Уильям усмехнулся.
– Да уж, она все учитывает. – Он положил листок и обнял Элинор за талию. – Мама хочет как лучше, и она сделает так, чтобы все прошло безупречно. Это я тебе обещаю. Я ведь ее всю жизнь знаю.
Элинор вздохнула.
– Мы возьмем в дом малыша и будем его любить. Остальное неважно. – Он поцеловал ее в губы, а потом подергал за нижнюю губу, пока она не сдалась.
– Что ты мне принес?
– Открой.
Элинор выпуталась из объятий Уильяма и развязала веревочку на коробке. Там оказался большой кусок морковного торта.
– Чтобы все выглядело убедительно, надо будет тебе набрать немного веса. Особенно тут. – Он шлепнул ее по попе.
Элинор закатила глаза и отщипнула кусочек торта.
– М-м-м, если ты вот так собираешься меня кормить, я на все согласна.
Глава 4Прости нас, грешныхРуби
Из системы оповещения раздался громкий гудок, и я проснулась. Было еще темно. Я успела опустить замерзшие ноги на пол и только тогда вспомнила, где я. За несколько мгновений передо мной пронесся весь вчерашний день.
– Что такое?
Лоретта стояла у раковины и чистила зубы.
– Надень что‐нибудь мягкое на колени.
– Зачем?
– Чтобы драить чертов пол. – Баблс была в комбинезоне, но колени поверх него повязала грязными рваными футболками.
Я принялась рыться в ящике, ища что‐нибудь подходящее.
– Давай быстрее, кто опоздает, тому достается лестница, а это каторжный труд, – сказала Лоретта, открывая дверь.
На первом этаже несколько девушек тащили ведра воды. Джорджия Мэй пошла в кладовку и принялась раздавать скребковые щетки. Лоретта держала целую охапку тряпок. Каждая девушка брала по две. Из кухни в гостиную тяжелыми шагами вышла мать Маргарет, а мы все встали по стойке смирно. У большинства девушек волосы были убраны с лица, и, как и Баблс, на колени они привязали что‐то мягкое.
Мать Маргарет подняла к губам мегафон и велела нам разойтись.
– Вы четверо тут, а дальше по две девушки на каждую комнату.
Я метнулась за Баблс в салон, а Лоретта и Джорджия Мэй взялись за длинный коридор.
Голос матери Маргарет продолжал громыхать.
– Люди за пределами этого дома зовут вас шлюхами. Порченым товаром. Но здесь вы можете раскаяться и искупить ваши грехи. На счет три начинайте читать «Отче наш» от всей души. Раз, два…
Наши голоса слились в молитве. Мне казалось, что я попала в фильм про сирот или плохих детей.
– Громче. Бог не слышит вас, когда вы бормочете.
Скребковые щетки двигались по полу с хлюпающими или скребущими звуками, и на их фоне в унисон раздавалась молитва.
– Поменьше воды, – Баблс выжала тряпку в полное мутной воды ведро. – И побольше усилий.
Я стала все делать как она. Мы ползали на четвереньках, отмывая, вытирая и полируя, повторяя при этом «Отче наш». Я только эту молитву и знала – Нини учила меня читать ее по вечерам, стоя на коленях. С тех пор, как я от нее уехала, ни разу ее не читала.
Мы намывали полы так долго, что я натерла колени, спина у меня болела, и я давно не была настолько голодна. Тяжкий труд в рекламном буклете не упоминался.
– Попросите Бога простить вас за вашу похоть, девушки. За вашу нечестивую жизнь. Обещайте ему, что поступите как должно с невинным ребенком. Спасете его от вечного проклятия, отдав состоящим в браке родителям, которые вырастят его под взглядом Господа. – Она помедлила, потом продолжила: – Вы недостойны. Скажите это.
– Мы недостойны.
– Прости нам наши грехи, – крикнула она.
– Прости нам наши грехи, – откликнулись мы сбивчивыми и несчастными голосами. Мне казалось, что это тянется часами, губы у меня пересохли от жажды.
Наконец мать Маргарет в последний раз поднесла к губам мегафон и отпустила нас.
Я устало потянулась к ведру, и тут оно опрокинулось в мою сторону. Грязная вода потекла по полу, и я принялась поспешно вытирать ее тряпками.
– Ой-ой, – насмешливо протянула крупная девушка с красными прыщами на белой коже.
– Ты чего вообще? – жалобно воскликнула я.
– Лучше заткнись, а то я тебе и не такое устрою. – Она погрозила мне кулаком, потом пошла прочь, вступив предварительно в лужу, чтобы навести еще больший беспорядок.
– Стерва, – пробормотала Баблс, но даже она слишком устала и просто вяло подтирала то, что натворила эта девушка. – Это Гертруда, она бессрочница.
– Это что такое?
– Ну, у нее уже был переход, она отдала ребенка и теперь отрабатывает свой долг в прачечной. Нам всем положено отрабатывать. Некоторые задерживаются дольше прочих.
– Я этого не знала.
– Тебе многого не говорят прежде, чем запереть тебя в Пряничном домике.
Я озадаченно поглядела на нее.
– Так мы это место называем. Звучит приятнее, чем Дом Магдалины для незамужних шлюх, правда?
Воскресным утром мы собрались в гостиной, и нам провели церковную службу. После целого часа проповеди у нас было свободное время. Я потратила его на то, чтобы нарисовать тянущиеся ко мне руки Шимми. Я соскучилась по нему и по тете Мари тоже. Мне отчаянно хотелось оказаться дома, рядом с ней.
