Не то чтобы этот мужчина требовал невозможного. Хотеть очень молодую девушку или такую, которая казалась бы юной, — в этом нет ничего, что заставило бы проститутку поднять брови, разве что она стара или в плохом настроении. Зайти дальше и попросить двадцатипятилетнюю девушку прошептать, что ей одиннадцать, — это уже на грани и морально неприемлемо, но, чтобы установить это, нужно дойти до мыслей, которым нет места в прагматичной голове проститутки посреди смены. Несколько пощечин в контексте фантазии — это еще можно стерпеть. Конечно, в Доме мы просто симпатичные неженки-перепелки, и у него было бы мало шансов найти среди нас желающую. Но думаю, что наверняка есть место, где за кругленькую сумму возможно плохо обращаться с девушкой, называть ее шлюхой, заставить ее играть в маленькую девочку и в довершение получить минет без презерватива. Скорее всего, можно будет даже дать ей затрещину и сильно, если была предварительная договоренность.
Но деликатность состоит в том, чтобы договориться заранее, уважая тот факт, что проститутка как-никак остается женщиной, а женщина — живым существом с правами, которые никакая плата не способна отнять. Не в этом ли смысл того извращения, что претерпело понятие «бордель» в течение XX века, вписывающегося в общую тенденцию должного уважения ко всему, что движется, дышит и разговаривает?
Но дело в том, что этим мужчиной движет именно желание застать девушку врасплох. И именно в этом и состоит моя дилемма — я его понимаю. Он получает удовольствие оттого, что выглядит как нормальный мужчина, пришедший оставить немного своего семени в этой общей кассе. А потом видит, как потихоньку в глазах женщины появляется страх, наблюдает за тем, как профессиональная маска соскальзывает и открывается настоящее лицо проститутки. Ведь проститутка лишь девушка со своими страхами и отвращением, аналогичными страху и отвращению других женщин. То, что он использует кулаки, чтобы удовлетворить эту свою фантазию, как бы первобытно это ни было, — это лишь попытка увидеть человеческую реакцию на лице секс-машины, которую представляет из себя проститутка.
Только вот никто уже не говорит о деньгах. Никакая проститутка не согласится оставаться в неведении того, как далеко намеревается зайти клиент. Для проститутки это ужасная вещь — застрять в одном мгновении, быть неспособной представить себе конец, каким бы он ни был. Пусть даже клиент четко сформулирует свою просьбу: «Хочу врезать тебе по лицу». После того, как он получит на это согласие, это, конечно, будет сбивать с толку, но станет понятно, где предел. Однако этот мужчина ни на йоту не контролирует себя, когда у него встает, поэтому ему и в голову не приходит предупредить. Он сам не знает, что произойдет. Невозможно узнать, как распутать отвратительный клубок его сексуального воображения: в нем уйма как очень, очень юных девушек, так и проституток. Они одновременно ведут себя как шлюхи и в то же время неизбежно целомудренны; совершенно подчинены ему, но в то же время способны восстать против него; нужно, чтобы они давали сдачу, но до ужаса боялись его, — по понятным причинам, потому как заканчивают они жестоко избитые… Может быть, во время секса он чувствует, насколько его идеал неясен и недостижим, насколько его опустошает это бесформенное желание, единственное различимое воплощение которого пахнет и выглядит как кровь. В голове у него тысячи сценариев, и вместе их соединяет только желание бить, принуждать, кричать, уничтожать — и мы не знаем, фрустрация ли является причиной этой ситуации, это ли ее апогей или, наоборот, он бьет, чтобы не сделать хуже.
В борделе нет ничего невозможного. В теории он как подушка безопасности, защищающая мужчину от смущения, от нужды оправдываться и в особенности — от тюрьмы. Вот уже несколько десятков лет эту роль играет порно. В интернете существует по меньшей мере миллион фильмов, показывающих то, чего хочется этому мужчине, а именно — то, как мужчины издеваются над девушками. И долго искать не нужно, искать вообще не приходится. Главная страница моего любимого сайта кишит недвусмысленными названиями, не нужно даже ключевых слов. Кажется, будто сам компьютер генерирует эти слова. В то же время, если вы хотите романтический фильм, секса между любящими людьми, тут необходимо прибегать к семантическим хитростям, да еще к каким! Удачи тому, кто захочет найти хотя бы один фильм, где нет речи о том, чтобы прибить, разобрать, разбить, взорвать, испачкать, обращаться как с мясом, покрыть спермой, мочой, говном, перерезать горло, придушить, надругаться, изнасиловать… И на каждый любительский фильм, а именно им удается быть самыми возбуждающими и нежными, находится фильм студийного производства, где явно уставшие играть испорченных студенток порноактрисы против всякой логики притворяются проститутками. Сегодня, значит, мастурбируют перед актерской игрой вдвойне проститутки, играющей проститутку, а значит — профессионалку, которая разыгрывает возбуждение. Мастурбируют перед девушкой, которой не хочется и которая играет девушку, которой тоже не хочется, но которой платят, — а значит, у нее нет права высказаться. Поражаешься, видя, как они фальшиво изображают вожделение и смирение, выполняют жесты-рефлексы, раздвигая ягодицы и постанывая «ух-ух», пока их глаза свободно плавают по собственным орбитам, шныряют вверх и вниз, справа налево, пока дамы думают о сокровенном и жаждут только одного — чтобы этот спектакль закончился. Как будто высосав всю субстанцию из историй, где студентки и уважаемые матери семейств получают удары и просят добавки, мужское воображение смирилось и теперь возбуждается от послушности проститутки, которую можно заставить делать все что угодно за определенную сумму. Все так просто и так грустно. Не нужно объяснять, что это говорит о мире, в котором мы живем. Может быть, эти фильмы — необходимое зло, дающее мужчинам возможность избавиться от жестоких фантазий, в которых они подавляют партнершу. Может, благодаря этим фильмам нормальным женщинам и проституткам сегодня не приходится терпеть столько же грубости, сколько раньше, когда технологии не позволяли воплотить в жизнь мимолетные картинки.
