– Ну как?
И тогда она рассказала Надин все. Про дом, похожий на замок, про слуг, про то, что она сначала приняла всех за белых и только потом поняла, что они светлокожие негры, про вопросы его матери и, наконец, про угрозы Греты.
– Типичная старая вашингтонская гвардия. Семья Уильяма занимает центральное положение в обществе, а Роуз Прайд, по сути, всем этим вертит. Заседает в каждом комитете и хозяйничает на всех важных мероприятиях.
Элинор молчала. Она знала, что Уильям из важной семьи, но не представляла, насколько его семья отличается от ее окружения.
– Не бери в голову, Огайо. Если Уильяму ты нравишься, остальное не имеет значения. – Она махнула щеткой и занялась пальцами на ногах.
Элинор надела старую толстовку и вытащила шпильки из волос. Она вовсе не испытывала такой уверенности, как Надин. Раскрыв учебник, она попыталась начать готовиться к завтрашнему утреннему занятию, но головная боль, которую она изобразила для Уильяма, вдруг стала реальной.
Глава 9ПопаласьРуби
Первая половина десятого класса подходила к концу, и к середине января мама так меня и не забрала обратно. Я видела ее у Нини на нашем традиционном рождественском обеде, но она со мной особо не разговаривала – просто пила наш маисовый ликер для особых случаев, который тетя Мари держала под раковиной, и они с Липом играли в карты с Пышкой и ее очередным дружком. Она даже подарка мне не принесла. Я для себя ничего особенного не ожидала, но на деньги, которые мне давала тетя Мари, купила ей три треугольных пластиковых браслета. Лучше б я их себе подарила – она‐то их даже не примерила.
Я ожидала, что к этому моменту она уже перестанет злиться. Обычно она приходила к тете Мари через несколько дней после того, как выселит меня, приносила в качестве утешительного подарка новую щетку для волос, клипсы или свитер, доставшиеся ей от одного из работодателей. Потом они с тетей выпивали по паре баночек «Шлица» и посылали меня к Процессу Уилли за сэндвичами с жареной рыбой и соусом тартар. Сыграв пару партий джин рамми, она говорила: «Ну, иди за вещами», я обнимала тетю на прощание и прятала ключ подальше до следующего раза, когда меня выгонят.
Но этого не случилось. Дни сменялись месяцами, у нас с тетей Мари выработался свой распорядок жизни. Она поменяла свой график в «У Кики», чтобы сидеть с Нини по пятницам и чтобы я вовремя успевала на занятия в субботу. С тех пор мне ни разу не ставили опоздания и я, как велела миссис Томас в нашу последнюю встречу, работала на полную.
Для «Взлета» нас полагалось тестировать в конце каждой четверти, чтобы убедиться, что мы и правда хорошо успеваем и можем продолжать. До экзамена за вторую четверть оставалось меньше недели. Один экзамен был по английскому, а второй по математическим уравнениям. Язык мне легко давался, а вот с математикой были проблемы. Часто, когда цифры в заданиях по математике начинали сливаться у меня перед глазами в единое целое, я жалела, что мне хорошо даются искусство и английский, – уж лучше естествознание и математика, если я собираюсь быть оптометристом.
Но вне зависимости от моих сильных сторон, чтобы не вылететь из программы, надо было получить на экзаменах B+ или выше, так что я весь день сидела за тетиным кухонным столом, решала тренировочные задачи по тригонометрии и слушала, как дождь размеренно стучит по оконному стеклу. Из-за дыма из печи я все время чихала, а нос у меня был красный от постоянного сморкания.
В дверь легонько постучали, но я не пошевелилась. Тетя Мари принимала ставки в «У Кики», и кое-кто из клиентов, живших по соседству, заглядывал со своей ставкой к ней домой. Если ее не было дома, они заворачивали пятаки или десятицентовики в тонкую бумагу и пропихивали под дверь. Я сидела тихо, ожидая, пока посетитель уйдет, но под дверь ничего не просунули, а стук так и продолжался.
– Кто там? – спросила я намеренно низким голосом.
– Руби?
Услышав свое имя, я встала, отперла все три замка, сняла цепочку и открыла дверь. В коридоре стоял Шимми, мокрые темные волосы у него налипли на лоб. Поколебавшись, я впустила его, достала полотенце из кухонного ящика и протянула ему.
– Что ты тут делаешь?
– Я тебя уже несколько недель ищу. Тебя нигде не видно, я уж думал, ты к своей маме переехала.
Я подошла к окну-фонарю и закрыла его, чтобы дождь не намочил мои холсты. Меня не просто так нигде не было видно. Я не ходила никуда, где могла бы столкнуться с Шимми. Я перестала ходить за покупками на 31‐ю улицу в те дни, когда он работал, не задерживалась на крыльце и специально ходила из школы и в школу долгим путем на случай, если он станет меня искать. Тетя Мари была права – влюбляться в белого мальчика к добру не приведет, особенно в еврейского белого мальчика. Чтобы попасть в колледж, мне нельзя было отвлекаться от учебы, а Шимми никак не вписывался в уравнение моего будущего.
Но теперь он стоял передо мной весь мокрый и дрожал, глядя на меня в упор этими своими глазами, и моя сила воли куда‐то делась.
– Снимай пальто, оно же все мокрое, – скомандовала я, а потом вытерла ему волосы полотенцем. Мы встретились взглядами, и как я ни старалась, мне сложно было отвернуться, до того зеленые у него были глаза.
