– Что он сказал? – Уильям сидел рядом с ней, его колени прислонялись к ее коленям.
Тыльной стороной ладони Элинор вытерла нос – ее очень смущало, что из него течет. Обхватив себя руками, она принялась покачиваться из стороны в сторону. Когда Элинор узнала, что беременна, она даже не хотела этого ребенка. Ощущение безнадежности и потери, вскипевшее сейчас внутри, ее очень удивило. Ей бы радоваться, что вся ее жизнь не перевернется вверх дном. А вместо этого она почувствовала себя опустошенной, и из этого опустошения вызрел гнев.
– Что сказал врач?
– Что твое и твоей мамы желание сбылось.
– Что?
– Ребенка больше нет, – с трудом выговорила она.
– Нет! Не может быть!
– У меня был выкидыш, так что ты можешь с достоинством отступить. Не нужно играть свадьбу, ты можешь вернуться к своей запланированной идеальной жизни, – выпалила Элинор.
Уильям изумленно прикрыл рот рукой.
– Что же случилось?
– О, такое случается чаще, чем ты думаешь, – холодно произнесла она. – Ты вообще хотел ребенка, Уильям? И всей этой свадьбы? – Она скинула его руку со своего колена.
– Что? – Он посмотрел на нее с изумлением.
– Ты меня слышал. Ты его вообще хотел?!
– Малышка, успокойся. – Он взял ее руку и крепко сжал. – Конечно, сначала я удивился, но потом начал предвкушать нашу с тобой совместную жизнь. А что, разве ты нет?
Конечно, она тоже это предвкушала. Свадьба с Уильямом стала бы самым важным событием ее жизни. Удачный брак и будущее с доктором, который ее любит и сумеет обеспечить им хорошую жизнь, – о таком можно только мечтать. И не с каким попало доктором, а с Уильямом, которого она глубоко и искренне любила. Разве не этого хотела каждая девушка в Говарде? Разве не затем родители посылали их в престижный негритянский колледж, чтобы получить хорошее образование и встретить человека, которого можно полюбить и построить с ним хорошую жизнь? Тут у Элинор начался новый приступ колик, и она охнула.
Уильям потянулся к ней.
– Чем тебе помочь? – Он посмотрел на нее с нежностью, потом притянул к себе и обнял. Элинор сдалась; она позволила ему обнимать ее, пока у нее наконец не прорвались давно зревшие где‐то в груди рыдания. Она потеряла ребенка. Ребенка, которого они создали вдвоем. Она вся дрожала.
– Прости. Мне кажется, что я тебя подвела, – слабым голосом произнесла Элинор. – Я даже не знаю, как теперь быть…
Уильям вытер большим пальцем слезы у нее под глазами.
– Я тебя так просто не отпущу, Элинор. Я тебя люблю и по-прежнему хочу на тебе жениться.
Глаза у нее заблестели. Разве она заслужила такого хорошего и доброго человека?
– Можем еще раз попробовать. Все будет хорошо, вот увидишь. Я обещаю.
Это прозвучало очень утешительно, но Элинор не вполне была уверена в его правоте. В чем она действительно была уверена, так это в том, что он ее не знает. Недостаточно хорошо знает, чтобы давать такие обещания.
Часть втораяИюнь 1950 года, годом позже
Иногда нет слов, которые поддержат в тебе мужество. Иногда просто нужно прыгнуть.
Глава 1Разобраться с проблемойРуби
Летняя подработка перед последним классом школы у меня состояла в том, что три утра в неделю я помогала тете Мари делать большую уборку в «У Кики». Тетя от души ненавидела хозяйственные дела, но местный делец, для которого она принимала ставки, месяц назад попался полиции во время рейда, и ей надо было чем‐то заменить этот доход.
– На улицах напряженно, – сказала мне тетя, – и я не знаю, кто может начать болтать, так что лучше пока не высовываться. Заняться чем‐то еще.
Чтобы нам продержаться, она согласилась на предложение хозяина «У Кики» убирать заведение, а мне платила пятьдесят центов за смену в качестве ее помощницы. Я надевала испачканную краской футболку и спортивные шорты и протирала столы и стулья, а тетя отмывала пространство за барной стойкой. Пока мы работали, она подпевала песне Фэтса Уоллера «Веду себя прилично», звучавшей из музыкального автомата.
– Будешь подметать, углы как следует вымети, – крикнула она из-за барной стойки. Тетя сняла с полок все бутылки с выпивкой и теперь протирала зеркало высотой во всю стену смесью жидкого мыла, белого уксуса и воды. Полки красного дерева она полировала маслом «Мерфиз ойл». Я окунула метлу в мыльную воду, в которую капнула пару крышечек нашатырного спирта. Когда я наклонилась, чтобы выжать метлу руками в резиновых перчатках, у меня закружилась голова и появился позыв к рвоте. Я оперлась рукой на ближайший деревянный стол и несколько раз отрыгнула, чувствуя во рту кислый вкус.
Промасленная тряпка тети Мари скользила по поверхности барной стойки, но при этом она не сводила с меня глаз.
– Я ведь говорила тебе насчет игры с огнем, а? Вот ты и доигралась.
