Дом грозы — страница 31 из 60

— Спи спокойно, я уже точно не умру, — бормочет он в ее волосы, утыкаясь в них лицом, дыханием касаясь ее шеи. — Через пару часов буду здоров.

— Обещаешь?

Нимея жмурится, морщится от почти болезненного ощущения в животе: там горячо пульсирует чувство, похожее на — она распахивает глаза — трепет?

Но руку Фандера не убирает, потому что не готова себя обманывать. Она замерзла, а сейчас ей тепло. И глубоко плевать, что правильно и что неправильно, потому что уже четыре часа утра и нужно отдохнуть. Если оба вот так будут спать — черт с ним, это ничего не значит. Нимея проваливается в темноту мягко и легко, соскальзывает туда за один вдох и растворяется во сне. Когда Нока открывает глаза, ей кажется, что прошла минута. Но за крошечным грязным окошком уже светло, только свинцовые тучи по-прежнему давят на землю.

Нимея обнаруживает себя лицом к Хардину, ее взгляд на уровне его ключиц, и она рассматривает ямку между ними, как что-то интересное, хотя на самом деле просто чертовски боится поднять глаза. Она почему-то уверена, что он не спит.

— Эй. — Не спит.

— Что?

— Ничего.

И они продолжают молчать, но Нимея думает о том, что он улыбается. Ей так кажется.

Его широкая ладонь лежит на ее плечах и кажется слишком горячей. Фандер одет кое-как: футболки нет, одна штанина оторвана. Не то чтобы Нимею смущал вид мужского тела, скорее факт того, что перед ней тело Хардина, заставляет нервничать.

— Эй. — На этот раз она зовет его и все-таки запрокидывает голову.

Фандер лежит с закрытыми глазами. Вблизи отчетливо видно, что его лицо, оказывается, уже давно заросло мелкой щетиной. Брови в кои-то веки не сведены на переносице, губы и правда искривлены в слабую расслабленную улыбку.

— Не хочешь поговорить о произошедшем? — серьезно интересуется Нока.

— Нет. — Его голос кажется беззаботным.

— Хорошо. Тогда пошли?

Хардин притворно задумывается.

— Еще пять минут.

Он не хочет об этом поговорить. Значит, в его мире это было нормально.

— Точно не хочешь… поговорить? Просто на всякий случай. Впереди еще несколько дней, и я хотела бы…

— Ты такая зануда, — вздыхает Фандер и резко меняет положение.

Он приподнимается на локте, Нимея сразу же падает на спину, беспомощно поднимая руки.

Его тело нависает над ней, ей приходится контролировать каждый вдох в страхе, что она коснется кожи Фандера.

— Ну? — Он рассматривает лицо Нимеи.

— Не пялься.

— Почему?

— Не нравится мне это.

— А мне нравится.

— Что?

— Пялиться.

Нимея не знает, что сказать.

— О чем поговорить хотела? — напоминает Фандер.

— О… вчера.

— Что было вчера?

— Ну… ты попал в переделку. — Нимея Нока теряется. Она и сама в это не верит, но щеки вот-вот загорятся от смущения. — Потом я спасла твой зад, а ты спас мой. И… я тащила тебя на себе, помнишь? Потом я тебя лечила. Потом…

— Да? — Он с плутоватой улыбкой дергает подбородком, поощряя Нимею продолжать.

— Потом я вроде как тебя поцеловала.

— Та-ак. — Он поглядывает в окно, потом снова на нее. Кивает. Дважды.

— И ты просил рассказать об этом утром, потому что сокрушался, что забудешь. Если бы я не знала тебя, то решила бы, что ты, черт возьми, влюбился.

— В кого? — Он уже давно сбавил тон и говорит тихо. Звучит ужасно, потому что слишком — опять это слово — трепетно.

Фандер все так же ее рассматривает. Его взгляд затягивает ее, словно в болото, и Нимея силится выбраться, но никак не выходит.

— В кого-то… в кого-то.

— Нока. Ты что, трусишь?

— Н-нет.

— Нока, а что, если я тебя поцелую? Сам.

— Я проломлю тебе башку.

— И все?

— И что-нибудь откушу.

— А если я согласен? — Хардин нервно сглатывает, и его лицо становится преисполненным решимости. Нимею это до ужаса пугает, как и его парализующий взгляд.

— Зачем тебе меня целовать? — Ей кажется, она сейчас расплачется, настолько тяжело пережить этот момент. В груди сердце так неровно бьется, что уже становится больно, а веки тяжелеют сами собой.

Уже даже не кажется странным, когда его лоб прижимается к ее, напротив — вполне допустимо, потому что это лучшее из двух зол. Если поцелуй сейчас стоит на вершине списка кошмаров, которые могут с ней приключиться, то соприкосновения лбов — сущий пустяк.

— Зачем тебе это?.. — шепчет Нимея, глотая воздух и уже не думая о том, как ее дыхание касается кожи Фандера, а по ней от этой ласки бегут мурашки. Почему он так на нее реагирует? Неужели ему все происходящее между ними настолько нравится? До мурашек?

Губы тяжелеют — странное наблюдение, так вообще бывает? — в животе горячие хищные бабочки, не порхают, а с остервенением кусают органы. Что тут может быть приятного? Это больше похоже на патологию.

— Ты же знаешь ответ.

— Не делай этого.

