но очень тихо. И, бросив на него наблюдательный взгляд, спецагент увидел, что тот выглядел мрачней, чем когда-либо. По правде говоря, Джилл наверняка не знал, что он действительно что-то запрограммировал.
– Так что же еще не правильно? – спросил Тарнболл. – Ты думаешь, что мы, возможно, застряли здесь?
– Нет, – покачал головой Джилл, – думаю, я знаю, как выбраться отсюда, но…
– Но?
– Некоторые из тех других миров были ядовитыми, а их создания – смертельными. Живыми мы их прошли только потому, что сами были не настоящими. Это служило испытанием с целью посмотреть, сколько мы способны выдержать. Но здесь мы – настоящие, и мы – люди. Нам столько не выдержать.
– Понял твою мысль, – медленно кивнул Тарнболл. – В случае, если мы двинемся дальше, а мы должны это сделать, ты не будешь знать наверняка, куда ты нас возьмешь… – И, недолго помолчав, добавил:
– Остальным собираешься сказать?
– Нет, – решил Джилл. – Зачем взваливать на них больше проблем, чем у них есть сейчас?
Тарнболл снова кивнул:
– И это все? Больше ничего нет?
– Нет, есть еще кое-что, – сказал Джилл. – С первого же мгновения, как Дом Дверей затвердел на скале с маяком, меня не покидало ощущение, что управляю-то не я. Например, температура там, что должно было оказаться, но не оказалось центром управления. Я этого не делал. Ладно, возможно, температура в узловой точке величина постоянная, но наверняка я этого не знаю.
И потом, как ты сам только что указал, почему мы в итоге оказались здесь, почему в этом месте? Черт побери, я хочу сказать, что это же последнее место, о котором я думал! И потом, есть это… не знаю, ощущение всего.
– Ощущение вот этого? – Тарнболл оглянулся кругом и покачал головой.
– Для моего машинного чутья, – попытался объяснить Джилл и сделал это не правильно. – Нет, не то. Просто для меня! Слушай, ты когда-нибудь проигрывал кассету на моно, когда привык слушать музыку на стерео? Вдруг совершенно неожиданно эта хорошо знакомая мелодия делается какой-то не такой. Различные инструменты все звучат не с тех направлений – или с одного и того же направления. Понимаешь, что я имею в виду? – Но он не думал, что спецагент поймет, что же он имеет в виду. Он и сам был не уверен.
– Скажем, словно это не оригинал? – предположил Тарнболл. – Или, скажем так, словно это – что, фотокопия? – Уровень понимания у спецагента зачастую оказывался намного выше, чем полагал Джилл. – Но разве такое не может происходить потому, что на сей раз тут мы? Наши настоящие тела? Ладно, возможно, я и не прав, но разве мы не должны ощущать по-иному, чем кучка роботов?
Джилл сощурился, ухватился покрепче за перила мостков, наверное, в стремлении не отрываться от земли, и сказал:
– Возможно, ты прав. – И спутник с радостью заметил, что изрядная доля напряжения исчезла с лица друга.
Сам он сделал глубокий вдох, выдохнул и осведомился:
– Итак, какой же следующий ход?
– Следующий ход… за Барни, – ответил Джилл, куда более ровным голосом. – Этот старый пес знает здесь все ходы и выходы. Или, во всяком случае, знал, когда мы были здесь в прошлый раз. – А затем, выпрямляясь и растягивая разболевшуюся спину, предложил:
– Пошли. А то они примутся гадать, куда мы подевались. А нам всем пора двигаться дальше…
Если внутренность пещеры представляла собой безумно хаотичную свалку утиля, то снаружи находился утильный мир. Джилл, Тарнболл, Анжела и Барни-пес, уже видывали все это; на остальных же увиденное подействовало почти как электрошок, и ни в коем случае не слабый. Они были поражены, заметно потрясены, когда в первый раз выглянули наружу и посмотрели с высоты на разрушающийся машинный город.
Джилл полагал, что он подействует на них во многом так же, как подействовал в первый раз на него, и поэтому дал им время приспособиться. И когда странность увиденного дошла дотуда, где они стояли на верхних валах ветхой горы из ржавых и разрушенных металлов, он дал своей памяти уплыть в прошлое, возвращаясь к его собственной первоначальной реакции: мир машин, но на девяносто девять и девять десятых процентов сломанных. Или, наверное, – как в случае с тем псевдомеханическим хаосом в пещере – большая часть их вообще никогда и не работала. В любом случае, вот он. Мир, до краев заполненный обломками усопших устройств без всякой травы или деревьев, или чего-нибудь столь здорового, как камень. Мир без всяких холмов, кроме груд металлического мусора, и без всяких улиц, за исключением гигантских железных мостков и разрушающихся небоскребных сигнальных мостиков, переброшенных от груды к груде, словно мосты, ведущие к краю света…