Ее прямота раздражала не меньше, чем покрасневшая и натертая кожа у меня под хлопчатобумажными трусами. Я сама была виновата – слишком часто и сильно там терла, пытаясь обнаружить следы месячных.
– Дай-ка сюда эту чертову швабру. – Она вышла из-за барной стойки и выхватила у меня метлу так быстро, что в пальце у меня осталась заноза. – Иди присядь куда‐нибудь, из молодых да ранних.
Инес назвала меня «из молодых да ранних» после той истории с Липом больше года назад, когда выгнала меня из дома. Из уст тети Мари эти слова жгли, как спирт, который льют в открытую рану. В тот раз я не была виновата, но в этот‐то была. Я села в уголок под портрет Нэта Кинга Коула, вся сжавшись, пытаясь не позволить, чтобы стыд и ненависть к себе меня затопили.
Началось все с записки.
Февраль в Филадельфии выдался снежный, так что, когда в марте случился теплый денек, я решила посидеть на ступенях с небольшим холстом и красками. Мальчишки шумно играли в стикбол рукояткой от метлы и куском теннисного мяча. Я сосредоточенно рисовала заправочную станцию напротив, и тут по улице прошел Шимми. У меня екнуло в животе, когда я его увидела, но я быстро отвернулась, надеясь, что он меня не заметил. Когда я снова повернулась, он уже скрылся в магазине красок на углу, который принадлежал его дяде.
Я так давно его не видела, не слышала его голос, не чувствовала его пальцы у себя в волосах. Была бы я умная, ушла бы наверх, в квартиру, где безопасно, но от одного его вида меня придавило к подушке, на которой я сидела, будто я чугунная.
Я старалась не думать о нем, сосредоточиться на кисти, которую окунула в зеленую краску с желтоватым оттенком, и теперь наносила ею мазки вверх и вниз по холсту, но каждый раз, когда я слышала, как шуршит дверь и звякает звонок, глаза мои невольно устремлялись к магазину. Через несколько минут вышел Шимми с галлоном краски и несколькими прорезиненными тряпками под мышкой. Он не посмотрел на меня, когда проходил мимо, но на колени мне упал листок бумаги.
Прошло десять месяцев и четыре дня с тех пор, как я с ним рассталась в гостиной тети Мари, и белый листок бумаги жег мне руку огнем. Я не хотела его разворачивать, но не представляла, как удержаться.
Мистера Гринуолда нет в городе. Приходи в семь к задней двери кондитерской. Обязательно приходи, мне надо тебе кое-что сказать. Постучи три раза, чтобы я знал, что это ты.
Все еврейские магазины на Тридцать первой в субботу закрывались, так что переулок позади них был пуст; там стояли только брошенная машина с двумя продырявленными шинами и большой синий мусорный контейнер, от которого пахло протухшими сардинами. Было темно. Солнечный день превратился в холодную мартовскую ночь, температура упала как минимум градусов на пятнадцать. Замерзшими пальцами я робко постучала в дверь три раза.
Дверь открылась, и на пороге появился Шимми в комбинезоне и белой рубашке с воротником. Он ухмылялся во весь рот. За время нашей разлуки он вырос почти на пять сантиметров, плечи у него стали шире, грудь мускулистее. Тощий как жердь парень, с которым я познакомилась, превратился в мужчину, больше похожего на ствол дерева. Он взял меня за руку и втащил внутрь.
Свет был выключен, а от аромата шоколада, карамели, тянучек и других сластей из передней части магазина мне захотелось есть. Я прошла за ним по узкому коридору в маленькую кладовку. Посреди нее стоял самодельный стол, покрытый скатертью в красную клетку. На нем горела свеча, стояли белые контейнеры «Таппервэр» и пластиковые ложки. По сторонам от стола лежали подушки.
– Садись, пожалуйста. – Он наконец отпустил мою руку, но я все еще чувствовала тепло его прикосновения.
– Что это? – Я осторожно скрестила руки на груди.
– Ужин. Я принес тебе суп с клецками из мацы и халу.
Я оглядела кладовку, полки с коробками, мисками и стопками запасов, спрашивая себя, зачем я вопреки логике и рассудку ответила на его приглашение. Чем хорошим могла закончиться встреча украдкой в задних помещениях кондитерской с парнем, которого мне давно стоило бы позабыть?
– Садись, – он показал на подушку напротив себя. – Пока еда еще не остыла.
Инстинкт требовал попрощаться, но почему‐то я сказала вместо этого: «Поверить не могу, что ты все это устроил» – и пошла к подушке, которую он приготовил.
– Какие новости? – Он откусил кусочек, но я заметила, что руки у него слегка дрожат.
– Да никаких.
По дороге сюда я решила держаться настороже. Я пришла только затем, чтобы услышать, что он хочет сказать. Не возобновлять дружбу, а тем более роман. Но когда он оказался так близко, моя защитная оболочка начала трескаться. Я задала вопрос, который меня мучил.
– Где ты был?
Голос у меня прозвучал куда напряженнее, чем я рассчитывала, и он положил ложку.
– В Нью-Йорке, учился в Бруклин-колледже. А что, ты по мне скучала? – Он покраснел.
Я хихикнула в ответ, надеясь, что мой взгляд не выдаст ответа на этот вопрос.