– Тсс, – Уильям принялся массировать тыльную сторону ее шеи. – Поверь мне, с ребенком все в порядке.
От его прикосновений Элинор расслабилась.
– Знаешь, – прошептал он ей на ухо, – может, это последняя ночь, когда никто нас не будет прерывать. Давай этим воспользуемся.
Он мягко повернул Элинор к себе, обхватил ее ягодицы обеими ладонями и прижался к ней.
– Я тебя хочу. – И Элинор чувствовала, насколько он ее хочет.
В его объятиях она растаяла и, откинув тревогу, позволила Уильяму увести ее наверх. Он приготовил ей прекрасный ужин. Их отношения наконец наладились, и она хотела ответить ему взаимностью. Ребенок скоро прибудет, сказала она себе. Все в порядке, они на финишной прямой. Пока они шли к спальне, она старалась успокоиться.
Лежа на прохладных простынях и чувствуя, как Уильям запускает пальцы ей в волосы, Элинор посмотрела ему в глаза. Ей хотелось испытать ту жажду, которая ее обычно охватывала, когда Уильям раздвигал ей бедра, но она не могла думать ни о чем, кроме их ребенка.
Глава 2ЗабудьРуби
Я то приходила в себя, то теряла сознание. Казалось, это продолжается часами. В голове у меня был туман, вся нижняя половина тела пульсировала. Каждый раз, когда я приходила в сознание, я чувствовала, что к моей руке подключена капельница. В комнате было трое белых, и никто из них не объяснял мне, что случилось.
– Щипцы, – потребовал мужской голос.
Я чувствовала, что между ногами у меня все время кто‐то копается, и невольно ерзала по жестким простыням, но не могла никуда отодвинуться. Ступни мои были в стременах, медсестры держали меня за ноги.
– Постойте, подождите, – выговорила я, но никто не отреагировал. Я тут явно никакого значения не имела.
– Тужься, – скомандовал мужской голос.
Я его не видела из-за ткани, накинутой мне на колени, и не понимала, чего от меня хотят.
– Ножницы, – ровным тоном сказал он.
Живот у меня свело спазмом, подобного которому я в жизни не испытывала. Но это ощущение вскоре перекрыла жгучая боль – кожа моя порвалась от ягодиц до основания вагины. Это был какой‐то ад. Я вскрикнула, почувствовав, как в меня засунули холодный металл и принялись тащить и дергать.
Я лежала, сжав кулаки, и кричала.
– Да помолчи ты, – прошипела медсестра справа от меня.
Некому было меня защитить. Ее слова ранили почти так же, как непонятная боль, пульсировавшая у меня внутри. Я осталась одна. Я ненавидела Шимми. Я ненавидела миссис Шапиро. Я ненавидела каждого белого, который когда бы то ни было ко мне прикасался.
– Есть! – крикнул мужской голос, а потом меня пронзила самая мучительная боль в моей жизни. Комната перед глазами у меня помутнела, и я почувствовала, как теряю сознание. Но тут крик младенца снова привел меня в чувство. Голова у меня тряслась, но я открыла глаза и посмотрела на то, как медсестра держит красного младенца обеими руками, а потом кутает его в зеленое одеяло. Ребенок настойчиво плакал, и я знала, что он зовет меня.
Я совершила переход. Я стала матерью.
– Мальчик или девочка? – прошептала я, но мне никто не ответил.
Доктор все еще возился у меня между ногами; я чувствовала, как игла протыкает мне кожу, и боль от ее уколов ничем не смягчили. Внутрь и наружу, поверх и вниз, как учила нас сестричка Бетани на уроке шитья.
Потом доктор поднялся на ноги. Он впервые посмотрел на меня, но тепла в его глазах не было.
– Постарайся отдохнуть, – сказал он, потом повернулся и вышел. Медсестры с ребенком ушли вслед за ним.
Я немедленно разрыдалась жгучими слезами. К собственному удивлению, я тосковала по объятиям матери. Тети Мари мне тоже не хватало, но Инес хотелось увидеть больше. А со мной не было никого. Я была одна и чувствовала во рту вкус обиды. Положив голову на подушку, я продолжила плакать, пока не уснула в слезах.
Проснувшись, я ощущала себя так, будто побывала в бою. Нижняя половина тела у меня вся горела, поверхность, на которой я лежала, намокла. Дверь открылась, и вошла та же нарумяненная медсестра. Она несла маленький сверток.
– Нам нужно, чтобы ты ее накормила молозивом.
Я застыла, увидев у нее на руках моего ребенка. Когда я разгляжу младенца – моего ребенка! – ситуация станет реальной. Но медсестра нетерпеливо распахнула мою рубашку прежде, чем я успела хоть что‐то сказать. Она положила ребенка мне на грудь, и я почувствовала в этом месте тепло. Я держала своего ребенка.
– Девочка? – Я посмотрела на сестру, но ее взгляд оставался холодным.
– Да, девочка.
Она схватила своими грубыми руками мою левую грудь и принялась совать ее в рот ребенку.
– Не привыкай. У тебя пять дней. Я скоро вернусь и заберу ее в ясли.
Глядя в лицо моей девочки, я думала только о том, что она моя. Она казалась такой легкой, а когда она отпустила мою грудь, я развернула одеяльце и изучила ее лягушачьи ножки, костлявые коленки, крошечные ступни и остренькие пальчики. У нее был тонкий нос Шимми, но я видела в ней и себя, и немного Инес. Но в основном Шимми.
