Фандер сидит на пассажирском и гипнотизирует взглядом пару сорванных колосьев пшеницы вот уже почти полчаса. Его не интересует пейзаж за окном или Нимея. Это, конечно, к лучшему, но попытка оживить пшеницу просто бредовая. Он явно пытается применить магию времени, но у него ничего не выходит.
— Что? — Он не выдерживает на третьей четверти часа.
— Это тупо. Ты не сможешь ничего сделать. Это так не работает.
— С чего бы? Ты же ничего не знаешь про магию времени!
— Я знаю достаточно.
— Сказала та, кто всякий раз, что ее ни спросишь, утверждает, будто не знает. — Он кривится, и яд в его голосе как нельзя лучше напоминает прежнюю жизнь.
Вот Фандер — высокомерный и самоуверенный. Он все время ворчит, фыркает, пыхтит и корчит что-то из себя. Отпускает колкости на тему дружбы Нимеи и Энграма, злится, насмехается, дергает за косичку. Зализывает назад волосы, носит черную безликую одежду и в попытке ничем не выделяться ужас как выделяется. Навечно окаменевшая тень в окне второго этажа, наблюдающая за тем, как иная девчонка играет в его дворе.
Нимея помнит, как первый раз с ним заговорила. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать, и они с Энграмом устроили ритуальное сожжение книги Фиама — настоящего священного писания для истинных траминерцев. Энга поймала за ухо старуха Мейв, а Нимея уносила ноги, и в одном из темных коридоров особняка она со всего маху налетела на Фандера Хардина, которого прежде видела только издалека.
Ему было уже девятнадцать или даже больше. Очень взрослый и очень таинственный. Он посмотрел на нее сверху вниз оценивающе и так внимательно, будто искал, за что зацепиться, а Нимея мечтала провалиться сквозь землю, потому что на самом деле он казался ей слишком взрослым, другого сорта и класса. Стокнулись не просто истинный с иной, не просто богач с нищенкой. Столкнулись два мира. Фандер был из тех, кто правит этим миром, а она из бесцветных и ничего для того самого мира не значащих. Тут же захотелось стать еще хуже, чтобы ссадин на коленках было еще больше, а волосы торчали еще сильнее.
Тогда Хардин взял ее за плечи, подвинул в сторону и пошел дальше.
— Не сдашь меня? — Она не смогла промолчать, но Хардин даже не дрогнул и не обернулся.
Ей, собственно, было все равно, но почему-то стало интересно, что он ответит.
— Кто-то что-то сказал? Нет… показалось.
Хардин повел себя так, будто ее вообще не существует, и Нимея почувствовала себя ничтожной. Он ушел, а ее поймали и притащили к родителям. Она улыбается своим мыслям. Хардин задумывается на пару секунд, выронив колос.
— Ты странно на меня реагируешь, — вздыхает Нимея, но ответ ей не особо важен, так что почти сразу продолжает: — И я уверена, что у тебя вот так ничего не получится.
— Ты определенно стала милее после того, как выпустила пар. Может, нам стоит регулярно устраивать спарринги?
— Этот бессмысленный диалог уже затянулся, может, не стоит его продолжать?
— Может, стоит говорить почаще? Сблизимся? Обсудим бывших?
— Может, ты заткнешься?
— Может, выйдем на новый уровень и ты покатаешь меня на спине по лесу?
— Закрой. Рот. Хар-рдин.
— Не мешай. Мне. Тренироваться.
— Черт, да какая это тренировка? Ты просто пялишься на пшеницу! — Нимея всплескивает руками, на секунду выпустив руль, и Фандер дергается к нему, но Нимея недоуменно морщится. — Не надо меня подстраховывать! И выбрось долбаную пшеницу в окно. Магия времени так не работает.
— Так расскажи мне, давай! Как она работает? Как это было?
— Я не знаю как, — почти беззвучно произносит Нимея, и, чтобы ее услышать, Фандеру приходится следить за губами. Она чувствует это, морщится, дергается и повышает громкость на пару тонов.
— Знаю только, что сначала пробуждается кровь. Что-то должно стать катализатором, ты ни с чем это не спутаешь. Энграм не говорил, как это было, он не помнит. Омала считает, что он не смог контролировать себя и отмотал время вспять, с ней такое бывало. Когда… — Нимея замолкает, сомневаясь, что это можно рассказывать.
— Ну? — торопит Фандер. — Да брось, она не могла рассказать тебе что-то, чего я не знал, или…
— Омала говорит, что иногда, когда что-то шокирует ее или вредит ей, она потом ничего не помнит. По ее словам, первое пробуждение крови чаще всего болезненное. Но она не уверена, ей сравнить не с кем. Когда ее муж был не в духе… — Нимея замолкает, потому что подумала, что уместнее было сказать «твой отец», но язык не поворачивается, — она обнаруживала на себе ссадины, но не могла вспомнить, откуда они. И эти провалы в памяти точно не из-за ударов по голове. Вроде как это одна из фишек магии времени. Мозг первый реагирует на опасность и бессознательно отматывает время вспять. А чтобы потом залечить тело, приходится снова это делать, только теперь осознанно.
— Залечить… тело? Хочешь сказать, что папа бил маму? Ты это хочешь сказать? — Нимея отвлекается от дороги, немного сбавляет скорость.
