– Если ваш муж не против, – сказал он, потом добавил через плечо: – Тут же испарения и все такое от краски.
– Она уже высохла.
– Да, но запах остался.
– Со мной все будет в порядке. Мой муж уехал в Нью-Йорк на вечеринку по случаю помолвки его брата, а я по состоянию здоровья не смогла поехать.
– Вы в одиночку провели День благодарения? – Берни подошел к окну и открыл его, впуская свежий воздух.
– Все мои родные в Огайо. Но я не так уж плохо провела время, – добавила она. – А ты как?
– Мы этот праздник не отмечаем. Я просто встретился с друзьями, и мы играли в крикет.
– А индейку с овощами вы ели? – произнесла Элинор с улыбкой.
– Не. Курицу, рис и горох. И немного авокадо.
– Авокадо?
– Вы его раньше не ели?
– Нет.
– Надо это исправить, – сказал Берни, рассмеявшись своим мелодичным смехом.
Время шло незаметно, и у них установился собственный ритм. Берни пел свои песни, а Элинор подавала ему винты, гвозди и молоток, когда он просил. К раннему вечеру он установил все полки и почти собрал кроватку.
Берни стал собираться, по очереди унося свое снаряжение в грузовик, и Элинор тоже пошла вниз. Она как раз думала, как провести вечер, но тут Берни вернулся в дом, держа что‐то в руке.
– Вот это авокадо, мэм. – Он протянул ей темно-зеленый овальный плод. – Его нужно просто разрезать пополам, вынуть середину и размять с капелькой соли.
– Это овощ или фрукт?
– Фрукт. Моя мама всегда говорила: «В день по авокадо съедать – век болезней не видать».
– Моя бы сказала то же самое про яблоко. – Элинор поднесла странный плод к носу. – Ну, раз ты его принес, настаиваю, чтобы перед уходом ты поел его вместе со мной.
Она пошла к ящику и достала нож, ложку и доску.
– Как его едят, с крекерами?
– Можно, да. Или с овощами, например морковкой или перцем. – Берни был высокий и заполнял собой все пространство.
Элинор достала из холодильника свеженарезанную морковку.
– Мама как раз сказала, что мне надо есть больше овощей.
Берни взял ложку и выложил немного авокадо им на тарелки. Они встали у кухонного стола и принялись макать в авокадо морковные палочки. Оно оказалось мягким и гораздо более вкусным, чем Элинор предполагала.
– А хорошо.
– Я же говорил, – отозвался Берни, жуя.
– Так у тебя здесь есть родня? – невинно спросила она.
– Что‐то в таком духе, – уклончиво ответил он, и Элинор оставалось только гадать. Сестра, брат, жена?
Тут задняя дверь скрипнула и вошел Уильям, неся дорожную сумку. Берни отошел от кухонного стола, а Уильям перевел взгляд с Элинор на него.
– Милый, ты рано, – сказала Элинор. – Я думала, ты собирался приехать в субботу.
– Добрый вечер, мистер Прайд, – Берни кивнул Уильяму и отнес свою тарелку к раковине. – Ладно, мне пора.
– Спасибо за авокадо, – крикнула Элинор ему вслед. В открытую дверь ворвался порыв ветра.
Уильям поставил на пол сумку и закрыл дверь. Потом он повернулся к Элинор.
– Что это было?
– Ты про что? – Элинор откусила еще морковки с авокадо.
– Ты тут ела с этим…
– Берни. Его зовут Берни, и он просто угостил меня авокадо.
– И больше вы ничем не занимались?
– Ты серьезно? – Элинор подняла на мужа взгляд, и когда поняла, что он не шутит, ее накрыло волной гнева. – Ты явился меня обвинять, когда сам ездил в Нью-Йорк заниматься бог знает чем?
– Я был на вечеринке в честь помолвки брата.
– С Гретой! – воскликнула она, не удержавшись.
– При чем тут Грета?
– Да ладно тебе! Я знаю, что она от тебя без ума, твоя мать не дает мне об этом забыть. Наверняка она весь выходной от тебя не отходила, радовалась, что ты оставил беременную женушку дома.
– Мне, в отличие от тебя, нечего скрывать, – сказал он холодно, и Элинор прекрасно поняла, что он имеет в виду.
– Я просто проявляла вежливость, – процедила она сквозь сжатые зубы.
– Есть с ним вместе в кухне, будто вы старые друзья, – это не просто вежливость, особенно когда я в отъезде. Ему не следовало здесь находиться.
– Ревность тебе не к лицу.
– А тебе – нечестность, – сказал он, подхватил сумку и пошел наверх. – Тебе следовало бы думать о таких вещах.
Элинор было абсолютно ясно, что они разговаривают не просто об авокадо. Она отодвинула тарелку и догнала его в коридоре наверху.
– Ты когда‐нибудь проводил в одиночестве большой праздник, Уильям?
– Ты знала, во что мы ввязываемся, когда мы на это пошли.
– Мы? Скорее уж я, Уильям. Это я торчу здесь одна круглые сутки, а ты ходишь куда хочешь и прекрасно проводишь время.
Он принялся расстегивать пуговицы на манжетах, багровея от гнева.
– Я пашу в больнице днем и ночью, чтобы стать врачом и тебя содержать. И давай не будем забывать, что это твоя идея – прятаться.
– Чтобы не ставить тебя в неудобное положение!
Уильям остановился у двери. Элинор с утра не прибрала постель; он посмотрел на нее и покачал головой.
