– Я знаю, что у тебя было два фальстарта, милая, но не позволяй этому тебя пугать. На третий раз непременно получится, слышишь?
Голос Лоррейн был полон такой надежды, что Элинор еще раз подумала – правильно она не стала рассказывать маме правду. Так ей только лучше будет.
– Надеюсь, Бог тебя услышит, мама. Я знаю, у тебя с ним прямая связь, и канал надежный.
– И не сомневайся!
Они попрощались, Элинор сложила покрывало, повесила на спинку стула и устало поднялась наверх. Было уже поздно, одиннадцатый час. Она и не помнила, когда последний раз ложилась спать вместе с Уильямом.
Он работал внеурочно, а иногда даже ночевал в больнице, чтоб быстрее окончить ординатуру – хотел развязаться с этим до рождения ребенка. Во всяком случае, так он ей сказал.
Ну хватит, велела себе Элинор, взбивая подушки и забираясь в постель. Она ненавидела тот полный сомнения внутренний голос, который зазвучал у нее в голове с тех самых пор, как Уильям стал работать больше. Как она могла в нем сомневаться? Он женился на Элинор несмотря на ее недостатки, простил ее, когда узнал о ее нечестности, и работал по многу часов, чтобы стать доктором и обеспечить им хорошую жизнь. Ей нравилась работа в архиве, но за нее платили едва ли четверть того, что будет приносить в семью Уильям. И все‐таки она не могла не гадать – сколько ж у него работы, если он настолько задерживается? Элинор знала, что отчасти в такой паранойе виновата ее изоляция. Она скучала по жизни в университете. Элинор было одиноко, но в глубине души она знала, что так искупает свою вину. За бесплодие надо платить.
Роуз предупредила, что утром приведет плотника переделывать детскую.
– Это Берни, – сказала она вместо приветствия.
Берни, высокий мужчина с кожей темной, как швейцарский шоколад, был одет в синий комбинезон и белую футболку с длинными рукавами, закатанными до локтя.
– Здравствуйте, – сказала Элинор, положив руку на живот с накладками. Она приучилась надевать их каждое утро, когда одевалась, чтобы привыкнуть к идее ребенка, который скоро должен появиться.
– Доброе утро, мэм, – сказал он, но не стал встречаться с ней взглядом. В руке Берни держал металлический ящик с инструментами, а на поясе у него был тяжелый ремень.
– Пойдемте наверх, – сказала Роуз, и Элинор пошла показывать, где они планируют сделать детскую.
Элинор смотрела, как Роуз ходит по комнате и показывает, что нужно переделать. От финансовых подробностей, которые Роуз обсуждала с Берни, ей было не по себе – столько денег та готова была потратить на красоту. Мать Элинор рассказывала, что, когда она родилась, у них не было денег на колыбельку, так что малышку укладывали спать в ящик комода.
Роуз протянула Берни чек.
– Ну все, до свидания.
Элинор поблагодарила ее и изобразила что‐то, что, как она надеялась, напоминает улыбку.
– Моему внуку или внучке нужно все самое лучшее, – сказала Роуз и удалилась, оставив за собой шлейф своих любимых духов «Шанель № 5».
Элинор стояла, уставившись на кухонные шкафчики, и слушала звуки, доносившиеся из детской. Она не привыкла к тому, что в доме кто‐то есть. Один раз Надин в гости пришла, да Роуз иногда заглядывала, а так она целыми днями сидела одна. Может, пойти предложить Берни попить? Элинор слышала, как он ходит наверху взад-вперед, а потом включилась дрель. В конце концов она решила оставить Берни в покое. Миссис Портер прислала книгу стихов Филлис Уитли и рукописное предисловие к ней за подписью Джона Хэнкока [8], и Элинор не терпелось заняться этими материалами. Это издание было даже более ранним, чем сборник стихов Уитли, который Уильям ей подарил, когда ухаживал за ней. Он давно уже не требовал от нее сказку на ночь, и Элинор скучала по времени, когда их отношения были такими легкими. Удобно устроившись в кабинете, она успела прочитать половину книги, как вдруг на лестнице послышались шаги Берни. Она встала, проверила прокладки на животе и вышла к нему в кухню.
– На сегодня все. Вернусь утром.
– Хорошо, спасибо.
Элинор смотрела, как он уходит через заднюю дверь, держа свой ящик для инструментов. Плечи развернуты, голова высоко поднята. Она узнала гордость негритянского мужчины – ее отец держался так же. Элинор думала, что у Берни снаружи машина, но потом увидела в окно, что он ушел пешком. Интересно, где он живет, что за жизнь у него.
С того дня Берни приходил работать каждое утро в восемь, и это заставляло Элинор рано вставать и проделывать свой утренний ритуал, так что ей некогда было жалеть себя. Берни делал детскую для их будущего малыша, напоминая Элинор о том, что впереди ждет что‐то хорошее.
На третий день, пока Берни работал наверху, Элинор в кабинете выполняла проверочную работу, взятую на дом, и тут услышала, как он поет. Она положила карандаш и прислушалась. Мелодия была непохожа ни на что из того, что ей доводилось слушать, но все равно в ней было что‐то знакомое. Потом она поняла: что‐то такое попадалось ей в архивной работе. Элинор взбежала наверх, не успев даже задуматься.