Во время утренней молитвы в понедельник пришла молодая монашка с наплечной сумкой. На ней было черное платье-сарафан поверх белой блузки и легкое монашеское покрывало, колыхавшееся за спиной. Здороваясь с ней, некоторые девушки называли ее сестричкой Бетани. Она не жила в Пряничном домике, но с понедельника по пятницу вела у нас уроки, как рассказала мне Баблс. Позавтракав комковатой овсянкой, мы пошли в классную комнату и выстроились у доски.
– Добро пожаловать, Руби. – Сестричка Бетани представилась и пожала мою руку. – У нас циклическое расписание, сегодня урок шитья. У тебя есть какой‐то опыт?
– Совсем небольшой, – призналась я. До того, как Нини ослепла, она брала домой шитье и научила меня вдевать нитку в иголку и штопать носки.
Нам раздали маленькие швейные наборы и корзинки с кусками разных тканей. Сестричка Бетани показала простой подрубочный шов, мы пытались его воспроизвести, а она ходила по классу и проверяла, как у нас получается. Когда занятия закончились, нам подали на обед водянистый куриный суп с лапшой. После обеда выделялось два часа на домашние задания. Сестричка Бетани ходила по дому и смотрела, не нужна ли кому‐то помощь. Девушки, не учившиеся в школе, в это время читали, вязали или шили. Закончив, мы занялись работой по дому, какая кому была выделена. Мне мать Маргарет поручила сортировать и распределять почту. Я озадаченно встряхнула головой, пытаясь разобраться, но тут ко мне подошла фарфоровая девушка.
– Я покажу тебе, как это делается. Я этим занималась, пока меня не перевели на учет специй и приправ в кухне.
– Под специями ты, наверное, имеешь в виду картонки и контейнеры: я никогда еще такой пресной еды не ела, – усмехнулась я.
Девушку эту звали Клара. Я ее узнала – та самая, с веснушками, которая чистила картошку и улыбнулась мне, когда я приехала в пятницу.
Клара была худая как палка, с жидкими каштановыми волосами. Ее живот на крошечном теле казался ужасно несоразмерным, будто она засунула под блузу пляжный мяч.
– Письма мы собираем по понедельникам. Потом складываем их в коробку и отправляем на адрес в Рэли, Северная Каролина. Там письма перекладывают в новые конверты и наклеивают марки.
– Почему так сложно?
Она прошептала:
– Тут все делается в секрете. Они очень стараются скрыть наши личности, чтобы никто не знал о совершенных нами грехах. – Губы ее дрожали, но она заставила себя улыбнуться. – Поняла?
– Да.
Она протянула мне маленькую коричневую коробочку.
– Вот письма, которые только что пришли, их надо раздать. Когда раздашь, положишь новые письма, которые соберешь у девушек, в ту же коробку.
Писем было десять. На всех конвертах одним и тем же почерком было указано имя и первая буква фамилии получательницы. Я стояла в гостиной, зачитывая имена, и каждая девушка, получившая письмо, улыбалась и радовалась, будто выиграла в лотерею. После того, как я прочла последнее имя и закрыла коробочку, Лоретта подбежала ко мне и схватила за руку.
– А мне ничего?
Я на всякий случай перевернула коробочку, но больше там ничего не было. У нее на глазах выступили слезы, и она убежала.
Разобравшись с почтой, я пошла посмотреть, как дела у Лоретты. Она лежала на кровати и читала тот же самый мятый листок, который перечитывала со дня моего прибытия.
– В чем дело?
– Мой бойфренд. Он обещал писать и уже много недель ничего не пишет.
– Может, занят.
– Занят с Сисси Фонтейн.
Кровать подо мной затрещала, я сняла туфли и поджала ноги под себя.
– Она хотела Ракера с тех самых пор, как мы с ним начали встречаться. Теперь я здесь, а ей ничто не мешает до него добраться. – Лоретта убрала пряди, выбившиеся из пучка волос. – Смешно – мы с ним только один раз до конца все сделали. Один раз, и теперь мне с этим разбираться. – Она указала на выпятившийся живот. – Он сказал, мы поженимся.
– И почему не поженились?
– Мама сказала, что мы не знаем его семью и что они не нашего круга.
Я кивнула, приглашая ее рассказывать дальше. Лоретта вздохнула и сказала, что ее отец дантист, а мать учитель обществознания. Она выросла в хорошем доме среднего класса, ходила в школу и участвовала в клубах с другими хорошими девочками, которые не делали ничего плохого.
– Ну или не попадались. – Она выдохнула. – Ракер не живет в нашем школьном округе, но его приняли, потому что он очень хорошо играет в баскетбол. В прошлом году он довел нашу команду до чемпионата штата. Он всем девочкам нравился, но выбрал меня, капитана команды чирлидеров.
Я вполне могла себе представить Лоретту на вершине пирамиды, румяную, в короткой юбке.
– Мама и так жутко злилась, что я стала встречаться с самым темнокожим парнем в школе. Так злилась, что не пускала меня с ним на школьный бал. Ракер прислал за мной своего желтокожего приятеля Хэролда, а то мама меня бы из дома не выпустила. – Лоретта поморщилась, вспоминая об этом. – Через несколько месяцев, когда она выяснила, что я спала с Ракером и что вот это от него, – она показала себе на живот, – она заплакала и заперлась в комнате. А на следующий день сказала отвести ее к нему. Мама только глянула на одноэтажный «прострельный» дом на окраине, где Ракер живет, и развернула машину – даже в дверь не постучалась. Через два дня она сказала папе, что я получила стажировку в Вашингтоне, и привезла меня сюда. Сказала делать, как велено, а когда я вернусь домой, все будет как раньше.