Нормальный на вид мужчина, но хранящий в своей голове позывы, которые никто не может ни удовлетворить, ни уничтожить, — убийца женщин на свободе, пытающийся, насколько это возможно, приблизиться к границам дозволенного, надеясь, что проститутке будет стыдно обратиться в полицию. Но как далеко он зайдет? Куда заведет его необходимость бить, если оставить все как есть? Какой будет следующая стадия? Если даже бордель не может усмирить это напряжение, если мы говорим не о снятии напряжения, а о смертоносном инстинкте, унаследованном от животного. Значит ли это, что он застрял в одиночестве с дефектом, полученным при производстве? Застрял — я хочу сказать — между своим психиатром и самим собой, между моралью и тем коварным внутренним голосом, что шепчет ему на ухо, как только он видит пацанку: Как думаешь, она заплачет, если ты влепишь ей оплеуху? Что за звук она издаст? Зарыдает ли она или постарается спрятать лицо в подушку, молясь, чтобы все закончилось побыстрее?
Я думаю о своей сестре. Прохожу мимо лицея, расположенного возле метро, и вижу всех этих пышущих жизнью девчонок: их красивые белые зубки и маленькие груди, хранящие надежду и всю нежность мира.
И нет в них ни малейшего недоверия к людям. Соблазнительные соблазнительницы, они совершенно не осознают свою красоту. Они отпускают никому конкретно не предназначающиеся обольстительные взгляды: они предназначены всем вокруг. Однако вот такой мужчина, шатающийся поблизости, отметит это и примет на свой счет. А как противостоять соблазну подшутить над стариком, у которого язык вываливается изо рта, когда тебе семнадцать лет и так хочется чувствовать себя красивой? Я думаю о своей сестренке, думаю обо всех девочках, и в особенности — о себе, когда мне было столько же. Как было бы легко выманить меня тогда из компании подружек, увлечь в кафе и позже пригласить в темный час в какой-то гостиничный номер. Я бы точно попалась на удочку! Сохранив это в секрете из принципа, я бы бросилась туда как в омут с головой. И в тот момент, когда в возбуждении он поднял бы на меня руку, я бы убедила себя, что это взрослые штучки, и храбро дала бы ему истязать себя, слишком гордая для того, чтобы запротестовать и признать, что мне страшно. Эта кучка маленьких женщин, слишком громко смеющихся и сверкающих от радости, — послушные жертвы. Между лицеем и борделем едва двести метров: откуда мне знать, что, выходя из метро, он не задумывался об этом? Если бы не было борделей, где можно разогреться законным образом, кто гарантирует мне, что он не пошел бы тереться о тела более юных девушек, которыми легче манипулировать? Я готова поспорить, что единственный аргумент, помогающий удерживать его вдали от этой или какой другой школы, это страх оказаться в тюремной камере, уже поджидающей его где-то в Берлине. И все, что я могу сделать, — это молиться, чтобы поганая мысль оставалась на задворках его разума. И чтобы однажды он в своей грубости доигрался с проституткой, что привело бы его в тюрьму, и чтобы этой проституткой была не я.
Ballrooms of Mars, T. Rex
Окна без решеток. Двери без щеколд. Стоит лишь нажать на ручку, и перед тобой — дворик, улица, внешний мир. Девушки, желающие уйти, могут просто уйти, Дом уж точно не станет им препятствовать. И часто они возвращаются обратно. Неожиданные побеги, отказы от работы посреди смены могли бы заставить хозяйку предпринять строгие меры: в этой профессии такое встречается на каждом шагу. Многие учреждения требуют от девушек такой же надежности, как парикмахерские или рестораны от своих сотрудников. Но не Дом.
В самом начале, когда я неважно себя чувствовала или если солнце светило слишком ярко, я забрасывала Дом отличными оправданиями: месячные, ангина, приезд семьи, неполадки в метро… Как только сообщение было отправлено, я испытывала огромное чувство вины, представляя, как Инге или Соня глубоко вздыхают и начинают вычеркивать мои рандеву одно за другим, как им приходится оповещать моих клиентов, что я в который раз не приду. Вплоть до того дня, когда одна из них написала мне в ответ на сообщение: «Дорогая Жюстина, когда ты не приходишь, нет смысла объяснять нам почему. Достаточно просто сказать, что не можешь прийти».