– Что за бред! – Роуз всплеснула руками.
– Дорогая! – воскликнул Уильям-старший. – Элинор и Уильям, извините, мы на минутку. – Он схватил Роуз за руку и втащил ее за раздвижные стеклянные двери.
Уильям взял Элинор под руку.
– Она передумает.
– Не передумает. Твоя мать ведет себя так, будто я тебя околдовала и сломала тебе жизнь.
– Ну, в одном она права – ты меня и правда околдовала, – сказал он, наклонился и поцеловал ее в щеку. Именно в этот момент вернулись его родители.
– Вот так ты и влип в неприятности. – Роуз многозначительно посмотрела на Элинор. – Когда родится ребенок?
Элинор полезла в сумку и достала справку от врача.
– Тогда надо действовать быстро. Люди нашего круга любят поболтать, но я обо всем позабочусь. – Роуз Прайд выглядела еще более кисло, чем в день их первой встречи. Элинор не знала, расценивать ее слова как предложение мира или как начало войны.
Глава 13После потрясенияРуби
Я редко виделась с Шимми воскресными вечерами, потому что тетя Мари обычно в это время была дома. Но вчера, как только мы вернулись из поездки в даунтаун, пришла Пышка и сказала тете, что у нее опять долги по квартплате бабушки Нини, ей не хватало пяти долларов. Я знала, что Мари потратила свою небольшую заначку на чулки, которые я у нее выпросила, но она все равно сказала Пышке, что все уладит.
Тетя весь день прикладывала лед к припухшему левому колену – оно ее частенько беспокоило, – и я видела, что под глазами у нее мешки, но ровно в пять она надела свой мешковатый бордовый костюм и отправилась работать в собственный выходной, чтобы заработать Нини на квартплату.
Я осталась в квартире одна, но сосредоточиться на задании по географии у меня не получалось. Я все никак не могла прийти в себя после столкновения с белой женщиной в даунтауне и обдумывала, что сказать Шимми. В итоге я сгрызла стирательную резинку на карандаше и только тогда набралась храбрости и позвонила ему. Делать это было очень тревожно, хотя мы с ним разработали свою систему: я должна была услышать один гудок и повесить трубку. Так я сейчас и сделала, и через пять минут Шимми мне перезвонил.
– Привет, – ответила я.
– Привет, – прошептал он. – Чем занимаешься?
– Географией.
– Тебе помочь? Я вообще‐то не только в тригонометрии разбираюсь. Я очень крут в географии. – Он негромко усмехнулся. – Я могу что‐нибудь придумать и вырваться.
– Да, заезжай за мной. Когда?
– В восемь? На обычном месте. – Он явно повеселел.
В восемь я быстро обогнула дом, не встречаясь ни с кем взглядами, и свернула в переулок, где с выключенными фарами припарковался Шимми. Отпихнув носком туфли пустую банку, я перешагнула через лужицу то ли пива, то ли чьей‐то мочи.
– Привет. – Я залезла на заднее сиденье, отодвинув розовое вязаное одеяльце и тряпичную куклу. – Что, твоя сестра опять в машине играла в дочки-матери?
– Она всегда что‐нибудь затевает, – сказал Шимми, тяжело дыша, и перегнулся пожать мне руку. Его нежное прикосновение чуть не заставило меня передумать насчет того, что я собиралась сделать.
– Можем поехать к детской площадке Смит и припарковаться там где‐нибудь. Машина у меня до десяти.
Я тонула в мягком кожаном сиденье, а подо мной урчал двигатель. Внезапно я почувствовала, что у меня полон рот слюны, и сглотнула.
– Я… я больше так не могу.
– Как именно не можешь? – нахмурился он.
– Так. С тобой. – Я отдернула руку. – Подставляться под опасность.
– Подожди. – Он жестом остановил меня. – В чем дело?
Я уставилась на собственные руки, сложенные на коленях, и рассказала про свое столкновение с белой женщиной в даунтауне, про то, как на меня все пялились в универмаге.
– Ты газеты‐то читаешь? Еще одного негритянского парня избили до полусмерти в итальянских кварталах Южной Филадельфии. Обвинили его в том, что он смотрел на белую женщину. А с нами они что сделали бы?
– Руби, меня это не волнует. Меня волнуешь только ты. – Он перегнулся через сиденье, наклоняясь ко мне как можно ближе, потом решил, что так недостаточно близко, отключил двигатель, перелез на заднее сиденье и потянулся ко мне, но я его остановила.
– Тебя это не волнует, потому что тебе не приходится об этом волноваться, Шимми. Ты живешь в своем прекрасном маленьком мирке, но все окружающие считают, что мне там не место.
– И что, мы теперь будем делать то, что считают окружающие? А как же наши чувства друг к другу? Нам должно быть неважно, что думают остальные.
– Она меня в лицо черномазой назвала, – напряженно произнесла я.
Шимми поморщился, будто его ранило это слово. Потом он снова потянулся ко мне. От него исходил успокаивающий запах «Олд спайс», и я сдалась, в его крепких объятиях наконец пролив слезы, которые копились во мне весь день. Когда в машине были только мы вдвоем, я чувствовала себя в безопасности. Это был наш мир.
– Понимаешь, я боюсь. Это безумная страна.
– Я о тебе позабочусь.