— Почему? — Он уже так близко, что его губы касаются ее.

Нимея дрожит, пытается убедить себя в том, что ей все безразлично. Поцелуи — ерунда, если ничего не чувствуешь к партнеру. Внушает себе, что он может делать с ее телом что захочет — это никак не тронет ее. Но, к большому сожалению, трогает.

— Я не уверена, что понимаю.

— Подсказать?

— Не стоит. Ты же там в кого-то влюблен… ее и целуй. — Последний шанс отрезвить Хардина терпит крах. Он быстро и коротко прижимает свои губы к ее и отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Сложно назвать его жест поцелуем, скорее таким образом он заявляет о своих намерениях.

— Еще раз я тебе это сделать не позволю. Рискнешь?

— Значит, сейчас или никогда.

— Сейчас и больше никогда, — хрипло отвечает Нимея, зная, что бежать ей некуда, но, может быть, есть шанс договориться на ее условиях.

— Посмотрим. — Хардин наклоняется снова, но Нимея удерживает его за плечи.

— Я серьезно.

— Это. Мы. Еще. Посмотрим, — с расстановкой произносит Фандер и качает головой, умоляя прекратить сопротивляться.

Нимея разжимает руки, потому что жжение в животе давно перешло на грудь, а потом в губы, и их будто колет иголками в предвкушении настоящего поцелуя. Не такого, как тот, что был ночью. Тогда она его совсем не предвкушала, а приняла как данность, он должен был случиться, так было нужно. Как дать анестезию больному или воды умирающему.

Сейчас это никому к чертям не нужно, а просто происходит. Фандер наклоняется и вместо того, чтобы вгрызться в ее губы, касается ее носа кончиком своего. Нимея умирает за это время трижды, потому что успевает подумать: «Вот сейчас это случится», — а потом разочаровывается.

— Торопишься? Брось. Если это первый и последний раз, я хочу, чтобы все было правильно.

Он проводит своими губами по ее слишком нежно, чтобы это было похоже на ласки такого, как Фандер. Хотя, какой он, Нимея не может с уверенностью сказать.

Хардин делает все медленно и мучительно. Будь он резок, все бы быстро началось и так же быстро закончилось. Раз — и можно стыдиться до конца жизни своей слабости. Но Хардин будто врезает себя в память Нимеи ножом.

— Не первый, — хрипит она.

— Для меня — первый, я тебя не целовал.

Приподняв ее голову за подбородок, чтобы было удобнее, Фандер целует Нимею так, что у нее дыхание перехватывает.

12. Границы Дорна

Фандер Хардин

Целовать Ноку непередаваемо прекрасно. Она делает это как в последний раз. Растворяется в руках, доверяет. Почему-то. Если постараться, можно заставить ее не то стонать, не то хныкать. Она даже сама обнимает его за шею, сама тянет за волосы и притягивает ближе, как чертова ожившая мечта. Нока следует за каждым его движением. И целоваться она явно хочет. От одной этой мысли Фандер звереет, он готов разразиться хохотом. Конечно хочет. Нока не из тех, кто что-либо стал бы делать против воли. Может, поэтому с ней все проще, чем с другими? Она вряд ли скажет, что не это имела в виду, что ничего не было, что ее подвело тело, а голова ничего не соображала.

Это все вселяет чертову надежду, в которую Фандер верит примерно семь минут. Столько длится их поцелуй. Семь минут горячих столкновений до боли в губах. Соприкосновений языков, которые будто готовы биться до последней капли крови. Все происходящее слишком сладко на вкус. Не могут пальцы Ноки, что сейчас зарываются в волосы Фандера с таким отчаянием, оказаться настолько жестокими, чтобы больше этого не повторить. Это было бы неправильно, потому что им там самое место.

Фандер задыхается. Сам зарывается пальцами в волосы Нимеи и не дает ей шанса отвернуться.

Лежи, блин, смирно. Пожалуйста. Дай мне самому это все пережить.

Она хнычет, мурлычет, что-то стонет в ответ на его слишком крепкие объятия и послушно складывает руки, сдаваясь.

— Неужели ты можешь… неужели это в последний раз? — шепчет он в ее приоткрытые несопротивляющиеся губы.

Она молча кивает, стоит им друг от друга отстраниться. Они смотрят друг другу в глаза, и Фандер уверен, что Нимея пьянеет так же, как он, это очевидно. И если она попытается скрыться потом, наврать, что ничего не было, он будет знать точно — было! Она сама приподнимается на локтях и прижимается к его губам своими. Теплыми и мягкими.

Он слишком долго об этом мечтал, и не зря. На меньшее Фандер и не рассчитывал, потому что Нимея из его фантазий, которую он наделил всем лучшим, что было в женщинах, целовалась даже хуже настоящей. Она не была такой открытой и смелой. Ее язык не сталкивался с его так уверенно. Настоящая Нимея вынула из него душу, потрясла, смяла и небрежно запихнула обратно, оставив снаружи торчащие края, но как же было хорошо оказаться на секунду вне тела. Фандер и не думал, что мир за его пределами настолько прекрасен. Ему снова хотелось туда, где можно дышать полной грудью, но так и не надышаться.

Нимея же не щадит. Она отрывается от Фандера с решимостью, которой хватило бы на убийство армии врагов, и, вскинув одну бровь, ядовито усмехается.