– Извините, что отвлекаю, – сказала она, остановившись в дверях. Берни стоял на лестнице и снимал люстру. – Это ведь вы музыку «большого барабана» поете?
Берни с удивлением посмотрел на нее сверху вниз. Лицо его блестело от пота.
– Откуда вы про это знаете?
– Я архивист в библиотеке университета Говарда. Помогаю своей начальнице собирать коллекцию музыки, книг и артефактов всей африканской диаспоры, – гордо сказала Элинор. Пусть знает, что она не просто богатенькая домохозяйка!
Берни медленно слез с лестницы.
– А вы откуда ее знаете?
Она прислонилась спиной к дверному косяку. Пыль была повсюду, в комнате пахло опилками.
– Я из Гренады.
– Я должна была догадаться, – сказала она, хотя в Говарде очень редко встречала студентов из Вест-Индии. – И давно вы в Штатах?
– Почти восемь лет. Приехал в семнадцать.
– И вам тут нравится?
– Когда как. – Он залез обратно, держа прозрачный абажур в форме белого облачка.
– Ну ладно, я внизу, в кабинете. Если вам что‐то нужно, говорите.
Она вышла из комнаты.
Постепенно Элинор с удивлением обнаружила, что ей очень легко общаться с Берни. При каждом удобном случае они обсуждали культуру и музыку его родины, а на вторую неделю его работы в доме она осмелилась принести в детскую пластинку с музыкой «большого барабана».
– Хотите послушать кое-что, что я нашла? – спросила она, прижимая пластинку к груди.
– Если это вам не составит труда.
Элинор вошла в комнату. Берни, прибивавший полки к стене, сделал паузу в работе. Всего за несколько дней его работы детская уже начала обретать форму.
Элинор поставила пластинку на проигрыватель, а потом вспомнила, что лучше бы ей сесть на единственный в комнате стул.
– Что скажете?
– Похоже на похоронную музыку Карриаку. Мы такое играем в память о мертвых, – сказал Берни с более отчетливым акцентом, чем раньше. Он принялся объяснять про инструменты, на которых это играли, какую часть мелодии какой инструмент исполняет. Они так погрузились в обсуждение музыки, что Элинор вздрогнула, когда услышала, как снизу ее зовет Уильям.
– Извините, – она резко поднялась на ноги. – Муж пришел. – Забрав пластинку, она унесла ее в спальню, а потом вышла навстречу Уильяму в коридор второго этажа.
– Здравствуй, дорогая женушка, – сказал Уильям, притянул ее к себе и обнял.
– Я соскучилась, – Элинор прижалась к нему. В последнее время они редко виделись. Уильям появлялся дома всего на несколько часов, а часто приходил поздно, чтобы принять душ, переодеться и вздремнуть, так что, когда она утром просыпалась, его уже не было. Элинор не осознавала, насколько ей его не хватало, пока не уткнулась носом ему в шею и не почувствовала его запах.
– А чего ты меня не предупредил, что придешь пораньше? Я бы ужин приготовила.
– Детка, сегодня сбор средств в память о докторе Дрю.
Это было одно из мероприятий, которые Роуз вписала в ее светский календарь.
– Боже, я, наверное, дни перепутала, – сказала Элинор, а из детской тем временем донесся стук молотка.
– Ах да, детская. У меня пока не было шанса туда заглянуть. Зайду представлюсь.
Элинор пошла за Уильямом по коридору в спальню. Уильям пожал своей мягкой рукой обветренную руку Берни.
– Рад познакомиться, – сказал Уильям с улыбкой. – Похоже, вам тут есть над чем поработать.
– У вас хороший дом, сэр. Никаких проблем.
Элинор всегда считала Уильяма высоким, но тут она невольно заметила, насколько Берни выше.
Идя через театр к бальному залу, Элинор взяла Уильяма под руку. Она безумно обрадовалась возможности выйти из дома, пусть даже ради одного из мероприятий Роуз Прайд. Так она хотя бы дышала свежим воздухом и, что не менее важно, держала мужа под руку. Все в ее жизни становилось ярче, когда Уильям был рядом. Она по нему соскучилась.
– Чудесно выглядишь, – выдохнул он ей на ухо. – Жду не дождусь, когда привезу тебя обратно домой.
Она хихикнула.
– Не начинай.
– Считай, что это аванс, а вечером продолжим, – сказал Уильям. Его рука скользнула ей пониже пояса, Элинор прильнула к нему, и они двинулись вперед по паркетным полам.
Роуз велела им прийти через пять минут после начала программы, чтобы их никто не остановил по пути через зал. За круглыми столами уже сидел весь цвет Вашингтона. Уильям помахал некоторым своим коллегам; Элинор заметила нескольких своих соучениц по Говарду, но просто улыбнулась им, держа руку Уильяма, пока они не дошли до стола. Накладка на животе была крепко привязана, свободное платье помогало скрыть фигуру, но ее беспокоило лицо. Элинор знала, что у нее нет той припухлости, какая бывает при беременности, так что она нанесла на щеки побольше румян, чтобы сиять, как сияют беременные. Уильям подвел ее к столу, где им предстояло сидеть напротив его родителей и еще двух супружеских пар, лица которых Элинор были знакомы – э