– Пока сможешь. – Я отодвинулась, вжавшись в сиденье. – Ты что, не знаешь, что нам по закону нельзя быть вместе? А что, если твой отец узнает? Или мистер Гринуолд? Проблемы они устроят мне, а не тебе.
Ему явно было не по себе.
– Они не такие, и потом, ситуация меняется, Руби. Газеты не только ты читаешь. Всего несколько месяцев назад Верховный суд Калифорнии счел, что запрет межрасовых браков нарушает Четырнадцатую поправку, и отменил его.
– Это только один штат, и он на другом конце страны.
– Но это вопрос времени, а если надо, сбежим в Калифорнию. Слушай, не сходи с ума.
Руки у меня дрожали. Шимми был самый славный парень, которого я только встречала, добрый и сердечный, но что бы я ему ни говорила, сколько бы фактов ни приводила, он не поймет. Он не может понять, как я живу, как хожу в школу, где учебники всегда потрепанные, с отсутствующими страницами, а в туалетах из крана редко течет вода. Он не представлял, каково это – ложиться спать голодным, включать свет и видеть, что мыши погрызли твой ужин и оставили какашки, которые тебе придется убирать; каково это, когда приходится целовать бойфренда матери, чтобы получить деньги на проезд на учебу, которая может принести тебе стипендию в колледж, а эта стипендия нужна, чтобы не мыть всю жизнь туалеты, как твоя мать. Туалеты белых людей.
Я знала, что если я не покончу с этим сейчас, то не покончу никогда.
– Мне пора. Береги себя, Шимми. – Я открыла дверь машины, вышла из переулка и взбежала по лестнице, прыгая через ступеньку.
Разбитое сердце напоминало о себе, словно щелкавшая о кожу резинка. Я хотела, чтобы в наших с Шимми отношениях все шло нормально и беспроблемно. А поскольку так невозможно, надо было избавиться от чувств к нему.
Тетя Мари принесла мне кусочек торта с чьего‐то дня рождения в клубе, но когда я открыла холодильник, чтобы его достать, в дверь застучали.
– Шимми, иди домой. – Я захлопнула холодильник ногой.
– Пусти меня.
Не обращая на него внимания, я вилкой подцепила из пластикового контейнера кусочек желтого торта с белой глазурью и поднесла к губам.
– Пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы я прямо тут устроил сцену.
Торт был на вкус как влажная губка, и я выплюнула его в раковину.
– Руби. – Он позвал меня по имени, и как будто магнит подействовал на меня через дверь и притянул к себе. Мои пальцы словно без моего участия отперли три замка и отодвинули цепочку.
Шимми держал шляпу в руках.
– Я не знаю правильных ответов. Я не знаю, как сделать, чтобы у нас все получилось. Я просто знаю, что не могу без тебя жить и готов ради наших отношений сделать все, что понадобится.
Он протолкнулся в квартиру и закрыл за собой дверь.
Мы стояли нос к носу и глядели друг на друга в упор.
– Я люблю тебя, Руби.
И вот мы уже целовались.
– Мне все равно, кто об этом знает. – Он взял меня за щеки своими сильными руками, вцепился мне в волосы. Когда мы соприкоснулись губами, между ними словно пламя занялось, всю мою кожу стало покалывать, но голоса становились все громче: «Черномазая. Сидите в своем районе. Теперь придется душ принять. Ты не можешь с такими дружить».
Я отодвинулась и посмотрела ему в глаза.
– Ты знаешь, чем моя мать зарабатывает себе на жизнь? Убирает за богатыми белыми. А твоя мать чем занимается?
– Она домохозяйка, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу.
– То есть не работает. Она сама убирается в доме или кто‐то к вам ходит убирать?
Шимми густо покраснел.
– И наверняка женщина с цветом кожи как у меня.
Он отвел глаза.
– А что скажет твоя мать, когда поймет, что ее сын, ее гордость и радость, влюблен в дочку прислуги?
– Руби, давай решать проблемы по мере их поступления. Зачем ты хочешь уничтожить наши отношения?
– По мере поступления? Шимми, эта проблема уже существует, и лучше нам прекратить, пока она кого‐то не раздавит, а именно меня.
У Шимми были такие ясные глаза, такие искренние и полные надежды. Он отчаянно хотел, чтобы мы были вместе. Но мир показал мне, что наши желания не имеют значения.
– Так будет лучше, Шимми. Просто уходи.
Он стоял и смотрел на меня, но я больше не встречалась с ним глазами. Потом он залез в карман, достал что‐то, положил на кухонный стол и молча открыл дверь.
Я слушала его шаги, наблюдала через окно, как он направился в переулок, потом услышала, как уехала его машина. Улица опустела. Я подошла к столу и взяла коричневый бумажный пакет, который он оставил. Внутри был антикварный гребень для волос, украшенный похожими на рубины гранатами.
Я прямо услышала, как он говорит: «Рубины для моей Руби». Гребень был и правда красивый. Я вставила его в волосы и посмотрела на себя в зеркало, висевшее в ванной, над фаянсовой раковиной с потеками. Из зеркала на меня уставилось багровое лицо той белой женщины. Черномазая.
Я вынула гребень, побежала в кухню и бросила его в мусорное ведро. А потом с треском захлопнула крышку. И еще раз, и еще раз.