Я поднесла к губам ее сонное тельце и обцеловала ее всю. В каком‐то смысле я жалела, что увидела ее, потому что в глубине души знала – отдать ее будет почти невыносимо. Но раз уж мне ее принесли, я не могла оторвать от нее глаз.
– Моя малышка Грейс, – прошептала я в ее крошечное ушко. Имя только что пришло мне в голову, но как только я его произнесла, поняла, что оно ей подходит.
Когда медсестра пришла за Грейс, мне не хотелось ее отпускать.
– А можно она еще немножко у меня побудет?
– Я же сказала, не привыкай. Я принесу ее на следующее кормление. Это просто работа. За эти пять дней ты обеспечишь ее питательными веществами, которые ей потребуются, чтобы стать сильной и здоровой, вот и все.
Она забрала ребенка и оставила меня одну.
Во время родов я потеряла много крови, так что все мои пять дней с Грейс меня продержали в клинике. Каждые несколько часов ее приносили ко мне покормить. Каждый раз я ее распеленывала и старалась запомнить каждую ее черту. Иногда она встречалась со мной взглядом, когда сосала мою грудь, и я гадала, что происходит в этой крошечной головке. Знала ли она, что мы вместе ненадолго?
Пока Грейс спала в яслях, я размышляла, правильно ли поступаю. Я помнила свое обещание, но это было до того, как я подержала Грейс в руках. Она перестала быть яйцом, проблемой, которую надо решить. Она стала моей плотью и кровью, и мне нравилось видеть ее лицо, чувствовать аромат ее дыхания, ощущать ее мягкую кожу.
Но нельзя было забывать про миссис Шапиро и стипендию. Я все вспоминала слова тети Мари. «Ты хочешь быть бедной, как все мы. Остаться с ребенком, которого тебе не на что кормить».
Потом я подумала про Инес и про то, как она меня ненавидела. Винила меня в том, что я разрушаю ее жизнь и соблазняю ее мужчин. Я не могла себе представить, что когда‐нибудь испытаю подобные чувства к Грейс, но, может, Инес тоже так себе говорила, когда я родилась. Я хотела оставить дочку. Я хотела о ней заботиться, любить ее, правильно воспитывать. Но куда я ее дену? Тетя Мари согласилась принять в свой дом меня, но я не могла повесить на нее еще и ребенка. Мы и так каждый месяц еле сводили концы с концами.
В Пряничном домике я видела, что ждет девушек, которые передумывали и оказывались в комнате позора. Неважно, сколько бы я ни представляла себе будущее с Грейс, выбор был только один, и я это знала.
Когда Грейс принесли мне в последний раз, я плакала все кормление. Может быть, она чувствовала, как мне грустно, по тому, как дрожит моя грудь, потому что тоже плакала – я раньше не видела, чтобы она столько плакала. На несколько мгновений она успокаивалась и сосала, а потом опять откидывала голову и плакала. Так у нас и шли дела, пока я не сглотнула слезы и не стала ей петь.
«Ты мое солнышко, мое единственное солнышко». Эту песню пела мне Инес в те первые месяцы жизни в новой квартире с ней и ее бойфрендом, когда я плакала и звала Нини. Я вспомнила, как она пела и гладила меня по спине кругообразными движениями. Инес умела быть милой, когда хотела.
Песня успокоила Грейс, и она наконец уснула.
Я как раз целовала ее кудрявую макушку, когда вошла медсестра.
Она потянулась к Грейс.
Я крепко держала дочку.
– Я тебе говорила, не привыкай, – сказала она, увидев слезы у меня на лице. – Она поедет в место получше.
Я невольно начала читать молитву «Отче наш», которую твердила, намывая на коленях полы, всю свою беременность. Грейс я прижала к себе так крепко, что та зашевелилась. Медсестра потянулась за ней, но я не в силах была ее отпустить. Тогда медсестра меня сильно ущипнула и выхватила ее у меня из рук.
Глава 3Так медленноЭлинор
Через пять дней, полных тревоги и беспокойства, наконец позвонила мать Маргарет.
– Миссис Прайд, это мать Маргарет.
– Добрый вечер. – Пальцы Элинор сжались на трубке.
– У меня хорошие новости. Ребенка можно будет забрать сегодня.
– Сегодня? – взвизгнула Элинор.
– Да. Я жду вас по тому же адресу в девять вечера. Не забудьте принести последний взнос для вспомоществования нашей работе.
– Да, конечно, мы приедем.
Уильям стоял в дверях, и Элинор бросилась ему в объятия.
– Сегодня в девять!
– Я же говорил тебе, что надо немножко потерпеть. – Он коснулся ее щеки.
– Говорил. Это невероятно. Я в восторге.
– Давай-ка я приму душ, смою с себя больницу, чтобы встретить ребенка чистым и свежим. – Он сжал ее руки. – Ты молодец, детка. Ты все правильно сделала.
Хорошо, что к матери Маргарет они поедут под покровом темноты. Элинор не хотела, чтобы кто‐то из соседей успел разглядеть, как она выходит из дома, потому что тяжелую накладку на живот она надевать не собиралась. Когда она впервые возьмет сына на руки, между ними не должно быть ничего.
К тому времени, как Уильям принял душ и переоделся, было всего восемь, но им обоим не терпелось выйти из дома. Элинор предложила поехать долгим путем, чтобы убить время. Она давно никуда не выходила, так что приятно было ощутить прикосновение ночного воздуха. Элинор села на