Она выпустила пар и теперь пуста, почти уравновешенна, а вот Фандер кипит. Это даже успокаивает, будто Нимея может принять его злость и пропустить через себя. Так здорово быть не единственной истеричкой в машине.
Фандер бледнеет так быстро, будто сейчас упадет в обморок, и можно было бы и вовсе остановить машину, но он не стоит таких усилий. О чувствах этого человека Нимея раньше не думала. И все-таки ее сердце не на месте.
Год или полтора назад она так впечатлилась рассказами Омалы о семейной жизни в доме Хардинов, что всю ночь просидела с ней, борясь с подступающими слезами. Возможно, в тот день она решила, что эту женщину не бросит. А наутро миссис Хардин поправила прическу, припудрила лицо и пошла дальше изображать аристократку.
Энграм ничего не знал, и Омала просила не рассказывать. Она опасалась, что сын ее не поймет. Говорила, что Энграм не такой, как Фандер. Слишком гибкий и мягкий, но почему-то, по ее словам, недостаточно сильный. Нимея считала, что Энг может принять любую правду, но Омала только мотала головой, уговаривая молчать.
И вот Нока рассказывает все Фандеру и не знает, чего от него ждать. Нимея понятия не имеет, сломают ли этого человека горькие слова. Может, он слишком жесток и ко всему безразличен?
— Ты не знал? — Нимея задает этот очень личный вопрос быстрее, чем успевает подумать.
— Мама и папа… — Хардин говорит очень медленно и, кажется, сейчас раскроет душу, но Нимее чертовски страшно заглядывать в нее.
В голове начинает неприятно шуметь, а глаза режет от незнакомого чувства подступающих ни с того ни с сего слез.
Перебей его, сейчас же. Не дай откровенничать.
Слишком приятно лезть в чужую душу, но очень опасно проникаться чужими печалями.
— Ну они не ладили, и что с того? — Она искусственно усмехается, а Фандер вдруг приближается к ее лицу. Нимея настороженно замирает. — Что тебе надо?
— У тебя что… Слезинка на щеке? — Он морщится, глядя на прозрачную каплю, что катится по щеке Нимеи, и та быстро ее вытирает.
— Брось, показалось.
— Как скажешь.
Фандер изучает ее профиль еще пару секунд, что не очень-то приятно. Он непременно заметит и синяки под глазами, и пепельные веснушки, и впалые щеки. Не то чтобы Нимея их стеснялась или считала своими недостатками, но ей не хочется, чтобы Фандер Хардин ее разглядывал. Становится крайне неуютно, приходится дернуть плечом, повести подбородком — намекнуть, чтобы катился к черту.
— Что еще было? — Он отстраняется, и Нимея с облегчением выдыхает.
Так себе аттракцион — прослезиться в присутствии Фандера. Она вовсе не плакса, но почему-то ее до боли трогают эти Хардины, будь они неладны.
— Он очень сильно ее бил. Омала сказала, что если бы не умела лечить свое тело, то уже была бы мертва. Она часто драматизирует, но в этом случае я почему-то ей верю.
— Ты шутишь?
— Нет. — Нимея сглатывает. Она на опасной территории чужих семейных разборок, где каждому может быть больно.
— Почему она не ушла?
— Я спрашивала ее.
— И?..
Нока отчаянно борется с собой, чтобы не начать сочувствовать Фандеру Хардину.
— Она не отвечала. Но, думаю, причина была. Ни один человек в здравом уме не стал бы такое терпеть просто так. — И вот она уже умоляет Хардина верить ей.
Фандер открывает окно и выбрасывает пшеницу.
— Могла бы еще в Траминере сказать, что идея оживлять опавшие листья идиотская.
— И помочь тебе избежать позора?
Оба улыбаются. Это длится не дольше вдоха, но оба этот момент ловят чуть расширившимися зрачками и не разрывают зрительный контакт буквально пару секунд, меньше полумили по ровной трассе.
Нимея отворачивается, Фандер потягивается и начинает изучать вид за окном.
— Опять будешь ловить панические атаки, за руки меня не хватай — сломаю, понял? — бормочет себе под нос Нимея и сбрасывает скорость.
— С чего бы…
— Впереди Аркаим, — отвечает она, кивая на блеклый призрак города на горизонте.
Машина пересекает очередную границу.
На границе Экима все прошло поразительно быстро. Нимея едва заглушила мотор, а Хардин пялился на очередную пшеницу, которую достал из кармана брюк, ни на что, впрочем, не надеясь. Просто так ему казалось, что он занят хоть каким-то делом. Граница Аркаима же — сущий ад. Эти две страны разделяет не больше десяти миль, относящихся к Илунгу, который просочился между ними, заполучив обрубок береговой линии.
Очередь кажется бесконечной, а солнце неистово жарит так, что черная машина мистера Хардина раскаляется.
— Тут нет какого-то охлаждения? — Нимея стучит по всем подряд кнопкам, но лучше не становится. Ей безумно хочется выйти на улицу, но каждый раз, когда она собирается это сделать, очередь сдвигается на три-четыре дюйма.
— Охлаждение? В машине? Первый раз слышу.
— Ты маг или кто? Может, есть артефакт какой-нибудь, заклятие. У вас что, не было рабов-экимцев или илунженцев?
— В Траминере нет рабства и такой жары, чтобы