– Я устал, день был длинный. Может, пойдешь доешь свое авокадо?
Элинор хотелось его придушить, но вместо этого она крикнула:
– Может, пойдешь ко всем чертям? – и вылетела из спальни.
Глава 12Праздничная грустьРуби
Рождество пришлось на понедельник. За день до него сестричка Бетани притащила тощую елку высотой меньше полутора метров, и мы все ее наряжали бумажными украшениями и гирляндами из хлопьев и попкорна. Шимми Рождество не отмечал, но я все равно представила себе, как провожу праздник с ним – яйцо между нами, мы зажигаем гирлянду на собственной елке и целуемся под омелой. Потом я сразу же прогнала эту картину из головы. Где бы мы праздновали – в подворотне?
Я гадала, что делает Нини; мне ужасно хотелось выпить хоть глоток эггнога, который она делала каждый год, и съесть хоть кусочек ветчины с ананасами, фирменного блюда тети Мари. Я даже по Инес скучала, по звуку ее смеха и по тому, какой мягкий у нее голос, когда она в хорошем настроении. Не падать духом было сложно – депрессия охватила весь дом. Лоретта двигалась как автомат, и ее тяжкая печаль наполняла нашу комнату.
На вечерней молитве мать Маргарет рассказала нам историю рождения Иисуса, мы спели не в лад несколько рождественских гимнов, и нам выдали перед сном по два печенья. Лоретта отдала свое печенье мне. На следующее утро, когда мы проснулись, мать Маргарет вручила каждой из нас по маленькой коробочке, завернутой в оберточную бумагу. Внутри была цепочка из фальшивого золота с крестиком. Лоретта уронила свою цепочку на пол и тяжело побрела к стулу, стоявшему в углу.
Кухонная сестра Кэтлин приготовила на ужин сухую индейку с традиционным гарниром, а на сладкое у нас было мороженое. Из-за мороженого я вспомнила про Шимми и про то, как мы слушали «Рок-н-ролл» на музыкальном автомате. Если б не тот день, я бы, наверное, сюда не попала. Была бы дома со своей настоящей семьей. Теперь на чердаке не осталось ни Баблс, ни Джорджии Мэй, только мы с Лореттой, но она так погрузилась в тоску, что мне казалось, что я одна.
В следующую субботу мы были на кухне, шелушили стручковую фасоль, и тут у Лоретты начались схватки. Дело шло быстро, и к тому времени, как мать Маргарет позвала все ту же высокую медсестру, ребенок, кажется, почти вылез. Через несколько часов мне разрешили навестить Лоретту и принести ей ужин. Она была в той же задней комнате, где рожала Джорджия Мэй, и когда я вперевалку зашла туда, я не могла не вспоминать, как держали Джорджию Мэй, чтобы отобрать у нее ребенка.
– Он похож на Ракера, – сказала Лоретта и подняла малыша, чтобы мне было видно.
– Он красивый, – отозвалась я, и это была правда. Он спал, укутанный в голубое одеяльце, и похож был на маленького херувима.
– Вот бы мама была тут, – произнесла Лоретта со слезами. – Почему мы должны проходить через это в одиночку? Так нечестно.
– Все будет хорошо, – прошептала я, наклонившись к ней.
– Не будет. Я понимаю, почему Баблс убежала. Хотела бы я сделать то же самое. – Она прижала ребенка к груди, и все ее тело затряслось от слез. – Ракеру не хватило совести хотя бы на письма мои ответить.
Я ничего не могла поделать, кроме как поглаживать ее по бедру и снова и снова повторять, что все будет хорошо, но не уверена, что она меня услышала. Потом я вспомнила подслушанный разговор.
– Когда я тут помогала Джорджии Мэй, я слышала, как мать Маргарет сказала, что твой малыш попадет в семью доктора. О нем хорошо позаботятся, Лоретта. У него будет хорошая жизнь.
Она чуть-чуть развеселилась, но потом посмотрела на своего крошечного сына и взвыла.
Глава 13О чем попроситеЭлинор
Их первая по-настоящему серьезная семейная ссора продлилась куда дольше, чем следовало. Элинор унаследовала упрямство от своего отца, а Уильяму, похоже, некогда было исправлять ситуацию, даже если бы он захотел. Ординатура стала отнимать у него еще больше времени, и каждую неделю он отрабатывал в больнице несколько суточных смен. Элинор тем временем продолжала уклоняться от визитов Надин и еще нескольких доброжелательных приятельниц из общежития в Говарде.
Миссис Портер на две недели уехала в отпуск к родным в Монклер в штате Нью-Джерси, так что без работы с архивами Элинор стало почти нечего делать. Она читала, заново собирала пазлы и убирала уже и так безупречно чистый дом.
Уильям пришел домой рано утром в Рождество. Элинор встала рано, приготовила печенье, крабовые котлетки и яичницу и встретила его готовым завтраком. Это была ее искупительная жертва, и Уильям ее радостно принял. Они сидели в пижамах в кабинете, ели завтрак с подносов, слушали «Белое Рождество» Бинга Кросби и пили коктейли «Мимоза». Элинор пила редко, так что шампанское ударило ей в голову, временно заставив умолкнуть ворчливый внутренний голос. Звонила Роуз, настаивала, чтобы Уильям пришел на рождественский ужин, но он отказался и провел весь день с ней. Элинор поняла, что это было предложение мира с его стороны, и оценила его поступок по достоинству.