– Извини, что я так вломился, мне просто нужно было знать, что с тобой все в порядке.
– Да ничего. Тетя Мари ушла на работу.
Он посмотрел на мои тетради, рассыпанные по пластиковому кухонному столу.
– Чем занимаешься?
– Готовлюсь к экзаменам по программе «Взлет», я тебе про нее рассказывала. С английским‐то все в порядке, а вот математика сводит меня с ума.
Он сел на тахту.
– Дай посмотрю.
Я взяла тетрадь с заданиями и карандаш, отнесла к тахте и протянула ему. Шимми внимательно прочитал задания.
– Я уже полчаса бьюсь над одной задачей, просто сил уже нету. Так сложно, – сказала я, плюхнувшись рядом.
– Вообще‐то не очень. Как у тебя с вычислением синуса, косинуса и тангенса?
– Еле-еле.
– Ну смотри, проще всего это запомнить, если разбить на блоки. Синус – это отношение противолежащего катета к гипотенузе, С-Про-Г; косинус – отношение прилежащего катета к гипотенузе, К-При-Г; а тангенс – отношение противолежащего катета к прилежащему, Т-Про-При. Мне легче, если придумать мнемоническую схему.
– Это что такое?
– Ну знаешь, когда придумываешь слова на какие‐то буквы или сочиняешь стишок, чтобы запомнить порядок чего‐нибудь.
– А, ну да. Я таких затейливых слов никогда не употребляла, но знаю, о чем ты, – усмехнулась я, задев его коленом, а потом так и оставив наши колени рядом.
Шимми продолжил:
– Для этих тригонометрических формул у меня придумано, допустим, «Старушка прогуливалась в галерее, котенка придется гладить, теперь прочти пристально». Понимаешь?
Я на мгновение задумалась.
– С-Про-Г, К-При-Г и Т-Про-При.
– Вот так и запомни. – Он взял у меня из руки карандаш. – Можно здесь писать?
– Да, конечно.
Шимми прошел со мной три следующие задачи, спокойно объясняя соотношение между углами, и затор у меня в мозгу начал потихоньку расчищаться.
– Кажется, поняла.
– Чем больше практикуешься, тем проще. Математика – это как мышечная память. – Он положил тетрадь мне на колени, а потом легонько коснулся рукой моего колена. От тепла его пальцев все в комнате словно поплыло.
– Понимаю, почему ты хочешь быть бухгалтером. У тебя хорошо получается, – сказала я негромко.
– Числа просто логичные. – А потом он наклонился ко мне, и время остановилось. Когда он задел носом мой нос, а потом прижался к моим губам, я потеряла способность думать. Это была чудеснейшая секунда в моей жизни, но потом у меня перед глазами возник Лип, и это Лип прижимал меня к себе – Лип, Лип, Лип, и я рывком отодвинулась от Шимми.
– Извини, – озадаченно произнес он.
– Нет, это ты извини, просто… – Я не договорила.
– Просто ты такая красивая.
Еще ни один мальчик не называл меня красивой.
– Не могу ни о чем думать, кроме тебя, – прошептал он, и эти слова лишили меня всякого желания сопротивляться. Я прогнала образ Липа, забыла, что он первый меня поцеловал, и вдохнула запах Шимми, притворяясь, что считается только поцелуй с ним.
Он взял меня за правую руку.
– Не исчезай так больше. Я чуть с ума не сошел.
– Не буду.
Потом он взял меня за подбородок, и я прижалась к нему. Язык у него был на вкус как двойная мятная жвачка «Риглис», и глаза я закрывать не стала, чтобы видеть, что это Шимми прижимается ко мне губами, а не Лип.
Я целовалась с мальчиком. С мальчиком, которому я нравлюсь.
Снаружи послышался треск, потом грохот, и свет отключился. Мы отдернулись друг от друга, и Шимми вскочил на ноги.
– Просто электричество отключилось. В шторм такое случается. – Я встала, пошарила в кухонном ящике тети Мари, нашла спички и зажгла стоявшую над раковиной свечу. Шимми подошел ко мне сзади, развернул и прижал к себе. Мы смотрели друг на друга в мягком неверном свете. Он наклонился меня поцеловать, и тут на лестнице снаружи послышались громкие неуклюжие шаги.
– Черт, это папа, наверное. Он наверху пил с мистером Лероем. Мама меня убьет, если мы опять опоздаем. – Шимми отодвинулся и шагнул к двери. – Можно я завтра вечером за тобой заеду?
– Не знаю, смогу ли вырваться.
– Ну, я буду в переулке в восемь и подожду пятнадцать минут. – Он поцеловал меня в щеку, а потом, стоя в двери, я услышала, как он кричит: – Пап, ты как там?
Выглянув на лестницу, я увидела, что его отец сидит на лестничной площадке, привалившись к стене и широко раскинув ноги. Весь коридор пропах виски, а может, джином. Шимми густо покраснел и покачал головой. Я наблюдала, как он берет отца под мышки и поднимает на ноги.
– Ну, пап, пошли, мама ждет. Ты ушибся?
– Все нор-рм, – ответил отец заплетающимся языком и потрепал Шимми по щеке. – Хороший парень.
Шимми приобнял отца за талию и осторожно повел вниз по последнему лестничному пролету. Я закрыла дверь квартиры и подошла к окну. Дождь превратился в мелкую изморось; я вытерла рукавом запотевшее окно.